Пикассо
Шрифт:
Поль Элюар
Родство Пикассо с сюрреалистами свело его с Полем Элюаром. Это знакомство состоялось вскоре после возвращения молодого поэта с фронта в Париж, где он восстанавливал здоровье после болезни, вызванной пережитой им газовой атакой. Но подлинная близость между ними возникла лишь спустя десяток лет. Как и Пикассо, Элюар переживал в то время драму развода со своей женой Галей, которая была русской по происхождению. Одним из первых свидетельств начала большой дружбы, которой было суждено продолжаться много лет, стал портрет поэта, выполненный карандашом и подписанный Пикассо: «ce soir le 8 Janvier XXXVI» («вечер, 8 января 36 года»). Через шесть месяцев этот портрет будет помещен на заглавной странице первого перевода стихов Элюара, изданных в Лондоне. Примерно в то же время Пикассо согласился иллюстрировать сборник стихов Элюара «La Barre d’appui», выпущенный в Париже Зевросом. В присутствии Поля Элюара Пикассо взял пластинку из меди, разделил ее на четыре равные части и на трех из них тут же создал гравюры. На первой он изобразил голову
Элюар дорожил теплой дружбой с Пикассо. Как-то в минуту вызванной наплывом чувств откровенности он признался, что рад жить в этот полный тревог век прежде всего потому, что встретил Пикассо. С другой стороны, лиричная, страстная, полная образов поэзия Элюара более всего привлекала Пикассо среди сюрреалистов. Элюар обожал живопись и обладал редким среди писателей даром понимать ее. Он собрал большое количество оригинальных полотен и предметов, представлявших художественную ценность, которые ему с трудом удалось разместить на стенах своей небольшой квартиры. Он приобретал их, проявляя те же качества, что были свойственны ему и в жизни, — страсть и тонкий вкус. Макс Эрнст, Миро, Дали и другие художники-сюрреалисты принадлежали к числу его самых близких друзей. Среди знакомых Пикассо поэтов именно Элюар проявлял наибольшее понимание его работ. Поэма, посвященная Пикассо и датированная 15 мая 1936 года, начинается словами: «Как прекрасен день, давший мне счастье вновь увидеть человека, которого я не могу забыть и которого я никогда не забуду, как и мимолетно встретившуюся женщину, чьи глаза… — и заканчивалась восторженным восклицанием: — Как прекрасен день, начавшийся с ощущения глубокой грусти в тени густой листвы деревьев, в которую вдруг врывается рассвет, неожиданно пробудивший мое сердце».
Тронутый этим глубоким пониманием Элюара и его теплотой, Пикассо платит ему взаимностью и охотно сотрудничает с ним. В ранний период их знакомства Элюар завершает сборник стихов «Les yeux fertiles», подтолкнувший Пикассо выгравировать на пластинке одно из содержащихся в нем стихотворений и одновременно поместить на ней иллюстрацию. Четкий почерк, каким написано стихотворение, абсолютно не выдает физического недостатка, от которого страдал Элюар в результате полученного на фронте ранения — дрожания рук в момент сильного волнения. Оно прекращалось немедленно, стоило только его перу прикоснуться к бумаге. Под стихотворением Элюара стоит дата: «3.6.36, 3 часа 15 мин». В противоположном углу рукой Пикассо выгравировано: «4 Juin XXXVI».
Весной 1936 года Элюар принял приглашение группы молодых испанских художников и поэтов посетить Барселону и произнести речь на открытии ретроспективной выставки работ Пикассо, которая должна была открыться в родном городе художника. Позднее планировалось продолжить работу этой экспозиции в Бильбао и Мадриде. Члены группы «Адлан» приехали в Париж, и благодаря их настойчивым просьбам Пикассо дал согласие на организацию своей первой после 1902 года в Испании выставки.
Элюар прибыл в Барселону за несколько дней до ее открытия. Все речи, посвященные этому событию, транслировались по радио. «Я буду говорить о том, что помогает мне жить, о том, что прекрасно» — так начал он свою речь. «Пикассо стремится к правде, — продолжал он, — не к искусственной правде, превращающей Галатею в вялое и безжизненное существо, а к полной правде, которая объединяет воображение с природой, делает реальным все, к правде, превращающей частное во всеобщее и всеобщее — в частное, к правде, которая признает различные формы существования и изменения, если они являются новыми, плодоносящими».
Выставка была с восторгом принята представителями молодого поколения во всех трех городах. В Барселоне Рамон Гомес де ла Серна читал стихи Пикассо. В Мадриде Гильермо де Торре написал предисловие к тщательно составленному каталогу, на страницах которого он провозгласил: «В современном мире Пикассо, несомненно, является непревзойденным примером творческого духа, постоянно извергающего новые идеи». Пикассо, верный своей привычке держаться в тени, от поездки в Испанию на торжества отказался.
Восторженный прием
В Париже славе Пикассо в еще большей степени содействовали три экспозиции его работ. Зеврос показал его скульптуры, в галереях Рену и Коля экспонировались его рисунки. Поль Розенберг в своей галерее, расположенной по соседству с квартирой художника, выставил его прекрасные полотна последних двух лет.
Сабартесу с большим трудом удавалось оградить Пикассо от потока восторженных друзей, желавших поздравить художника с успехом. Оригинальность новых работ произвела ошеломляющее впечатление на тех, кто присутствовал на вернисаже. Двадцать восемь полотен и восемь работ, выполненных гуашью, излучали свет и создавали настроение в галерее, словно «прорвавшиеся сквозь открытые окна отблески пламени на кристалле». В Париже только и было разговоров о Пикассо. Он принял эту оценку работ как должное. Как-то он пришел на собственную выставку, и один из посетителей принялся безудержно восхвалять его картины. Позднее Пикассо признавался Сабартесу, что незадолго до этого этот же восторженный почитатель посетил его в Буажелу и, увидев те же самые картины, заявил художнику, что «он шокирован увиденным и считает своей обязанностью сказать
ему как другу, что его картины — свидетельство декаданса и разложения, что его стиль обнаруживает бесплодие художника, о чем приходится лишь сожалеть».Известность всегда таит в себе коварство. Говоря словами Аполлинера, она «пуста, как слава». Даже премия, присужденная Пикассо Институтом Карнеги в 1930 году за созданный в 1918 году портрет мадам Пикассо, не произвела на него впечатления. Примерно в тот же период правительство Франции направило к нему своих представителей. Вот как он описывал их визит своему другу и агенту по продаже картин Пьеру Лебу: «Их было четверо. Когда я увидел их и их брюки в полоску, накрахмаленные воротнички и лица, выражающие одновременно холодность и заискивание, я снова вспомнил свою нелегкую молодость и подумал, что вот эти же самые люди могли бы помочь мне гораздо больше в прошлом несколькими сотнями франков, чем сейчас несколькими тысячами. Я начал показывать им некоторые работы, самые лучшие, но вскоре понял, что их интересует только „голубой“ период. Мы довольно неопределенно договорились о новой встрече, которой я постараюсь избежать».
Восторженные отклики о выставке пробудили в Пикассо желание обрести покой в уединении. Непрекращающийся поток доброжелателей мешал работе. 25 марта он скрывается в Жюан-ле-Пин с Марией-Терезой. Сабартес проводил его на поезд и получил инструкции направлять всю почту по адресу, который тот сообщит, как только устроится на месте.
В течение шести недель Сабартес регулярно получал письма, отражающие различное состояние души друга. 22 апреля дела у Пикассо шли хорошо: «Я работаю, рисую, пишу и начинаю ложиться позднее». На следующий день его настроение менялось: «Я пишу, чтобы объявить: с сегодняшнего вечера я бросаю живопись, скульптуру, гравировку и поэзию и всецело займусь пением. Крепко жму твою руку, твой самый преданный друг и поклонник Пикассо». Но к 27 апреля настроение вновь меняется к лучшему: «Я продолжаю работать, несмотря на пение и все остальное. Твой верный слуга, целующий твои руки. Твой друг Пикассо».
Этот непрекращающийся поток посланий сам по себе необычен. Он свидетельствует о внутренних борениях и исканиях. Тревоги Сабартеса рассеялись спустя две недели, когда он после возвращения друга увидел большое количество созданных за такое короткое время рисунков, доминирующим образом в которых выступал минотавр.
Почти сразу же после возвращения в Париж Пикассо, вспомнив о контракте с Волларом, приступает к давно отложенной им работе — созданию иллюстраций к «Естественной истории» Бюффона. Для выполнения этой работы он направляется в студию Роже Лакурьера, расположенную высоко на склоне Монмартра, где благодаря прекрасному оборудованию и мастерству этого первоклассного печатника и его помощника многие художники переносили на бумагу свои работы. Пикассо охотно общался с мастерами, которым импонировала его изобретательность, бросавшая вызов их привычным методам работы и позволявшая получать самые неожиданные результаты. Заказчик предоставил ему большую свободу действий. Поэтому он выбрал из многообразия животного мира виды, более всего нравившиеся ему. Появившиеся на акватинтах животные поражали тщательным и каким-то трогательным их изображением и удивительной схожестью с птицами и зверями, живущими на воле, которых нигде на Монмартре нельзя было увидеть. Хотя для работы над 31 иллюстрацией потребовался всего месяц — по одному дню на рисунок, — книга увидела свет лишь в 1942 году, три года спустя после смерти Воллара.
Помимо акватинт для книги Бюффона, иллюстраций для произведений Элюара и рисунков для книги поэта Рене Шара, Пикассо был занят выполнением массы заказов. Друзья упросили его создать занавес для одной из пьес Ромена Роллана, которую они собирались поставить 14 июля 1936 года на большой сцене театра «Аламбра».
В этот период Пикассо, как никогда раньше, общается с друзьями: почти каждый вечер его можно встретить в одном из кафе на Сен-Жермен-де-Пре, где он часами напролет бывает так увлечен беседой с ними, что часто покидает заведение, даже не притронувшись к стакану с минеральной водой. Среди его постоянных собеседников Поль Элюар и элегантная, очаровательная Нуш с ее заразительным смехом. Часто в их компании можно было увидеть Зевроса с женой. Другими участниками застольных дискуссий в Париже являлись Брак, Ман Рей, скульптор Лоранс, Пьер Леб, Мишель и Зет Лейрис и преданный Сабартес. Пауло, уже достаточно взрослый, чтобы быть принятым в эту компанию, был поражен широким кругом знакомых отца.
В этот период сюрреалисты приступают к пропаганде своих идей в других странах. Летом 1936 года Бретон открывает первую международную выставку в Лондоне, на которую из Парижа прибыли Элюар, а также много художников и поэтов. Именно благодаря близким отношениям между Пикассо и Элюаром поэту удается уговорить художника показать девять его новых работ; среди них большие полотна, выставлявшиеся несколько ранее в галерее Розенберга.
В начале 1936 года в Сен-Жермен-де-Пре Поль Элюар представил Пикассо молодую девушку с черными волосами и темными очаровательными глазами, чей низкий голос и живая убедительная речь безошибочно свидетельствовали о твердом характере и уме. Она увлекалась живописью и фотографией и оказалась среди сюрреалистов из-за проявляемого интереса к их работе и жизни. Существовало много причин, по которым Пикассо выделил Дору Маар из многих привлекательных молодых девушек, постоянно добивавшихся его внимания. Хотя она выросла во Франции, ее отец был зажиточным югославом, который в течение многих лет жил в Аргентине. Свою подлинную фамилию Маркович она изменила на более короткую. Благодаря тому, что она прожила некоторое время в Южной Америке, она могла говорить с Пикассо на его родном языке.