Пилигрим

Он умолк.

Кесслер шевельнулся и погладил Пилигрима по плечу. Потом переступил с ноги на ногу. Туфли у него заскрипели. Он кашлянул в ладошку.

Пилигрим посмотрел вниз. Юнг посмотрел наверх.

— Мистер Пилигрим! Произошел…

— Несчастный случай.

Голос у Пилигрима был хриплый, словно он кричал не-сколько недель. Он глянул в сторону окна и поднял голову.

— Река широка, — прошептал он. — Мне ее не переплыть.

— Прошу прощения?

— Это песня. Просто песня. Моя знакомая погибла?

— К сожалению.

Пилигрим встал. Рука санитара упала.

Пилигрим поправил бабочку.

— Я надел это для нее. Мне кажется, я знал. Я действительно знал, но все равно надеялся, что вы… — Он подошел к окну. — Я думал: а вдруг вы придете и скажете, что я ошибаюсь?

— Увы…

— Говорите, несчастный случай?

— Да. Она ехала в машине. Леди Куотермэн погибла мгновенно, уверяю вас.

Пилигрим пожал плечами.

— Почему люди вечно так говорят? Ведь это неправда, сами знаете. Если хотите, чтобы я вам верил, постарайтесь мне больше не лгать, доктор.

— Извините.

— Скажите только одно слово. Хорошо?

— Лавина.

— Лавина…

— Да.

— Ясно. — Пилигрим вздохнул, представив себе маленького мальчика, который лепит из серебристого «даймлера» снежный ком. Пассажиры перекатываются и кувыркаются в нем, наподобие лабораторных мышей в крутящемся колесе. — Мисс Пиблс была с ней?

— Нет.

— Я так и думал.

— Только шофер,

— У него, наверное, было имя, доктор Юнг. Как правило, у людей есть имена.

— Да. Его звали Отто Мор.

— Еще одна мгновенная смерть?

— Мы можем только надеяться.

Пилигрим отвернулся от окна.

— Я вижу, вы принесли с собой детскую нотную папку.

Изумленный тем, что Пилигрим заметил папку, не говоря уже о ее принадлежности, Юнг в замешательстве пробормотал:

— Я одолжил ее у дочери.

Пилигрим показал на кровать, где лежала папка.

— Там есть что-нибудь для меня? — спросил он с издевкой. Он словно дразнил Юнгa, и тот не знал, как на это реагировать.

Пилигрим стоял уже посреди комнаты, слева от Юнга.

— Может, вы принесли мне игрушку? Я же как ребенок, сами знаете. В детской нотной папке должно быть что-нибудь вроде того. Дайте мне игрушку — и я ваш навеки. Так дети говорят, да?

Юнг встал.

— Тут нет игрушек, — сказал он. — Зато есть письмо.

Он подошел к папке, вытащил конверт и протянул его Пилигриму.

— Держите.

Пилигрим отошел к самому дальнему окну и только там вытащил конверт из белого кармана.

«Белое, белое, все белое, — подумал Юнг. — Что это? Японская традиция? Белое для траура — черное для радости? Что-то…»

Пилигрим, прочитав пару предложений, внезапно бросил письмо на пол.

Юнг не спускал с него глаз. Пилигрим поднял упавший конверт. Ему явно хотелось знать, что написала Сибил, однако он застыл как статуя, держа конверт в кончиках пальцев. Юнг медленно, стараясь не поддаваться панике, открыл нотную папку. Посмотрев внутрь, он сразу понял, что сотворил. Там лежало письмо леди Куотермэн.

Он нагнулся, подобрал разбросанные страницы и взял конверт из рук Пилигрима.

Повернувшись к спальне, Юнг с упавшим сердцем прочел первые строчки:

«Музыка играла, это правда. А карлика не было ни одного, хоть ты и обещал…»

Он дал Пилигриму письмо Элизабетты к Леонардо, которое совершенно не собирался ему показывать. Если Пилигрим узнает, что его дневники находятся у Юнга, он будет вправе потребовать их, и тогда Юнг потеряет драгоценное оружие в борьбе за душевное здоровье пациента. Карл Густав неожиданно взмолился про себя, чтобы Пилигрим не написал это письмо в приливе творческого вдохновения, а нашел его где-нибудь в заброшенном архиве. В таком случае Юнг мог заявить, что он тоже нашел копию. Молю тебя, Господи!

Ну-ну. Синдром случайно найденного клада, закопанного в земле, на который так падки многие мечтатели.

Мне казалось, ты обещал не вмешиваться.

Я здесь всего лишь как наблюдатель, Карл Густав. Untemoin(единственный свидетель, фр.), как говорят французы. Свидетель. Конечно, я могу уйти. Но если я удалюсь, точной записи этой беседы ты не получишь. В конце концов, я твоя память и совесть.

Мне не нужна совесть.

Весьма сожалею, однако она у тебя есть. И позволь спросить: почему она тебе не нужна?

Потому что она мешает спонтанности действий.

Не смеши меня, Карл Густав! Не смеши. Совесть никогда не мешала тебе совершать поступки. Если ты и мучился угрызениями совести то исключительно задним числом. Именно поэтому ты ученый, а не философ. Психиатр, а не хирург. Ты действуешь, а уж потом думаешь. Если бы ты посоветовался со мной раньше, ты ни за что не принял бы в подарок дневники мистера Пилигрима. Ты немедленно вернул бы их леди Куотермэн. Твои суждения — по крайней мере до сих пор — всегда были эмпирическими. Я вечно опаздываю вмешаться. Но…

Инквизитор сделал глубокий внутренний вдох.

… Я твой, а ты мой. Как выразился бы наш американский друг Арчи Менкен, чьи дурацкие поговорки подчас возмутительно точно выражают суть дела, а мы с тобой два сапога пара. Кстати, обрати внимание, что твой пациент чего-то ждет от тебя. Прежде чем ты вручил ему роковое письмо, он сказал: «Дайте мне игрушку — и я ваш навеки».

Юнг сунул предательские страницы в конверт и положил его в нотную папку. Там было еще два конверта: один — с фотографиями, другой — с письмом Сибил Куотермэн. А кроме того, монография о бабочках.

Юнг вытащил последний конверт и фотографии.

Игрушки?

Да, это лучше всего. Сейчас Пилигриму нужно отвлечься.

Не читать письмо погибшей Сибил, а заняться чем-то другим. Шок от послания Джоконды может снова заставить его замкнуться, а именно этого следовало избежать любой ценой.

Юнг вернулся к Пилигриму.

— По-моему, это покажется вам интересным, — сказал он, поднося снимки к свету.

Некоторые из них, естественно, ничего Пилигриму не скажут. Нарцисс, бюст доктора Фореля, фасад дома Юнга в Кюснахте. Беременная Эмма, дети — старшая Агата с младшенькой Марианной на руках, а рядом — Анна и малыш Франц. И coбаки, Филемон и Сaломея.