Пилот штрафной эскадрильи
Шрифт:
Следуя ее направлению, Михаил вышел в лесу на землянки. Кто в них обитал – было ясно с одного взгляда на веревки для сушки белья. На веревках, натянутых между деревьями, сушилось белье – трусы, чулки, бюстгальтеры.
Михаил остановился. Ему вдруг стало как-то очень неудобно – вроде как в чужую интимную жизнь вторгается.
– Ну что ж вы остановились? Смелее! – раздался женский голос.
Михаил обернулся. Сзади его догоняла красивая чернявая девушка.
– Вам же Лебедева нужна?
Михаил кивнул. Вот ведь женское племя: стоит только
Девушка проводила его до землянки и постучала в закрытую дверь:
– Девушки, к вам гость – мужчина. Можно?
Дверь открылась, и на пороге появилась Вера. Увидев Михаила, она смутилась.
– Проходите.
– Здравствуй, Вера. И вроде мы уже на «ты» перешли…
Михаил прошел в землянку, сел на грубо сколоченный табурет. Все-таки сразу видно, что здесь женщины обитают: зеркальце на столе, расческа, да и пахнет в землянке не так, как у мужчин.
– Что же вы меня забыли, Сергей? Два дня не появлялись!
– Полеты! К партизанам вчера летали – еле назад дотянули! Уж больно далеко – две сотни километров в одну сторону.
– Далеко, на пределе, – профессионально оценила Вера.
– Железная дорога помогла. Рельсы блестели, вот по ним, как по нити Ариадны, и добрались до лагеря.
– Вы и про нить Ариадны знаете? – удивилась Вера.
– Вы что думаете, что я всю жизнь штрафником был и книг не читал? – слегка обиделся Михаил.
– Мало кто знает сейчас мифы и легенды Древней Греции, – с сожалением заметила Вера.
– Ну да, больше пролетарского писателя Пешкова читают.
– Что-то я не припомню такого…
– Вот так, а еще учитель. Это же псевдоним Горького, который Максим.
– Ой, мамочки, все война из памяти вышибла! Точно!
Дальше разговор перешел на поэтов. Вера все больше о Пушкине и Лермонтове говорила, а Михаил – о Есенине и Цветаевой. Даже некоторые стихи вспомнил – не все еще забыл.
Когда он замолк, Вера некоторое время сидела задумчиво – о Есенине она слышала, но не читала, а о Цветаевой вообще узнала впервые.
– Марину Цветаеву Советская власть не любит, – прервал молчание Михаил.
– Тогда чего ее читать? Наверняка буржуазные слюни.
– Понятно, – протянул Михаил. – «Я Солженицына не читал, но осуждаю».
– Это ты о ком? – не поняла Вера.
– Пустое, – спохватился он, – не бери в голову.
– Эх, сейчас бы на море, – мечтательно сказала Вера, – на песочке бы поваляться, мороженого поесть.
– Ты была на море? – удивился Михаил.
– С мужем ездили. Ему путевку дали – как раз перед войной. Здорово! Впечатлений – на всю жизнь.
– Да, на море бы сейчас – просто сказка! Пиво холодное, местные чурчхелу носят, хачапури…
Дверь в землянку неожиданно отворилась. На пороге стояла капитан. Негодующим взглядом она окинула беседующих.
– Лебедева! Кто позволил пропустить посторонних в расположение части?
Вера вскочила с нар:
– Какой же он посторонний, товарищ
комэск? Он такой же летчик.– Мне лучше знать. Он штрафник, и делать ему здесь нечего. А вы, гражданин красноармеец, немедля покиньте расположение части. По-моему, вам на полеты пора.
– Так точно.
Михаил вышел из землянки. Женщины эскадрильи проводили его – кто жалостливым, а кто и злорадным взглядом.
«Вот облом! И чего я такого неправильного сделал?» – думал Михаил, возвращаясь в расположение своей эскадрильи.
Они отлетали ночь, сделав четыре вылета на бомбежку.
Утром еще и отдохнуть не успели, как его вызвали к особисту.
«Черт, наверное, карга эта – командир женской эскадрильи – настучала!» – решил Михаил и внутренне уже приготовился к неприятностям.
Постучав в дверь, он вошел, представился.
– Красноармеец Борисов по вашему приказанию прибыл.
– Садись.
Михаил уселся на стул.
– Сегодня какое число? – неожиданно спросил его особист.
– По-моему, двадцать второе, – недоуменно пожал плечами Михаил.
– Правильно. Сегодня истек срок твоего пребывания в штрафной эскадрилье, Борисов! Чего не радуешься?
– Неожиданно как-то…
– Заслужил. Я давно за тобой наблюдаю – с тех пор, как ты из госпиталя к нам в часть попал. Воюешь хорошо, смело, товарищей из беды выручаешь. После госпиталя месяц – даже больше – прошел. Освобождение тебе на месяц давали, и пора в свободный полк возвращаться, на истребитель. Там с тебя больше проку будет.
– Это в группу Федорова? Так она тоже штрафная.
– Нет, ты не понял. Сегодня вышел срок, на который тебя в госпитале освободили от летной работы по ранению. И сегодня же закончился срок твоего пребывания в штрафной эскадрилье, к которому тебя приговорил трибунал. Вот и поедешь в свой полк.
– Меня в Москве арестовали; я в запасной авиаполк и ехал – переучиваться на новую технику.
– Хм, неувязочка… Ты отдохни после ночи, а я созвонюсь, выясню, куда тебя направлять. «Кубари» на петлицы можешь, кстати, нацепить. Согласно положению после отбытия наказания военнослужащему возвращаются все права. Так что ты в звании восстанавливаешься, и награды, если они есть, тоже возвращаются. Свободен пока, Борисов!
– Есть!
Михаил вышел от особиста слегка ошарашенный. Вот он уже и не штрафник, а радости особой нет.
Он дошел до своей стоянки, развернул носовой платок, достал «кубари» и нацепил их на петлицы. Механик сразу это заметил.
– О! Товарищ младший лейтенант! Поздравляю! Ваш срок закончился?
– Так точно! Теперь я – вольный летчик.
Спать не хотелось, хотя ночь выдалась бессонная. В голове мелькнуло: «Меня сегодня отсюда переведут – в запасной авиаполк или в строевую часть. Надо сходить к Вере, попрощаться».
Он направился в женскую эскадрилью – благо уже знал, где землянка Лебедевой. И надо же было такому случиться – у самой землянки вновь наткнулся на зловредного комэска.