Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

– Что происходит?

Я говорю ему:

– Не шевелись, а то ты сбросишь то, что осталось от «шторьха», с дерева с десятиметровой высоты.

Хвост сломан – как и большие куски плоскостей крыла; эти куски и хвост лежат на земле. Ручка управления все еще у меня в руке, моя культя не пострадала, она ни обо что не ударилась. Надо же так повезти! Мы не могли спуститься с дерева – было слишком высоко, а ствол был толстый и гладкий. Мы ждем, и через какое-то время на сцене появляется генерал – он слышал треск и теперь разглядывает нас, устроившихся на дереве. Он невообразимо рад, что мы отделались так легко. Поскольку других возможностей снять нас нет, генерал посылает за местной пожарной бригадой. Они помогают нам спуститься с помощью длинной выдвижной лестницы.

Русские обошли Дрезден и пытаются переправиться через Эрзгебирге с севера, чтобы достичь протектората и таким образом обойти армию фельдмаршала Шернера. Основные советские силы находятся в районе Фрайберга и северо-западнее. Во время одного из наших последних вылетов мы видим южнее Дипольдисвальде длинную колонну беженцев, спасающихся от советских танков, они катятся, словно паровой каток, и сокрушают все, что попадает под их гусеницы.

Мы немедленно атакуем танки и уничтожаем их; колонна продолжает свой путь на юг. По всей видимости, беженцы надеются спрятаться за защитным барьером Судетских гор, где, как они считают, будут в безопасности. В том же самом районе мы атакуем еще большее число вражеских танков в настоящем торнадо разрывов зенитных снарядов. Выстрелив по танку «ИС», я поднимаюсь на высоту 200 метров и оглядываюсь – и вдруг замечаю за хвостом дождь из частиц и обломков. Они падают откуда-то сверху. Я спрашиваю:

– Нирманн, кто из нас сейчас был сбит?

Это кажется мне единственным объяснением – и Нирманн думает то же самое. Он поспешно пересчитывает наши самолеты – все они на месте. Так что никого из нас не сбили. Я гляжу вниз на «ИС» и вижу пустое место. Может, танк взорвался и его обломки взлетели на столь большую высоту?

После операции экипажи, летевшие сзади меня, подтвердили, что танк взорвался и его части взлетели в воздух. Обломки, падавшие позади меня, принадлежали «ИС». По всей видимости, в танке была взрывчатка, которая предназначалась для устранения противотанковых заграждений и других препятствий с дороги других танков. Я завидую спокойствию Нирманна в наших вылетах, поскольку сейчас полеты особенно опасны. Если мне придется сделать где-нибудь вынужденную посадку, шансов спастись уже не будет. Нирманн летает с ни с чем не сравнимым спокойствием; его самообладание просто изумляет.

Глава 18 КОНЕЦ

мая проходит совещание всех командиров люфтваффе зоны армии Шернера. Оно проходит в штабе авиагруппы и посвящено обсуждению плана, который только что был прислан главнокомандующим. Предлагается постепенно отвести весь Восточный фронт, сектор за сектором, пока он не станет параллельным Западному фронту. Мы чувствуем, что придется принять очень горестные решения. Неужели Запад даже сейчас не понимает своих возможностей относительно Востока и не осознает сложившееся положение? Наши мнения по этому вопросу разделяются.

8 мая мы летаем в поисках танков к северу от Бро и около Оберлойтенсдорфа. В первый раз за все время я не способен сконцентрироваться на выполнении задачи – меня охватывает какое-то непонятное чувство разочарования. Я не уничтожаю ни одного танка – они все в горах и для меня недоступны.

Погруженный в свои мысли, я лечу домой. Мы приземляемся и направляемся к пункту управления полетами. Фридолина здесь нет – мне говорят, что его вызвали в штаб авиагруппы. Не значит ли это?.. Я мигом выхожу из депрессии.

– Нирманн, позвони в эскадрилью в Райхенберг, дай инструкции на новый вылет и назначь время следующей встречи с истребителями сопровождения.

Я изучаю ситуацию по карте… но какой в этом смысл? Где Фридолин все это время? Я вижу, как за окном приземляется «шторьх». Это Фридолин. Мне надо выйти к нему навстречу? Нет, лучше подождать здесь… Похоже, для этого времени года здесь очень тепло… Позавчера на двух моих человек напали из засады и убили чехи в гражданской одежде… Почему Фридолин не появляется так долго? Я слышу, как открывается дверь и кто-то входит в помещение; с трудом сдерживаюсь, чтобы не повернуться. Кто-то мягко кашляет. Нирманн все еще говорит по телефону… Так это не Фридолин. У Нирманна какие-то неприятности со связью… Забавно. Я замечаю, что сегодня мой мозг очень отчетливо регистрирует каждую деталь… маленькие нелепые вещи, не имеющие никакого смысла.

Я поворачиваюсь, дверь открывается… Фридолин. Его лицо выглядит изможденным, мы глядим друг на друга, и внезапно у него сжимается горло. Все, что я могу сказать ему:

– Ну?

– Все кончено… Безоговорочная капитуляция. – Лицо Фридолина выражает все яснее, чем его шепот.

Конец… Я чувствую себя падающим в бездонный колодец; перед глазами проносятся в беспорядке лица товарищей, которых я потерял, те миллионы солдат, которые погибли в море, в воздухе и на полях сражений… миллионы тех, кто стал жертвами насилия в Германии… восточные орды, которые теперь заполняют нашу страну… Внезапно Фридолин отрывисто бросает:

– Повесь этот проклятый телефон, Нирманн. Война окончена!

– Мы должны решить, когда прекратить огонь.

Кто-то истерически смеется. Этот смех слишком громкий, он может принадлежать только потерявшему рассудок. Я должен сделать что-нибудь… сказать что-нибудь… задать вопрос…

– Нирманн, передай эскадрилье в Райхенберге, что «шторьх» приземлится через час с важными приказами.

Фридолин замечает мои замешательство и беспомощность и начинает сообщать детали; в его голосе слышится волнение.

– Отступление на запад определенно невозможно… англичане и американцы настаивают на безоговорочной сдаче к 8 мая… то есть сегодня. Нам приказано передать все русским без каких-либо условий к одиннадцати вечера. Но поскольку Чехословакия будет занята Советами, решено, что все немецкие подразделения как можно быстрее должны двигаться на запад, чтобы не попасть русским в руки. Летный персонал может лететь домой или куда-либо еще…

– Фридолин, – прерываю я его, – построй полк.

Я не могу больше сидеть неподвижно и слушать все это. Но что я могу сейчас сделать, кроме как передать приказ более высокой инстанции?.. Что ты можешь сказать своим солдатам? Они никогда не видели тебя подавленным, но теперь ты в самых глубинах уныния. Фридолин прерывает мои мысли:

– Все выстроились.

Я выхожу. Моя искусственная конечность не позволяет мне идти нормально. Весеннее солнце сияет вовсю… кое-где на расстоянии чуть поблескивает серебром туман… Я останавливаюсь перед строем своих солдат:

– Друзья!

Я не могу продолжать. Здесь стоит моя 2-я эскадрилья. 1-я размещена в Австрии… загляну когда-либо им в глаза снова? А 3-я в Праге… Где они сейчас, когда я так хочу увидеть их вокруг меня… всех… как живых, так и мертвых…

По строю пробегает шум, глаза всех моих солдат направлены на меня. Я должен сказать что-то.

– После того как мы потеряли столько товарищей… после всей крови, что была пролита дома и на фронтах… непостижимая судьба… лишила нас победы… храбрость наших солдат… народа в целом… была беспримерной… война проиграна… Я благодарю вас за преданность, с которой вы… в этом подразделении… служили нашей стране…

Я жму руку каждому солдату по очереди. Никто из них не произносит ни слова. Молчаливые рукопожатия показывают, что они поняли меня. Когда я ухожу от строя в последний раз, я слышу, как Фридолин отрывисто приказывает: