Пилсудский(Легенды и факты)

Но сторонники Маршала уже давно не воспринимали аргументов такого рода. Для них каждая атака, направленная на вождя, была равнозначна покушению на национальную святыню» Даже не изволили бросать реплики. Отвечали молчанием, враждебностью и пренебрежением.

Итак, образы Пилсудского — «белый» и «черный» застыли друг напротив друга в ожидании решительной схватки. Ведь только она могла решить, кто из них завоюет пальму первенства.

В преддверии такой схватки поклонники Маршала снабдили миф «великого отшельника» новыми чертами. Они вновь выдвинули руководителя, размышлявшего до сих пор в изоляции о величии Польши, на первую линию политической борьбы.

«Этот отшельник, — писал в ноябре 1925 года «Глос правды», — остался тем, кем был, — властелином душ. Он единственный в Польше умеет владеть ими. Только по его рукам тоскуют солдатские души и души серых миллионов народа. Маршал отвечает на честь и призыв своих солдат, — сообщала газета о ноябрьских торжествах в Сулеювеке, связанных с годовщиной возвращения из магдебургской тюрьмы, — говорит о возрождении польской души, о моральных ценностях народа, о чести. Эта речь, прекрасная и возвышенная, так разительно отличающаяся от того, что мы слышим в Сейме из уст представителей народа, министров и других «спасителей», быстро доходит до общественного сознания и вызывает повсеместный энтузиазм и чувство облегчения: наконец Пилсудский действует!»

Апофеозом таких действий стал майский переворот 1926 года. Гражданской войне, ведущейся на улицах Варшавы, сопутствовало не менее грубое столкновение представлений о вожде, который для восставших означал гораздо больше, чем честь и солдатская присяга, а для их противников вырос в мятежника, выступившего против законного порядка Речи Посполитой.

Изданная в то время пилсудчиковским Комитетом морального возрождения листовка патетически утверждала: «Деятельность Маршала Пилсудского вырвала Польшу из морального безвластия, на котором будто размножились частнособственничество, спекуляция, обогащение личностей и групп, безнаказанно хозяйничающих под покровительством клик в Сейме, в то время как широкие массы народа жили в нужде».

Изданная же в Познани брошюрка «Землякам к размышлению» драматически призывала: «Произошло большое несчастье. Пан Пилсудский с несколькими социалистическими генералами и с частью армии, взбаламученной социалистами, вызвал гражданскую войну, уничтожил почти триста человек, а более тысячи ранил; потряс Польшу до оснований; пробудил немецкий аппетит на Силезию и Поморье, литовский — на Вильно, а русский — на Львов, вооружил отбросы общества винтовками, побуждая их к грабежу и насилию; подорвал доверие к Польше и к Войску Польскому за границей. <…> Кто преклоняется перед бунтом, разжигает гражданскую войну, вводит страну в разруху, тот ускоряет распад Польши и толкает ее к непредсказуемым несчастьям. <…> Поляк, католик должен найти смелость выступить против преступления. Кто решится бороться до последнего, тот должен победить. Силе зла необходимо противопоставить еще большую силу добра. Каждый мобилизован, а тот, кто не услышит этого призыва, кто будет медлить, тот погубит Польшу и самого себя».

Отец народа

Успех участников переворота был равнозначен триумфу «белой» легенды вождя. До этого времени она состязалась с противниками в партнерском бою. Сейчас шансы выглядели иначе. Перед хвалебными гимнами открылся широкий путь для создаваемой государством пропаганды. Упреки же оппозиционной агитации могли лишь сочиться все более тонкими струйками через законопаченные цензурой и репрессиями щели.

Однако вскорости оказалось, что многим людям был значительно ближе тот Пилсудский, который лишен почестей, отождествляемый с протестом против расширяющегося зла, чем диктатор, как арбитр, разрешающий судьбы страны. Потому что человеческую симпатию нельзя измерить килограммами бумаги, предназначенной на биографические публикации. Она рождается в закоулках души, неоднократно вопреки стараниям, предпринимаемым самыми искусными специалистами по пропагандистской обработке умов.

Рисуемый после переворота образ Пилсудского вначале был обращен к предмайским агитационным канонам. Доминировал образ уже упоминавшегося Геркулеса, гигантскими усилиями вычищающего польскую конюшню Авгия. Маршала представляли как героя-бунтаря, протестовавшего против свирепствующего вырождения, угрожавшего высочайшей ценности — Польше.

Тадеуш Лопалевский писал в стихотворении «Пилсудский»:

И почему это у нее [198] глаза побелели в орбитах, Почему лицо искривляется грубо, как маска? Он [199] посмотрел на небо, у звезд спрашивает совета. Ходит по тихому дворику в блеске луны. Сквозь окно майский ветер, звеня в рамы, Приносит ему издалека бессловесные рапорты: Разгулялись в безумной столице хамы, Расползлись по стране подлые когорты.

198

Польши. — Прим. авт.

199

Пилсудский. — Прим. авт.

Когда упадок начал угрожать Отчизне, вождь-отшельник вынужден был отважиться на протест:

Тогда посмотрел в ее глаза, уже почти угасшие, Поднял руку. Задержал! Что-то взвешивал в сердце… И неожиданно грозной хваткой сорвал с нее непристойную маску — Брызнула кровь на ладони с самого дорогого ему лица.

Итак, страшной была эта операция, окупленная ценой крови. Но для спасения умирающей Родины не было иного выхода.

После таких образов, наполненных терпением и жертвой, поэт рисовал олеографическую картину новой, послемайской Польши:

В бельведерском саду шелестит благовонный ветер. Опадает туман, как вуаль со святого лика, С этих глаз, уже избавленных и от слез, и от боли. Которыми его обворожила таинственная Пани. В кузницах звенят молоты, плуг вспахивает землю, В прядильнях прядут полотно молниеносные прялки, Пан Маршал на Польшу открыл свои окна. Усмехается детям и говорит: «Уже весна…»

Таким образом, организатор переворота предстал как оздоровитель государства. Правовые аспекты этого поступка не имели значения. Учитывался лишь факт, что он нечеловеческим усилием вытащил страну из открывающейся бездны самоистребления.

Быстро начали исчезать те расчетливые, отдающие искуплением тона. Все больше распространялся портрет отца народа, стоящего над обществом и призывающего к порядку, в случае необходимости — солидным шлепком.

В своем преклонении перед вождем пилсудчики зашли так далеко, что отношение к нему сделали основным мерилом ценностей самого общества. «Пилсудский, — писал в 1927 году в книге «Роль Юзефа Пилсудского в жизни народа и государства» Антони Ануш, — принадлежит к тем немногим личностям в истории народа, которые наиболее достойно представляют то, что в его стремлениях бессмертно и велико. О ценностях поколения современников таких великих личностей потомки судят по тому, как это поколение относилось к самой выдающейся личности своего времени, понимало ли ее цели, сумело ли поспевать за ее волей, достаточно ли поддерживало ее намерения». Следовательно, Маршал был уже не первым из поляков, самым достойным слугой, мужем, ниспосланным Отчизне самой судьбой. Был поднят выше ее. Не он должен был служить Польше, а Польша ему!

Жрецам легенды просто недоставало определений для выражения его величия. Владислав Побуг-Малиновский в 1928 году прибегал к историческим сравнениям: «Ветхозаветный иудей, приученный к вмешательству Бога в историю народа, назвал бы Его пророком, ниспосланным на землю для выравнивания тропинок и дорог жизни народа. Древний грек, поддаваясь чарам мифа, который возносился над всем как близкое и прекрасное явление, назвал бы Его богом и велел бы Ему проживать на недоступном для простых смертных Олимпе. Мы, современные люди, люди твердой борьбы за существование, должны назвать Его народным героем. Достаточно ли этого? <…> У нас много народных героев. Но не найдем среди них ни одного, кто делами своими превзошел бы Маршала». Здесь автор приступал к пространному перечислению заслуг короля Болеслава Храброго [200] , гетмана Станислава Жулкевского [201] , Тадеуша Костюшко, Яна Генрика Домбровского, Ромуальда Траугутта [202] . Не поскупился на похвалы. Тем не менее в конечном итоге доказывал, что «геройство Пилсудского более значительно, чем геройство самых выдающихся мужей Польши».

200

Болеслав I Храбрый (966—1025) — с 922 года польский князь, с 1025 года — король, его внутренняя и внешняя политика способствовали усилению Польши, он успешно воевал с немцами, признавшими при нем (1000 г.) независимость польских земель.

201

Станислав Жулкевский (1547–1620) — канцлер и гетман великой короны, активно участвовал в завоевательных походах короля Сигизмунда III Вазы.

202

Ромуальд Траугутт (1826–1864) — генерал российской армии, участвовал в венгерской и крымской кампаниях, ушел в добровольную отставку. В истории Польши это имя связано с национально-освободительным восстанием 1863 года, одним из руководителей которого он был, став в трудных условиях спада борьбы «красным» диктатором, единственным членом тайного народного правительства восставших.

Эта мощная река пропаганды и рекламы текла по широко разветвленному руслу. Наиболее полноводным было ее главное течение — официальная, помпезная агитация правящего лагеря, заливающая также страницы школьных учебников. В конце концов трудно перечислить появившиеся в то время издания. Значительно легче охарактеризовать их содержание, сводящееся к преклонению перед Первым Маршалом Польши.

«Он — отражение наиболее достойных корней нашего народа, — утверждала специальная брошюра, изданная в ознаменование именин в 1930 году Генеральным секретариатом Беспартийного блока сотрудничества с правительством, — по своей сути продолжает тот ряд героев, которыми гордится наша история и которым каждый поляк обязан своим национальным строением души. Он — один из организаторов духа Польши, который в тяжкой работе, в огромном историческом труде развивается, растет, становится сильнее, наполняясь все более глубоким содержанием, чтобы принять достойное участие в истории общечеловеческой культуры».