Пилюли счастья

Очевидно, приняв меня за кого-то другого, она останавливается и радостно сообщает, что мое обращение вызвало широкий отклик и обязательно будет принято во внимание при рассмотрении данного вопроса. Встретив мой недоуменный взгляд, обе сконфуженные сотрудницы беззвучно вздыхают и склоняют коротко остриженные головы над бумагами. Пообещав непременно позвонить мне на следующей неделе и сообщить о результатах своих усилий, заведующая удаляется, а я принимаюсь излагать свою скромную просьбу – разыскать Любу. И вот мы уже заполняем анкету.

– Год рождения вашей родственницы?

– То ли двадцать седьмой, то ли двадцать восьмой. А может, и двадцать шестой – точно не знаю. Шестого апреля, а какого года, не могу сказать.

– А ваш отец?.. Он…

– Он умер в 1955 году.

– До какого времени вы поддерживали с ней связь?

– До самого последнего! То есть до конца прошлого года. До Рождества.

Женщина смотрит на меня с сомнением.

– Но ведь это совсем недавно…

Я пытаюсь объяснить.

– Ну да, но теперь мне отвечают: “Адресат выбыл”. А куда выбыл, невозможно добиться. Какое-то заколдованное царство. Один наш знакомый побывал там недавно, говорит, будто бы какая-то западноевропейская страна приобрела в этом квартале дом под свое посольство, а соседние дома – это ведь в центре города – поставили на капитальный ремонт. Но если это так, то ведь жильцов куда-то переселили. Не выбросили же их на улицу! Должен же кто-то знать, куда их переселили. Дело, разумеется, не в ремонте, дело в том, что соседние дома нашпиговывают подслушивающими аппаратами, – поясняю я.

И напрасно. Красный Крест в лице благожелательной круглолицей чиновницы явно начинает сомневаться в моем здравомыслии.

– Не понимаю, – недоумевает женщина. – Вам известен прежний адрес и вы не можете выяснить, куда их переселили?

– В том-то и дело! Говорят: обращайтесь в адресный стол. А в адресном столе отвечают: для того чтобы начать поиск, нужно указать фамилию, имя-отчество (имя отца), точную дату рождения и место рождения. А без этого они, дескать, не ищут. И прежний адрес ничем не может помочь, потому что против прежнего адреса указано только: выбыла, а куда выбыла и по какой причине – не указано.

– А вы не пытались обратиться к общим знакомым?

– Пыталась. Нет у нас общих знакомых! Телеграфировала одной бывшей соседке, но и она “выбыла”. Отвечают, что тоже выбыла. Без места рождения и точной даты не соглашаются искать… Я написала в загс, в горсовет, отовсюду отвечают: следует обращаться в адресный стол. А адресный стол… Я вам уже объяснила… Замкнутый круг!

– Да вы не волнуйтесь, – говорит чиновница. – Я уверена, что ваша мачеха отыщется.

Я не волнуюсь. С какой стати мне волноваться…

Из смежной клетушки является еще одна точно такая же щекастая аккуратненькая тетенька и принимается успокаивать меня, даже поглаживает легонько по плечу и при этом лопочет что-то быстренько-быстренько, склонившись к уху сослуживицы – на своем замысловатом и невнятном языке, – потом, не сводя с меня тревожного взгляда, направляется в коридор, туда, где стоит автомат с минеральной водой, и возвращается с полным стаканом.

– Выпейте воды, не волнуйтесь…

Они мне не верят! Считают, что я все выдумала, что не существует никакой Любы в Ленинграде. Что я не в своем уме.

Я с превеликой осторожностью опускаю стакан на стол – опасаюсь, что вода может расплескаться и залить их драгоценные бумаги.

Все три Красных Креста взирают на меня с жалостью. Наверно, не следовало сюда ехать. Не нужно никого искать. Ничего не нужно. Переживем… Переживем и это. Ну, не получит Люба моего письма. Не получит моих подарков. Так что? Можно подумать, что она без них не обойдется! Что у нее нечего надеть. Да она и из дому-то почти не выходит – куда наряжаться? Велика важность – письмо, посылка… Дошли – хорошо, не дошли – тоже не беда. Был же случай, что вернули с надписью “недозволенные вложения”. И кажется, даже не однажды. Обратная доставка, разумеется, за счет отправителя. И еще сиди и гадай, что именно из твоих вложений не дозволено – то ли кружевная косыночка, то ли кожаные перчатки, то ли ангоровая рубаха.

– Извините, – говорю я. – Я буду ждать ваших сообщений. Но главное, чего я никак не могу понять, – почему она сама не пишет? Я-то ведь никуда не переезжала!

Меня заботливо провожают до лифта. В сущности, милые женщины. Нужно поблагодарить их.

– Вам далеко ехать? – спрашивает одна из них участливо.

“Все смотрели на него с каким-то странным любопытством и с каким-то необъяснимым, загадочным участием…”

– Может быть, попросить кого-то проводить вас?

– Нет, что вы! Спасибо, – говорю я. – Все в порядке. – И даже пытаюсь улыбнуться.

Все в порядке. Нужно только взять себя в руки и набраться терпения. Так или иначе когда-нибудь эта загадка разрешится.

Едва сойдя с электрички, я тут же натыкаюсь на Пятиведерникова. Только его мне сейчас не хватало. Он явно пьян и потому решителен и игрив. Наверно, угощался в одной из привокзальных забегаловок – лечил душу. Мое появление воспринял как нежданную удачу.

– Госпожа советница! Какой сюрприз!.. Давненько не виделись. Если я правильно понимаю… госпожа советница изволили отлучаться… Ба, уж не в столицу ли наведывались?.. Угадал? Что же не сообщили? Охотно составил бы компанию. Бросил бы все дела – черт с ними, с делами! – и предстал бы по первому зову. Ей-богу, рад услужить. Или не нуждаетесь? Брезгуете? Напрасно – исключительно от чистого сердца… Вместе прогулялись бы. При взаимном удовольствии…

Мое молчание не смущает его – напротив, поощряет к дальнейшему развитию монолога.

– Что ж – пусть так! Одинокая прекрасная дама… путешествует в трагическом одиночестве. Действительно – мало ли какие житейские обстоятельства? А я навязываю свое утомительное общество. Неделикатно. Женщина имеет право на маленькие невинные тайны. Вы правы – гнать этих наглых приставал! Неразумно сующих свой нос…

– Слушайте, не лень вам так бездарно паясничать?

– Нисколько. Тем более если сумею таким образом развеять вашу печаль. Вы ведь печальны? Отчего? Откройте свое натруженное сердце…

– Хватит, остановитесь, – требую я. – Не тащитесь за мной! Остановитесь вот тут, на этом месте, и не смейте преследовать меня. Измените направление своих мыслей и движения.

Как бы не так – остановиться, изменить направление мыслей! Нет уж, ни за что. Я пересекаю длинную привокзальную площадь, украшенную сквером с фонтаном и памятником одному из королей или военачальников – нет, кажется, все-таки одному из наших славных королей, хотя и в военном мундире, – он тащится рядом и в полный голос разглагольствует:

– Понимаю – Пятиведерников недостоин! Опять, свинья, хрюкает!.. Вместо того чтобы мурлыкать! Какая прелесть – мурлыкать! Почешут за ушками, а ты знай себе мурлыкай… выгибай спинку. Кис-сонька!.. Пятиведерников – ласковая… послушная кисонька. Всем угодить!.. Великая цель! Благое призвание!

Мы с двух сторон огибаем роскошную пальму, в связи с летним сезоном вывезенную из оранжереи на свежий воздух. Гигантская кадка на двух пушечных колесах дополняет и подчеркивает величие памятника. А ушки у него приметные – как два поджаристых чебурека: толстые и разгоревшиеся от спиртного.