Пимокаты с Алтайских (повести)

— Куда, братцы? Стойте, я вас ищу! — крикнул он.

— Смолин! — заорали мы и остановились, тяжело дыша.

— Чего вы носитесь как сумасшедшие? Сбор завтра. Ровно в пять часов, слышите? — радостно говорил Смолин.

— Смолин, Смолин, мы знаем, где наши флажки, — выпалил Ванька.

— Патрульные? Которые пропали?

— У Женьки и Кешки они! — кричал Саша. — Они с ними маршируют, в пионеров играют… ей-богу…

— Пойдём к ним, ребята. Скажем: знаем, что вы украли… Не отдадите — милиционера позовём.

— Пойдём с нами, Смолин, ну пойдём, — просил Ванька. — Ты старший… Они тебя боятся…

Мы схватили Смолина за руки и потащили его обратно. Но он упёрся на месте.

— Стойте, стойте… не пойду, — сказал он. — И вы не смейте ходить. Приказываю вам, как помощник начальника отряда. Вспомните, что говорил Шумилов… Они сами принесут флажки.

Мы посмотрели на него, ничего не понимая.

— Они сами должны принести флажки, — повторил Смолин. — Сами… Сами… Понятно? А если не принесут… то не нужны нам ни флажки, ни отряд… А теперь марш по домам! На сбор завтра — минута в минуту.

XII. ПИСЬМО В ГЕРМАНИЮ

Мы пришли на сбор минута в минуту, все вымытые и блестящие, как на картинке.

Рубашки прямо зеленели, как салат, галстуки лежали, точно вырезанные из красной жести, и даже коленки у ребят, всегда покрытые цыпками и тёмной сеточкой пыли, краснели, как вымытые яблоки.

— Здорово, ребята! Будь готов!

— Всегда готов!

— Э, Ванька! Барабанить не разучился?

Мы салютовали друг другу, улыбаясь во весь рот.

В комнате стоял гул: ребята всё время говорили друг с другом.

— Интересно, какой-то у нас начотр будет?

— Ребята, а вдруг Лёня придёт!

— Ой, вот здорово будет! Ребята, мы его качать будем, ладно?

— Ладно, ладно. Только осторожнее: ведь он слабый…

— Уж знаем. Не учи учёного.

— Ребята, выстраивайтесь. К порядку, ребята! Чья очередь поднимать флаг?

— Моя, товарищ Смолин.

— Нет, моя.

— Врёшь, завираешься, ты последний раз поднимал.

— Очередь Колина, — сказал Смолин. — Я помню твёрдо. Коля, к мачте. Встретить начотра в полной готовности.

Мы выстроились. За дверью раздалось постукивание деревяшек. Отряд затаил дыхание. Дверь распахнулась. На пороге появилась Шура. Значит, это стучали её каблуки! Она остановилась, точно с разбегу, она была в пионерской блузке, с красным галстуком на тонкой смуглой шее. Курчавые чёрные волосы падали ей на лоб.

— Будьте готовы! — крикнула Шура резким, высоким голосом. — Я ваша новая вожатая — начотр, как вы говорили раньше, — меня зовут Шура, Саша. Будьте готовы! Что же вы молчите, как рыбы?

Всегда готов! — вразброд, неохотно отозвались мы.

Многие не сделали даже салюта. Патрульные насупились: баба — начотр. Вот оторвали! Кое-кто без команды сделал «вольно».

Шурины большие глаза быстро пробежали по лицам пионеров первого городского отряда. Начотр усмехнулась и посмотрела на меня.

— Ребятки, — сказала она громко, — мы никогда больше не будем поднимать флаг в комнате. Слышите? Это старые скаутские штучки: юным пионерам они ни к чему, ведь верно? Мачту мы уберём, она только мешает. Оставим только рапорт и пенье…

Смолин отдал рапорт, мы кое-как спели «Интернационал» и медленно стали рассаживаться.

— Ну вот, — тревожно прошептал Ванька. — Пошла-поехала отменять. Эдак она и барабан отменит. И ничего-то пионерского у нас не останется… Эхма!

А Шура стала за столик и нетерпеливо смотрела на нас, похлопывая ладонью о ладонь.

— Ну-ну, ребятишки, поживеи, поживей! — говорила она. — Что вы как мёртвые?

Раздалось недовольное бурчание ребят.

— Вам не понравилось, что я мачту отменила? Да? — в упор спросила новая вожатая, когда мы сели. — Ну! Вот тоже чудаки! Да мы многое теперь отменим. Ну во-первых, отдельного патруля девочек мы держать ни за что не будем. Глупо это. Все вы тут пионеры, а девочки и мальчики точно чужие. Ну во-вторых, наши группы мы патрулями называть тоже не будем. Это у скаутов так было. Будем звеньями называться.

— Вот так фунт! — прошипел мне опять в ухо Ванька. — Может быть, она и флажки отменит. Может, нам их так и подарить чёртовым голубятникам…

Я сердито толкнул Ваньку локтем, мне не хотелось разговаривать. Мне было как-то не по себе, беспокойно, точно я попал в совсем чужое место…

— Названья звеньев тоже переменить придётся, ребятишки, — говорила Шура громким, резким голосом. — Ну, вы сами подумайте, как глупо у нас звенья называются: «Собака», «Бык», «Гром»… Ведь это прямо смешно.

Тут ребята не выдержали.

— Ничего смешного! — закричало сразу несколько человек.

— Это что вы всё отменять да отменять?

— Мы не «ребятишки», ребятишки под столом ползают. Мы пионеры.

— Ну, тише, тише!.. Ах вы какие! Ну, я привыкла так говорить, я в очаге на фабрике работала… Ну исправлюсь.

— Ну и иди в очаг. А мы не маленькие.

— Вы и барабан запретите?

— Я ничего не запрещаю, я отменяю. Барабанщику убавить придётся. Следопытство всякое — тоже сократим…

— Шалишь-мамонишь, на страх выводишь!

— Это ещё как выйдет. Боком! Маком!

— Вы ещё, пожалуй, борьбу отмените?

— Какую? Классовую?

— Да бокс, джиу-джицу…

— Ну вот чудаки! Зачем же спорт отменять? Я сама спортсменка.

— А что такое двойной нельсон, ну-ка?

— Это? Это когда кувыркаются два раза подряд, — не задумываясь отвечала Шура.

В ответ ей раздался дикий хохот пионеров. Кто-то засвистел. У нас в отряде даже девчонки знали, что двойной нельсон особый приём борьбы, а Шура спутала его с сальто-мортале.

— Вот так начотр!

— Вот так сказанула!

— Ребята, да пойдём по домам! Что это в самом деле?

Шум, свист и галдёж стояли невероятные. Шура растерялась.

— Ребята!.. Товарищи пионеры!.. — говорила она, но её никто не слушал.

Я кричал:

— Тише, тише! — Но меня тоже не слушались.

Тут к столику подскочил Смолин. Он поднял руку и гаркнул, как только мог:

— Отряд, смирно!

Все сразу замолкли. Пионеры уважали Смолина, помощника начальника отряда, лучшего боксёра и знаменосца…