Пионеры Вселенной

Затем Оберт посмотрел на название: «Ракеты летят к планетам» и решительно зачеркнул его. «Они пока еще не летят… Надо скромнее…» Он подумал и печатными буквами написал: «Ракета и межпланетное пространство».

Уложив рукопись в желто-коричневый портфель, он запер его и, спрятав, пошел к жене.

Фрау Эрна, в легком нарядном платье, стояла у зеркала, примеряя жемчужное ожерелье.

– Герман, посмотри, что подарила мне мама! Я буду в Каннах блистать…

– Прекрасно! Поздравляю, Эрна! Но поездка в Италию не состоится.

– Как! Почему?

– Я же говорил тебе в поезде.

– Ах, какая-то брошюра… Разве это так важно?

– Да! Очень! Я уезжаю в Мюнхен к издателю.

– Когда?

– Сегодня, сейчас… Уже вызвал такси…

5

Цандер не любил ходить к начальству и всячески избегал его. Но на этот раз было невозможно обойтись без главного инженера. Узнав у секретаря, что Крамешко один, Цандер слегка приоткрыл дверь, заглянул.

– А, Фридрих Артурович, заходите!

– Спасибо. Прошу извинить, Павел Николаич, но дело совершенно неотложное.

– Присаживайтесь. Я слушаю вас.

– Даже не знаю, как и начать… Стало неловко, даже стыдно появляться на заводе.

– Как? Почему это?

– Теперь все знают меня, как изобретателя межпланетного корабля, и многие спрашивают: когда полетим на Марс?

– Это закономерно. Так и должно быть!

– Но позвольте, Павел Николаевич, ведь проект корабля еще не закончен. Предстоит огромная работа по расчету двигателей, сопла, внутренних механизмов, наконец, поиски горючего.

– Да, все это требует времени, – вздохнул Крамешко, – а что, Фридрих Артурович, если вам предоставить отпуск?

– Я об этом и пришел просить… вот заявление.

– На месяц? – взглянул Крамешко. – Это вам мало поможет. Поскольку дела в техническом бюро идут хорошо – я предоставлю вам два месяца: за прошлый и за этот год. – он написал резолюцию и протянул бумажку Цандеру. – Желаю успехов, Фридрих Артурович. Изредка заглядывайте: может, будет готова модель, да и я хочу знать, как у вас дойдут дела…

– Большое спасибо, Павел Николаич. Непременно, непременно…

Крамешко протянул руку:

– Прощайте! Если в чем будет нужна помощь – не стесняйтесь. Вы делаете дело всенародной важности…

Стрешнев в конце августа вернулся из Калуги, где проводил свой отпуск и, не застав на заводе Цандера, забеспокоился. Два месяца, предоставленные ему Крамешко, уже истекли, а от Цандера не было никаких вестей.

Вечером, со свертком, где лежало несколько кусков сала, две бутылки топленого масла и банка меду, Стрешнев заявился к нему на квартиру.

На стук в дверь Цандер поднялся из-за стола и тихо сказал.

– Войдите!

Стрешнев, без бороды и усов, румяный, загорелый, улыбающийся, возник из темноты.

Положив сверток у двери, он бросился к другу, обнял, поцеловал в заросшее густой щетиной лицо.

– Фридрих, тебя узнать нельзя. Уж не заболел ли?

– Нет, все хорошо. Работаю…

– А на заводе беспокоятся, что не даешь о себе знать.

– Я же послал Крамешко письмо, с просьбой предоставить мне трехмесячный отпуск за свой счет или совсем уволить с завода.

– Почему? Разве так плохо дело с проектом?

– Не плохо, но подвигается крайне медленно…

Стрешнев осмотрел пустую холостяцкую комнату.

Стол и диван были завалены чертежами, схемами, диаграммами. Мелко исписанные листы бумаги лежали даже на полу.

– Вижу, работаешь ты как зверь, а чем питаешься?

– Так, чем придется…

– Чаем угостишь?

– Пожалуйста… Только, если можно, Андрей, сам разожги примус. Он на кухне, на столике, который в простенке, – мне надо закончить расчет.

На кухне пыхтело несколько примусов: готовили обед и стирали три женщины.

Стрешнев поздоровался, подошел к столику в простенке, разжег примус.

– А вы товарищ Цандера? – спросила молодая чернявая в пестрой косынке.

– Да, товарищ.

– А мы думали, что ваш друг уже умер от голода, – совсем не появляется на кухне.

– Неужели из вас никто не догадался его проведать?

– Пробовали, – усмехнулась чернявая, – близко не подпускает… Говорит через цепочку… утонул в своих бумагах… Вот вы – сразу видно – мужчина!

– Да уж я бы с вами через цепочку разговаривать не стал, – улыбнулся Стрешнев и взял вскипевший чайник. – Все же прошу вас, присматривайте за моим другом, он человек славный…

К чаю, как и предполагал Стрешнев, у Цандера ничего не оказалось, кроме черствого хлеба.

Стрешнев развернул принесенные им сокровища.

Цандер удивленно причмокнул губами.

– Божественно, Андрюша! Но зачем мне? Ведь у тебя же сынишка.

– Хватит на всех. Мы с отцом ездили в богатое село и там наменяли на разные вещи… Тебе, мой друг, надо подкрепиться, а то ноги протянешь…

Попив чаю и плотно закусив, оба пришли в хорошее настроение. Стрешнев, усадив друга на диван, присел рядом.

– Ну, расскажи, Фридрих, что за расчеты ты делаешь? Может быть, не все они нужны?

– Андрей, ну как можешь ты задавать такие вопросы? – с обидой сказал Цандер.

– Ну, ну, не сердись, Фридрих. Просто мне жаль тебя… Боюсь, как бы ты не переутомился…

Цандер смягчился.

– Ну хорошо, не сержусь… Однако, что говорить… Ты, как никто, знаешь мой проект. Все дело за расчетами, уточнениями, проверкой первых прикидок. Это требует огромных усилий… Ты скажи, видел ли Циолковского? Как он живет?

– Ничего. Теперь лучше… Был со мной на рыбалке. Сами варили уху…

– Это все хорошо, а как же с его ракетой? Думает он о ее постройке?

– Он сейчас хлопочет об издании своих трудов. Вроде бы обещали, но пока в Калуге совсем нет бумаги…

– Да, трудно приходится нашему брату, – вздохнул Цандер, – а ведь Кибальчичу было еще трудней! Ты знаешь, Андрюша, когда мне особенно тяжко, я вспоминаю Кибальчича. И это придает мне сил. Садись, пожалуйста, к столу, я познакомлю тебя с некоторыми расчетами…