Пирамида

И опять Имоджен положила на его руку свою ладонь. Мистер де Трейси, улыбаясь, повернулся ко мне.

– Так или иначе, юноша, нам надо – убавиться. Нам требуется – ну, как это?

Он взялся рукой за подбородок, вперив оба очка на желтых бильярдных шарах во тьму зала.

– Нам требуется... – он отнял руку от подбородка и, отведя наотлет, очертил ею полукруг, что-то незримое держа между большим и указательным пальцем, – убавить звук!

Комариный голос пропел за столиком:

– У его отца есть ну-как-его-там в скрипке.

Мистер де Трейси распростер руки.

– Да! О чем я думаю! Сурдинка! Именно!

– Вот еще! – крикнула мама из темноты. – С какой стати Оливеру пользоваться сурдинкой! В жизни не слышала такой чуши!

– Мама, послушай...

– Спокойно, Норман, спокойно. Предоставьте это мне. Поберегите силы для спектакля. А вы, сударыня, – мистер де Трейси, склонив лицо, туманно улыбался темноте, – объясните, почему бы вашему сыну не воспользоваться сурдинкой?

На сцену взлетел вредный мамин голос:

– Да потому что это все увидят!

– Резонно, Норман, старина.

– Никто ничего не увидит, Ивлин, все будут смотреть на короля и принцессу. Он абсолютно эпизодичен.

– Все – безусловно! – будут смотреть на Оливера, мистер Клеймор! И слушать его! Знаете, если у вас такой голос, что вас не расслышать из-за одной-единственной скрипки в самом дальнем углу сцены...

– Единственной скрипки! – пропел мистер Клеймор. – Мальчишка гремит, как целый духовой оркестр!

– Он любезно согласился для вас сыграть, и я не желаю...

– Спокойно, Норман, старина. Сядьте. И вы тоже, Имоджен, моя радость. Сударыня...

– В этой постановке вообще не чувствуется никакого уважения к музыкантам!

Мистер Клеймор стукнул себя по лбу, потом тяжко навалился грудью на стол.

– Я так устал. О Боже! Так устал.

Мы все молчали. Потупясь в смущении, я увидел быстро и широко распахивавшиеся и смыкавшиеся колени мистера де Трейси и испугался, как бы он не рухнул. Я проблеял не очень уверенно:

– Я вот думал... есть такой... фокус, что ли...

Мистер де Трейси, не прерывая улыбки, слегка приоткрыл рот и глубоко запустил в меня свои меченые шары.

– Да-да, мальчуган? Оливер?

– Именно что фокус. Только мне пенс нужен. Лучше старый. Ага, вот этот пойдет. Между грифом и порожком. Понимаете, если я... придется чуть приспустить колки. Значит, если я – вот так. Сую пенс сюда, под струну ля, потом под ре и потом под соль. Так. Потом, конечно, я снова настроюсь. К ми это почти не относится, но ми не очень и нужна для... этой штуки. Вот. Погодите секундочку, я настроюсь.

– Никто ничего не увидит, мистер Клеймор! Надеюсь, вы довольны! И ни один человек вообще не услышит Оливера.

Мистер де Трейси молитвенно смотрел на меня:

– Гений. Истинный гений.

– Так устал. О Боже.

– Ивлин, мне кажется, с Нормана хватит...

– Имоджен, дражайшая, милый друг, скрипка цыгана – это важно. Норман, старина, я вынужден снова вас приструнить. Ну! Еще разок. И потом – мило выпьем. Готовы, Оливер, мой мальчик?

– Мне уже кажется, что это место самое очаровательное на всем белом свете.

Выворачивая голову до упора и практически зарыв ухо между струн, я кое-как ухитрялся производить некоторый писк. Другое ухо таким образом успешно улавливало мистера Клеймора. Два комара. Меня уже начинал затягивать феномен этой призрачной игры, но я не успел еще войти во вкус, как мистер Клеймор вытащил из кармана мешочек и высоко подбросил в моем направлении.

– Вам надо ловить это, мальчуган, – сказал мистер де Трейси, и его обычный голос, мягкий и тихий, громом прогудел среди комарья. – Если упустите, ползать придется.

– Да, сэр. Ну как?

– Дивно. Прелестно.

– Я его совершенно не слышала, – кричала мама из глубины зала. – Ни единой ноты!

Мистер Клеймор сверкнул взором во тьму.

– Это интимная сцена, – пропел он. – Вы еще будете говорить, что и меня не слышали!

Мама весело расхохоталась.

– Ну, честно говоря...

– Ивлин, старина! Идея! Мы же его можем испо-о-ользовать! Чтоб оживить ту большую сцену – перед самым Великим Дуэтом! Помните?

– Да-да, старина. Но едва ли он может быть цыганом, верно? То есть во дворце!

Я молча стоял со смычком и скрипкой, покуда решалась моя участь.

– Ведь так и просится! В конце концов, по крайней мере двенадцать пар придворных, лордов и леди, участвовали в первоначальной постановке...

– Это идея, старина, это, бесспорно, идея.

– Он может, например, быть стражником. Встанет по стойке «смирно», обнажит меч. Отсалютует и уйдет.

– Где вы его хотите поставить?

– Здесь? Нет – там! Или в центре, в глубине сцены, против окна?

– Я думаю – справа, на авансцене. Станьте тут, пожалуйста, мальчуган.

– Ивлин, старина, когда я видел в этой роли Айвора, он отпускал придворных жестом – вот так. Но при единственном стражнике я, пожалуй, лучше скажу что-нибудь, верно? Как вы считаете?

– Мы это еще обсудим, Норман. В рабочем порядке. В каком он будет костюме?

– Пусть он будет гвардейцем, – сказала мама. – Он будет дивно выглядеть в шлеме или что там они носят.

– Безусловно, сударыня. Но – увы! Все пять мундиров заняты в хоре. И выстроятся с дамами, ожидая финала.

Мистер де Трейси снова распростер руки, склонил к плечу голову, по очереди нам улыбнулся. И содрогнулся слегка.

– Ничего не попишешь.

Я облегченно вздохнул. Но тут же услышал, как мама спешит через зал к зеленому занавесу.

– Мистер де Трейси, мы что-нибудь безусловно придумаем!

– Мама, мама...

– Ах, сударыня, мы бы и сами рады...

Мистер Клеймор стукнул себя по лбу.

– Идея. Мысль.

– Да, Норман, старина?

– У меня ведь... Я вам показывал заметку о моем Эссексе?

– Показывали, старина.

– Это на Барчестерском карнавале, – сказала Имоджен, несколько оживляясь. – Тысяча лет истории. Норман был изумителен.