Пираты Тагоры

Эспада припомнил эти фразы. Гуманоид мог воспроизвести их свистом и причудливыми телодвижениями, напоминающими танец. Как же они кривлялись друг перед дружкой, а особенно – перед девчонками, изображая из себя «братьев по разуму»!

Но вот сейчас, лежа на спине, не очень потанцуешь. Впрочем, можно попробовать свистнуть…

Вытянув губы трубочкой, Эспада исполнил первые такты традиционного приветствия. Насекомоподобный в ответ проскрежетал что-то – не при помощи ротового аппарата, разумеется, а потерев третьей парой лап заднюю часть брюшка, – приподнял плоское тело, перекосился набок и свалился в низкорослый кустарник. Не поднимая головы, Эспада искоса проследил дальнейший путь «брата по разуму». Негуманоид с видимым усилием продирался через стланик. Хитиновый доспех его был изрядно помят, между сегментами выдавливалась тягучая лимфа.

На мгновение Эспаде стало стыдно. Ведь это он, уходя с линии выстрела, плюхнулся брюхом на щебенку и почти раздавил «брата по разуму». Но в то же время Эспада почувствовал ожесточение. Во-первых, как космобиолог он не мог не знать главной особенности «из-су», этой негуманоидной расы, ее, так сказать, основной модус вивенди; а во-вторых, представителю этой расы совершенно нечего делать на Саракше – планете, официально объявленной Советом Галактической безопасности «зоной глобального социально-экологического бедствия».

Негуманоид уполз в неизвестном направлении, и Эспада вернулся к действительности. Действительность была не ахти. Уши закладывало от трескотни выстрелов, в воздухе висела пороховая гарь. Вновь перекатившись на брюхо, Эспада окинул беглым взором экспозицию. На скалистом гребне засели какие-то оборванцы. Вероятнее всего – береговые мародеры. В низине залегли имперские морские пехотинцы. «Василиски» морпехов дробили камни, за которыми укрылись мародеры, почище отбойных молотков. Разнообразное стрелковое оружие бандитов огрызалось вразнобой, но у бандитов было преимущество в расположении: штурмом их не взять, да и обойти, похоже, не получится. По-хорошему, надо бы имперцам отступить к субмарине, пока не поздно.

Вряд ли островитяне прибыли сюда, чтобы зачистить Земли Крайних от деклассированных элементов. Скорее всего, другое у них задание. И не от командования группы флотов оно исходило.

Эспада всмотрелся в морпеха, который залег справа. Под воротом его грязно-желтого комбинезона отчетливо виднелись усики насекомоподобного создания. Эспада посмотрел влево. У другого морпеха из-за пазухи тоже выглядывали усики. Руки имперца сжимали винтарь, но глаза при этом оставались сонными и благодушными, а с подбородка стекала слюна.

Эспаду невольно передернуло, когда он представил себя на месте этого моряка.

А ведь ты был на его месте, был! И невесть сколько. Ходил, что-то делал. Возможно, стрелял. Бездумно исполнял приказы инопланетного паразита. При этом спал и видел сны: то радостные, то тревожащие, но равноудаленные от реальности. И самое неприятное то, что контролировало твое сознание существо, которым ты грезил в детстве; в отрочестве хотел повторить подвиг легендарного Соглядатая, прожившего несколько лет среди этих существ; а взрослым с упоением изучал куль-туру, технологию и общественное устройство, пожалуй, самой удивительной цивилизации в исследованном Космосе.

«Ладно, это все лирика, товарищ Эспада, – сказал он себе. – Главное, узнать, где ты находишься. Зачем сюда нагрянули имперские морпехи, контролируемые негуманоидами? И какова вообще цель пребывания негуманоидов на Саракше? Попутно не мешало бы выяснить, каким образом они здесь очутились, но вопрос этот в нынешних обстоятельствах праздный. А ведь еще остается задание Странника, которое никто не отменял. Отыскать чертовых электрических кальмаров, которые ломают график работ на Полигоне и, следовательно – нарушают планы, столь тщательно составленные резидентом СГБ на Саракше Рудольфом Сикорски».

А чему нас, молокососов, учил в свое время великий Экселенц? Экселенц учил строить свои планы внутри планов противника. Использовать чинимые врагом препятствия в свою пользу. И, таким образом, превращать временное поражение в окончательную победу. Конечно, это хорошо звучит на татами во время тренировки по субакселерации, а здесь…

Эспада вдруг понял, как следует поступить. И от этой ясности ему стало легче.

Одной рукой он вытащил имперский «кобольд», неведомым путем оказавшийся в кармане надетого под робу пиджака, другой – нащупал рубчатую рукоять мегафона. Нажал клавишу. Старательно вывел художественным свистом инопланетную фразу, что в переводе на человеческую речь должна означать требование безусловного повиновения. Морпехи прекратили стрельбу. Одновременно, словно автоматы, повернули головы к Эспаде. Тот прокашлялся и вдруг заблажил:

– Братья-сидельцы! Фармазоны дешевые повязали меня, как упыря беспонтового. Извлекайте, брателлы, век Мирового Света не видать…

Бандиты немедленно прекратили стрельбу. И чей-то хриплый бас радостно возгласил:

– Я ж говорил тебе, Облом! Свои это!

Глава десятая

– Браток, я тут… Худо мне…

Птицелов не сразу нашел, откуда доносился этот голос. Он поднял и отбросил в сторону еще теплый кусок гнезда тигровых шершней. В его сотовых ячейках навсегда застыли обугленные личинки насекомых-мутантов. Под фрагментом гнезда оказались две взрослых особи. Они были мертвы, их слюдяные крыльца походили на разбитые витражные стекла. Между шершнями, под переплетением длинных мохнатых лап лежал раненый дэк. Делинквент выглядел очень плохо. Что неудивительно для человека, который бился с шершнями врукопашную и прикончил обоих мутантов при помощи одного лишь топора. В этом высоченном, могучего телосложения дэке было слишком много жизни, и теперь он цеплялся за нее из последних сил. Но на его шее уже сидела мокрица-падальщица и скрипела жвалами, предвкушая, что скоро можно будет вволю пожрать.

– Погоди, друг! – чуть слышно бросил дэку Птицелов.

Он сбежал с холма, нашел под деревьями ветвь потолще и подлиннее. Снова поднялся и деревяшкой отодвинул шершней. Твари хоть и давно подохли, но все равно рефлекторно огрызались: тыкали похожими на рапиры жалами.

Отправив шершней вниз по склону, Птицелов присел рядом с раненым.

– Эй, друг! Что тут стряслось?

Дэк приподнял голову, силясь что-то произнести. Мокрица, сидящая у него на шее, вдруг метнулась на Птицелова, намереваясь перескочить к тому на комбинезон. Птицелов от неожиданности сел на зад, но дэк не сплоховал: поймал мокрицу за лапу.

– Убей гниду! Убей, брат! – простонал дэк.

Птицелов протянул было к мокрице руки, но тут же отдернул: очень уж грозно клацали ее жвалы.

– Скорее, массаракш!.. – хрипел дэк, становясь на глазах бледным, точно лист мелованной бумаги.

Птицелов увидел, что у делинквента на губах пузырится кровь. Силы изувеченного тигровыми шершнями здоровяка таяли с каждым мгновением, дэк умирал.

Птицелов подхватил карабин, прижал каблуком руку дэка к земле, ткнул дулом в панцирь мокрицы и выстрелил. Завоняло клопами.

Дэк рассмеялся, показав окровавленные зубы.

– Что! Тут! Происходит! – выкрикнул Птицелов, разделяя слова. – Давай, доходяга! – он неожиданно для себя перешел на дэковский жаргон. – Хорош ложки гнуть!

Раненый поперхнулся смехом. Процедил, едва различимо:

– Гниды… Бойся гнид! – он приподнял голову и посмотрел Птицелову в глаза. – Это они послали нас сю…

Дэк шумно выдохнул и обмяк. Птицелов почесал затылок. Жутковатый предсмертный бред… Но от этого бреда – мурашки по коже, как и от голосов из тумана.