Писарь Первой конной

Недалеко от города конный разъезд заметил неизвестного, он стал отстреливаться, в перестрелке погиб. У убитого нашли пакет, в котором находились черновики документов из нашего штаба.

Просто так посторонний человек в штаб пройти не мог. Было ясно, что действовал кто-то свой, у кого была возможность собирать черновые записи для передачи противнику.

Я читал в какой-то книге, как шпион собирал из мусорных корзин копировальную бумагу. При использовании ее один раз, на ней отпечатывается вполне читаемый текст. Это не наш случай. Копировальной бумаги у нас мало, поэтому из экономии мы используем ее два, а то и три раза. Естественно, что прочитать на ней, что мы там печатали невозможно.

Черновики — другое дело. Обычно командиры писали карандашом черновик документа на каком-нибудь клочке бумаги, а с него мы печатали чистовой экземпляр. Черновики мы выбрасывали в корзину для мусора. Утром приходил истопник и весь скопившийся бумажный мусор уносил, чтобы сжечь в печке.

Кабинеты на ночь запирались, но замок был самый простой, так что любой умелец с отмычкой мог попасть в кабинет и взять то, что ему нужно. Для меня эта история была особо неприятна — я боялся разоблачения. Как бы стал объясняться в особом отделе, что я — это не тот я, за кого себя выдаю, а совсем другой человек. В лучшем случае отправили бы в сумасшедший дом, в худшем просто расстреляли бы. Мутные личности здесь никому не нужны.

Работал за машинкой, а сам обдумывал случившееся. Кто из штабных писарей мог работать на разведку белых? Татьяну отмел сразу. Она революцию приняла всем сердцем и искренне была против всего старого и отжившего за все новое и передовое, то есть против помещиков, капиталистов, церкви, семьи и свекрови; за социализм, свободные отношения между мужчиной и женщиной, за эмансипацию и так далее. Она была настолько продвинута, что ни капли не сомневаюсь, что, если ее переодеть в соответствии с модой XXI века, она легко бы вписалась в нашу молодежную тусовку. Поэтому и особисты к ней отнеслись более доброжелательно, чем ко мне. Они не верили, что она может предать.

Оставались еще три человека, из писарей штаба дивизии, в которых я сомневался и мог подозревать. Во-первых, это парень с рябым от перенесенной оспы лицом, звали его Юра. В Красную армию попал по призыву. За грамотность и каллиграфический почерк был оставлен при штабе. Больше ничего я о нем не знал. Во-вторых, писарь, Иосиф Францович, он старше всех нас, в штабе, как и Татьяна, служил в качестве вольнонаемного, всегда ходил в гражданской одежде. Судя по его речи, человек образованный. И, в-третьих, кого я подозревал, это был я сам. Чем занимался Митя до моего в него вселения мне неизвестно. Чужая душа потемки. Единственно мог твердо сказать, что лично я никаких бумаг за прошедшие две недели никому не передавал.

В конце дня Татьяна пригласила меня к себе домой, чтобы показать книгу английского поэта Шелли.

— И чаю за одно попьем, — прозрачно намекнула она, на наше вчерашнее кувыркание в стоге сена. Я согласился, но у меня после службы еще была тренировка с кавалеристами, а только потом, я мог пойти к ней.

После тренировки пошел домой, перед визитом к даме нужно было привести себя в порядок. Только открыл калитку и вошел во двор, моя квартирная хозяйка, что-то делающая на огороде, выпрямилась и крикнула, что ко мне приходил какой-то парень.

— Какой парень? — спросил я, теряясь в догадках.

— Рябой такой, — ответила хозяйка. — Он зашел в дом и сразу же вышел. Я была на огороде и сказала, что тебя нет.

И что это значит, зачем ко мне приходил Юра? Друзьями мы с ним не были, общались только по службе. Я зашел в дом и следуя своей интуиции подошел к кровати, выдвинул из-под нее саквояж и открыл. Сверху на самом видном месте лежало несколько свернутых листков. Я их развернул, это были черновики из нашего кабинета.

Я выпрямился, держа бумаги в руках — на этих бумагах, совершенно точно есть мои отпечатки пальцев. Выглянул в окно, в калитку входили оба особиста. Подбежал к плите, на которой хозяйка недавно готовила ужин. Угли еще не прогорели и по ним бежали синие огоньки. Я одним движением бросил бумаги в печку, они вспыхнули, взял кочергу и тщательно все перемешал. В этот момент в дом вошли чекисты.

— Чего сжигаешь? — спросил Козлов.

— Ничего, — ответил я, — вьюшку хотел закрыть, а угли еще не прогорели, поэтому и мешал.

— Понятно, — сказал оперуполномоченный. В это время его напарник сунулся ко мне под кровать, выдвинул саквояж и открыл его. Он быстро просмотрел мои нехитрые вещи и разочаровано задвинул саквояж обратно.

— Придется тебе пройти с нами, — сказал Козлов.

— И что я сделал? — спросил я.

— Вот это мы и хотим выяснить, — ответил он. Я собрался, и мы вышли.

И вот я опять в том же кабинете, где был утром, на стуле посреди комнаты. Оперуполномоченный Козлов напротив за столом, Федя справа от меня.

— На тебя поступила анонимка, — сказал оперуполномоченный.

— И что, по почерку нельзя определить кто ее написал? — спросил я.

— Нельзя, она отпечатана на пишущей машинке.

— На какой машинке? На моей или Татьяны Владимировны?

— А что это можно определить? — удивился Козлов.

— Можно, шрифт каждой пишущей машинки индивидуален.

Козлов протянул мне анонимку.

— На какой напечатано это?

Я быстро пробежал анонимку глазами.

— На моей.

— Как ты определил? — спросил Козлов. Они с Федей переглянулись.

— Вот же, — показал я, — у буквы «а» сбоку лишняя черточка, а у буквы «н» плохо пропечатывается перекладина.

— Давай проверим, — сказал оперуполномоченный, мы поднялись в наш кабинет, и я на чистом листе напечатал требуемые буквы вначале на моей машинке, потом на машинке Татьяны. Мое предположение подтвердилось.

— И потом, там в анонимке сказано, что некто видел, как я встречаюсь с подозрительным человеком за околицей, а я последние две недели все время был на виду: либо в штабе, либо на тренировках кавалеристов, либо дома с хозяйкой. Единственный раз покидал село вчера вечером.

— Это мы знаем, — махнул рукой чекист. — Ты же вроде не читал текст анонимки, просто взглянул, как так быстро смог запомнить?

Это он судил по красноармейцам, которые недавно научились читать, поэтому каждое слово проговаривали вслух или вообще читали по складам.

— У меня хорошая память. Мне достаточно один раз взглянуть на документ, и я его запомню.

Козлов достал из ящика стола газету и раскрыл ее передо мной.

— Запоминай, — приказал он.

Подержал так пару минут и убрал со стола.

— Можешь рассказать, что там написано?

— Да, — я стал перечислять заголовки статей и кратко рассказывать их содержание. Было видно, что особисты просто ошарашены моими способностями.

— Сами посудите, — сказал я, — если бы был вражеским агентом, мне не было бы смысла красть черновики документов, и так помню содержание всех документов, которые печатал за последнее время.