Писарь Первой конной
Шрифт:
Сашка разбудил меня с рассветом. Прежде чем заняться своими делами нужно было покормить и искупать коней. Не одеваясь, в одних подштанниках поскакали куда-то в степь. У Сашки тоже есть свой конь. На равнине, среди невысоких кустов ивы неожиданно открылся вид на незнакомую реку.
— Что за река? — спросил Сашку, когда прямо на конях мы зашли с ним в воду.
— Та, Дон, — парень удивленно на меня посмотрел, — не видел штоль никогда?
Я отрицательно мотнул головой. Для меня было странно, что столь небольшая река — это и есть знаменитый Дон. Как там у Гоголя: «Не всякая птица долетит до середины...» Дона? Потом вспомнил, что у Гоголя речь шла о другой реке, впадающей в Черное море — о
На хуторе у хаты меня уже ждал мужчина в английском френче, это был помощник начальника штаба Первого конного корпуса Виктора Андреевича Погребова — Антон Сергеевич Борисоглебский. В его ведении находилась канцелярия штаба, обоз и другие хозяйственные службы корпуса. Он сразу загрузил меня работой. День был солнечный, я вытащил пишущую машинку на улицу в тень деревьев и наскоро перекусив занялся печатанием. Из-за внезапной болезни писаря накопилась куча бумаг, так что на ближайшие дни я был загружен выше головы.
Красные командиры во время сражений гражданской войны ведением какой-либо документации совершенно не заморачивались. Да и сложно им это было. Например, Ока Иванович Городовиков, командир 4-й Петроградской кавалерийской дивизии грамоте стал обучаться только в Красной армии. Поэтому вся нагрузка ведения документов ложилась на штабных работников, большинство которых были бывшими царскими офицерами, добровольно перешедшими на сторону революции.
Через неделю, по каким-то военным соображением штаб Буденного перебазировался в село, из которого только что выбили белоказаков 4-го Донского конного корпуса генерала Мамантова. При въезде в село у колодца я заметил группу красноармейцев, в центре ее стоял священник, руки его были связаны, из разбитого носа кровь густыми каплями стекала на бороду. Мы с Сашкой, не сговариваясь подъехали ближе.
— Вы что делаете? — спросил я двух красноармейцев довольно расхристанного вида. Один из них привязывал к рукам священника длинную веревку.
— Опиум для народа, споймали, — похвастался другой, — щас к коню привяжем, и пустим по полю.
Незадолго до своего попадалова я в интернете прочитал про этот вид казни, распространенный у кочевников. Человека привязывали к лошади, потом вгоняли ей в зад колючку, и обезумевшая от боли лошадь неслась вперед, не разбирая дороги. Привязанному за веревку человеку удержаться на ногах было невозможно и вскоре, он погибал мучительной смертью, ломая ноги и руки, сдирая о землю с тела кожу и мясо до кости.
— Отпустите его! — скомандовал я, но меня не послушались, а тот красноармеец, что отвечал на вопрос, быстро поднял винтовку и прицелился мне в голову.
— Врага трудового народа защищаешь?
— Поехали отсюда, — потянул меня за рукав Сашка. Священник не обращал на нас внимания, его губы почти беззвучно шептали Иисусову молитву: «Господи Исусе Христе, помилуй мя».
— Мы, что бандиты? — обратился я за помощью к окружавшим нас красноармейцам, и сам ответил на свой вопрос:
— Мы не бандиты, мы бойцы Красной армии, которая, не щадя живота воюет за новое справедливое общество, в котором закон будет одинаков для всех, независимо от национальности, социального положения или исповедания.
— Дело говоришь! — закричали сразу несколько голосов позади меня.
— Так можем ли мы товарищи на освобожденных от врага территориях творить самосуд, как это делают белоказаки и другие враги социалистической революции?
Кто-то крикнул:
— Можем!
Но большинство закричало:
—
Нет!Красноармеец целившийся в меня опустил винтовку и недоуменно оглянулся.
— Товарищи, — крикнул я, — в нашей народной армии созданы особые отделы, которые и призваны разбираться с каждым задержанным гражданином и определять, представляет ли он опасность для социалистического строя.
— Приказываю задержать данного гражданина и препроводить его в особый отдел, — распорядился я и тут же из толпы вышли двое красноармейцев и оттеснили в сторону тех, кто хотел творить самосуд. Священника подтолкнули в спину, и он пошел посреди своих конвоиров в село. К счастью, почти сразу я встретил Федю, и передал ему арестованного священника. Кратко пересказал случившееся.
— Ладно, разберемся, — хмуро сказал Федор. Священнику развязали руки, завели во двор одного из домов и временно закрыли в сарае, в котором уже находилось несколько арестованных.
— Вечером подходи, — сказал Федор, — с тобой начальник особого отдела, Кацнельсон, желает поговорить.
Глава 4
После службы, как и договаривались с Федей, я пошел в особый отдел. Сашке сказал, что особисты хотят меня расспросить про задержание священника.
— Так может и я с тобой пойду? — вызвался Сашка, но мне удалось его отговорить тем, что предстоящая беседа в особом отделе — пустая формальность.
Федя встретил на пороге хаты.
— Проходи, тебя ждут.
Я пригнулся, входя в низкую дверь. Глаза не сразу привыкли к полумраку, царившему внутри помещения.
— Здравствуйте! — сказал я, вглядываясь в силуэт сидящего у окна мужчины в военной форме.
— Кацнельсон Натан Изральевич, начальник особого отдела 10-й армии, — представился мужчина и показал на кривоногую табуретку рядом с собой, — присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич.
Я осторожно сел, прочность табурета не вызывала доверия.
— Доложите, как у вас идут дела, что удалось сделать, — мужчина внимательно смотрел на меня.
Собирать какую-либо информацию и доносить на окружавших меня людей я не собирался, поэтому подробно стал рассказывать про то, как и почему заступился за священника.
— Об этом не переживайте, — сказал Кацнельсон снисходительно, — мы же не звери. Про этот случай узнал Будённый и распорядился направить священника в обоз возчиком.
— Это хорошо, — я искренне был рад, что спас человека от смерти.
— Дмитрий Сергеевич, вы слышали про арест Миронова? Что об этом думаете?
Да, про Миронова я знал. Как раз сегодня, бойцы полуэскадрона, охранявшие штаб, обсуждали недавние события, произошедшие с Донским казачьим корпусом, которым командовал бывший казачий войсковой старшина (подполковник) Филипп Кузьмич Миронов. Его корпус не подчинился приказам красного командования и по требованию Троцкого, Миронов был арестован и даже приговорен к расстрелу, а части его корпуса переподчинены Будённому. Некоторые говорили, что это мятеж против советской власти, однако я, проанализировав полученную информацию, решил, что речь скорее всего идет о внутренней борьбе во властных структурах Красной армии.
Незадолго до этих событий Ф. К. Миронов жестко раскритиковал военное руководство Троцкого, в результате ошибок которого был сдан Царицын. Лев Давидович оказался человеком злопамятным. Насколько знаю, в этом же 1919 году Миронова оправдают. В 1920 году он вступит в ВКП (б), станет командармом 2-й Конной армии, его наградят орденом Красного Знамени и именным оружием. В 1921 году Миронова арестуют по ложному обвинению и по личному приказу Троцкого (не привык Лев Давидович прощать своих врагов). При невыясненных обстоятельствах Миронов будет застрелен во дворе Бутырской тюрьмы в Москве.