Писатель: Назад в СССР

Вывод оказался правильным. Пока хозяйка ходила на кухню за угощениями, Григорий Фомич принялся знакомить меня с коллективом. Некоторых из присутствующих я узнал. Ведь это были довольно известные актеры и актрисы советского кино. Однако были среди них и лица мне неизвестные. Это и не удивительно, ведь большая часть людей, от которых зависел успех фильма, всегда остаётся за кадром.

Кинозвезды уделили мне не слишком много внимания, что меня совершенно не обескуражило. Всему свое время. Возможно, совсем скоро некоторые из них начнут хвастаться знакомством со мною, а не наоборот. Кроме Мякина и, само собой, Насти, в этой компании мне понравился оператор Серегин. Все называли его просто Мишей. Совсем как того парня, собиравшегося в моем времени снять мою встречу с читателями, которые не пришли. Миша не выкобенивался, не корчил из себя звезду мирового масштаба. Он сидел в уголке, кушал водочку, игнорируя мудрёные коктейли, и закусывал ее бутербродами с икоркой.

— Хорошее у тебя лицо, Артемий, — сказал он, без обиняков перейдя на «ты». — Красное, пролетарское… Буду ходатайствовать перед Фомичом, чтобы гримеры не слишком замазывали…

— В народе говорят — рожа, хоть прикуривай, — самокритично заметил я.

— Точно! — радостно согласился Миша. — Главное, чтобы пленка в камере не расплавилась…

Мы посмеялись. Серегин и в самом деле оказался мужиком свойским, так что я с ним с удовольствием выпил. Остальная компания тоже разбилась на группки и теперь шушукалась каждая о своем. Анастасия держалась от меня в стороне, видимо, не желая преждевременно афишировать знакомство. Зато режиссер своего интереса не скрывал. Разумеется — профессионального. Он оттащил меня от оператора, схватил с подноса, который держала в руках хозяйка, два бокала с коктейлями, один передав мне.

— Слушай, Краснов, — заговорил Григорий Фомич, со шкворчанием вытянув через соломинку половину содержимого своего бокала. — Человек ты в нашем деле новый, поэтому хочу заранее договориться с тобой… Если увидишь на площадке чьи-нибудь кривые ухмылки, услышишь смешки и прочее — не реагируй. Я единственный человек, чье мнение в процессе съемок имеет значение. Все остальное — шелуха, понял?

— Понял, Григорий Фомич, — бодро откликнулся я.

— Партнершей твоей будет Настя, она товарищ надежный, — продолжал режиссер. — Остальных, если надо, я всегда сумею приструнить, но сразу скажу — не обижайся! Ни на других, ни на меня. Я частенько ору, могу в какой момент и матом завернуть, но ты парень рабочий, тебя этим не проймешь… После съемок и ты меня можешь обложить, но тут уж желательно — с глазу на глаз. А так, работа есть работа, всякое бывает. Да, ты сценарий-то читал?

— Нет пока! Да и где бы мне его увидеть?

— У Насти возьми… Можете даже сразу порепетировать с нею… Все-таки у тебя с ее персонажем немало общих сцен…

— Хорошо, Григорий Фомич.

— Да-а! — спохватился он. — Она говорила, что ты писатель!

— Ну, так… — поскромничал я. — Начинающий…

— А ты не думал сценарии писать? — спросил режиссер. — Понимаешь, мне позарез хороший сценарист нужен… Если подучиться надо, так я тебя на высшие сценарные курсы во ВГИК направлю.

— В общем, я бы хотел этим заниматься, — не стал кривить я душою.

Предложение показалось мне достаточно эксклюзивным.

— Отлично! — обрадовался он. — В четверг на съемки придешь, я тебе направление накатаю. Иришка Кокорева, которая там сейчас всей кухней заведует, моя однокашница, так что возьмут тебя без всяких яких.

— Так у меня нет высшего образования, — возразил я. — А на курсы без вышки не берут…

— Это верно, — пробормотал Мякин, почесав в затылке. — Ну ничего, поступишь летом на сценарный факультет. Это даже лучше будет. А до этого мы с тобой одну мою идею обмозгуем.

Самое смешное, что я знал, какую именно. В пору нашего знакомства, во времена моей прошлой жизни, Фомич охотно делился со мною своими творческими замыслами, но больше всего ему хотелось снять фантастический фильм. Он просто горел этой идеей, хотя реализовать ее так, как ему хотелось, в эти годы даже чисто технически было нелегко. А когда наступили другие времена, Мякин уже перегорел, да и состарился… А идея его была, на мой взгляд, хороша. И если бы ее удалось реализовать именно сейчас, это был бы, без лишней скромности, переворот в кинематографическом искусстве.

Так что теперь я только поддержал его предложение — как мог горячо. Кому как не мне знать, что творческим людям надо порой почёсывать тщеславие.

— Вот и договорились, — кивнул он. — Я, кстати, напротив живу, в сто восемьдесят девятой… Заходи как-нибудь, поболтаем!

— Обязательно! — пообещал я.

Вот бы про что кино снять. Про меня, человека дожившего до двадцатых годов XXI века и в момент смерти вернувшегося в семидесятые ХХ-го… О том, как человек меняет свою судьбу и судьбы окружающих, создавая новые возможности не только для себя самого. Ведь мы с Фомичем и в прошлой версии моей жизни дружили, но познакомились, во-первых, намного позже, а во-вторых — при совершенно иных обстоятельствах. И кто знает, вдруг из того, что по воле случая я оказался втянут в киношную жизнь уже теперь, могут произойти полезные изменения не только в моей биографии?

— Мужчины, ну сколько можно болтать! — вдруг капризно заявила одна из кинодив, напросившихся к Насте в гости. — Давайте уже танцевать!

— Правильно! — подхватила хозяйка и многозначительно посмотрела на меня.

Один из «не гостей» мужского пола поднялся и включил магнитофон. Зазвучала мелодия из фильма «Шербурские зонтики». Настя, пренебрегая светскими условностями, сразу же направилась ко мне, хотя никто не объявлял «белого танца». Она положила руки мне на плечи, а я обхватил ее талию своими натруженными пролетарскими ладонями. Это произвело на актрису впечатление, и она совсем уж откровенно прижалась ко мне. Впрочем, мы были не единственной парой, слившейся вот так, пока что — только в танце.

Лишь оператор Серегин остался наедине с любимой водочкой и закуской. Время от времени он растопыривал пальцы, складывая их в некое подобие рамочки, и смотрел сквозь нее на топчущиеся пары, словно выбирал ракурс для удачного кадра.

Режиссер Мякин с явным удовольствием облапил фигуристую блондинку — ту самую актрисульку, которая потребовала танцев. Ну кто бы сомневался! Фомич был тот еще бабник и беззастенчиво пользовался своим положением известного режиссера. Интересно, подкатывал ли он когда-нибудь к Насте?

Я еще далек был от того, чтобы ревновать ее к Мякину. Не было оснований. Однако если она станет моей женщиной, я не подпущу к ней никого, даже Фомича. В конце концов, мне плевать на кинематографическую карьеру. Если из-за конфликта с режиссером она прервется, так и не начавшись, слезы лить не буду. Что мое, то мое. Тем более, что Настя не очень-то и скрывала, что хочет принадлежать мне. Не будь я на самом деле прожженным бабником, то, наверное, даже покраснел бы.

К счастью, импровизированная вечеринка постепенно выдыхалась. Гости, которые не гости, стали расходиться. Первым ушел Мякин, за ним — парочка кинозвезд, потом свалил поддатый Серегин, так все и рассосались понемногу. Когда закрылась дверь за последним из них, хозяйка вернулась в большую комнату и рухнула без сил на диван. Я это воспринял как сигнал к действию. Однако не стал сразу кидаться на нее и срывать одежду, а прежде всего собрал и унес на кухню грязную посуду, чем только укрепил желание женщины мне принадлежать.

Мы долго не могли оторваться друг от друга, хотя меня не отпускало ощущение, что мы не просто так любовью занимаемся, а как будто репетируем сцену из будущего фильма. С пользой для дела, что ли. Впрочем, против таких репетиций я не возражал. Утомившись, мы лежали на диване в обнимку, болтая о разных пустяках. Потом Настя встала и ушла в ванную. А оттуда — кухню. Там она вымыла посуду и сварила кофе. Я тоже залез под душ и выбрался из ванной в одних трусах — по-свойски. Кофе уже был готов.