Письма 1886-1917
Шрифт:
указания королевы;
пробы с Берсеневым и Вырубовым в Лаэрте (пока потихоньку от Болеславского) 5;
репетиций с Качаловым;
общих репетиций.
4) Мольер. Но… до вчерашнего и нынешнего дня о нем нельзя было говорить. Тем не менее я два раза пробовал работать с Гзовской 6.
5) Студия не была еще готова 7. Театр занят. Пришлось перенести работы домой.
Единственно, что мне оставалось делать по вечерам, — залаживать студию. Мы торопились запастись какими-нибудь миниатюрами, но не для спектакля, а для упражнений. Их откладывать в долгий ящик не хочется, так как,
Благодаря тому что мы воспользовались свободным временем от текущих дел, нам удалось выяснить многое, так как записи уже производятся; нам удалось заладить литературные поиски материала. Теперь уже в несколько рук готовят: а) Толстого, б) Щедрина, в) Банга, г) античных драматургов, д) Альтенберга 10.
Вахтангов свободен. Сулер не будет все время занят. Часы, вечера будут выскакивать и у меня. Но подумайте, какой прилив энергии даст молодежи первый же сеанс практических упражнений. Это подымет энергию театра в самый нужный момент.
Кажется, ответил на все вопросы.
Любящий и благодарный
К. Алексеев
1912 14/IX
Сейчас, однажды и навсегда, составляются такие списки. При «Пер Гюнте» (такой-то картине) — в студии репетируют такие-то миниатюры, с такими-то лицами. При 1-м или 2-м, 3-м, 4-м действии «Екатерины Ивановны» — такие-то миниатюры и пр.
Все будут по этим спискам знать: что и когда может репетироваться в студии.
Составление таких списков — большая работа.
425*. В. В. Лужскому
Сентябрь– октябрь 1912
Москва
Дорогой Василий Васильевич,
хорошо, — не будем вводить дублеров.
Я скажу Массалитинову, что переделать костюм нельзя.
Мои предположения были вызваны словами Владимира Ивановича в Петербурге о том, что «Гамлет» в этом году нужен и что его следует привести к одному знаменателю, исправить и даже довести до конца идею Крэга — о перемене декорации на глазах зрителей, без опускания занавеса.
Мольер очень сильно подвинулся, и, пожалуй, даже все выяснено, кроме деталей.
Бенуа оказался очаровательным. Он слушает, охотно идет на всякие пробы, переделки и, видно, хочет понять секреты сцены. Он прекрасный режиссер-психолог и великолепно и сразу схватил все наши приемы и увлекся ими 1. Очень трудолюбив. Словом — он театральный человек.
Работы в студии временно остановились, так как лопнул котел отопления. Мы работаем в квартире милейшего Дувана.
Всегда рады Вас видеть в студии, дома или где бы то ни было.
Ваш К. Алексеев
426. Л. Я. Гуревич
20/Х 912
20 октября 1912
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Научите, как поступить?
Дело в том, что Лоло (Мунштейн), издатель «Рампы и жизни», обещал своим подписчикам историю Московского Художественного театра и теперь пристает ко мне, чтоб я как можно скорее дал ему материал
для статьи и для иллюстраций. Пока я отделался от него тем, что уверил его, что у меня нет материала, что он отдан (кому — не сказал) и находится не в Москве, что это лицо взялось привести в порядок материал и что я сам не знаю, что у меня есть.Не дать ничего — не удастся, так как он пристанет с ножом к горлу. Кроме того, это единственный журнал, прилично относящийся к нам. Отказом мы поставим его в очень затруднительное положение, так как премия уже обещана 1. Надо дать то, что Вам не нужно.
В каком положении дело книги? Что можно дать и чего нельзя: а) из материала, б) из иллюстраций?
Работаю очень много в студии. Только что устроились. Пока уютно и приятно работать. Жаль, что Вас нет с нами.
Был Ильин. Сговорились. Он хотел написать Вам о нашем свидании.
Спасибо, получил статью Ярцева. Спасибо и ему за помощь 2.
Какая Ваша роль в «Речи»? Какая роль Ярцева?
Целую Вашу ручку и ждем в Москву, в студию. Надо Вам переехать в Москву… По-моему, Вы московская, а не петербургская.
Сердечно преданный
К. Алексеев
Жена, дети шлют поклоны.
427*. Из письма к Л. Я. Гуревич
21 октября 1912
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
…Бог даст, Ваша книга и в малом размере вознаградит Вас за все жертвы и волнения. Буду Вам помогать, как и чем только могу. Пока сообщаю, что узнал. У меня были два молодых человека для переговоров о книге, и я им сказал, что у меня все в полном беспорядке, что какой-то X взял у меня мой архив, чтоб разобрать его (Ваше имя не упомянуто), что я сам не знаю, что у меня есть. Словом, удалось отбояриться от них и ничего не давать, но они многое достанут, во-первых, из архива театра, из Румянцевского музея (статьи недостающие), у разных фотографов, куда я им не могу закрыть хода, фотографии, выставленные в фойе, разговоры с актерами, и, главное, Эфрос пишет то, что я ему говорил в бытность в Бретани — в 1911 году 1.
Все остальное я сохраню для Вас. Многие иллюстрации, все тома до Общества искусства и литературы. Первый год Художественного театра, которого нигде нет (даже в театре). Весь мой архив и все режиссерские экземпляры, которые прежде мы писали.
В первый год «Рампа и жизнь» выпускает только первые 5–7 лет Художественного театра.
Очень смущает меня Ваше нездоровье. Ради бога, берегите себя. Зачем Вы живете так высоко? Лучше жить дальше, где квартиры дешевле, а воздух лучше, но ниже, чем ближе к центру и высоко.
Злит меня эта глупость. Для чего это нужно было судьбе лишать Вас того, что принадлежит Вам по праву. Говорю о театральном отделе «Речи».
…Сочувствую Вам. Какая скука писать фельетоны о бездарных авторах. Если б Вы были в Москве, я бы постарался украсить Ваш досуг занятиями для души в студии, но издали — бессилен.
Целую ручку и всем Вашим кланяюсь.
Ваш К. Алексеев
Возобновили «Гамлета» и Тургенева. В этом году то, что ругали, имеет самый большой успех. Правда, я за лето нашел одно средство, как естественным образом ускорять темп переживания. Это очень оживило актеров. При свидании расскажу. Папки остаются в Вашем распоряжении, и, конечно, я никому, кроме Вас, не доверю интимных писем; если есть такие интимности, которые надо уничтожить, очень обяжете, если положите отдельно.