Письма мёртвой Ксане
Шрифт:
Ещё можешь за меня радоваться потому что я заявление в Партию подал. Мне много раз предлагали поскольку боевые заслуги большие имею и давно пора все так говорят. Но чтобы Партийная Комиссия приняла надо учить разные материалы а были сплошные бои и никакого свободного времени. А теперь время есть пока мы тут отдыхаем от боёв и я все вопросы выучил которые будут спрашивать. Даже дополнительные. Например приказ Товарища Сталина от 28 июля 1942 года наизусть. Смотри как хорошо и правильно он сказал. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв! Надо упорно до последней капли крови защищать каждую позицию и каждый метр Советской Территории! Цепляться за каждый клочок Советской Земли и отстаивать его до последней возможности! Наша Родина переживает тяжелые дни! Мы должны остановить а затем отбросить и разгромить врага чего бы это нам ни стоило!
Это я тебе по памяти пишу. Там ещё дальше есть хорошие слова но больше писать не могу потому что новый почтальён уходит и надо отправлять письмо. А то боюсь что он не захочет чуток подождать. Не известно когда теперь получится в следующий раз но если будем стоять то я тебе завтра или после завтра опять напишу. А сейчас отправляю сразу два письма это и прошлое.
Целую крепко и вспоминаю каждый день. И ты пиши как там твои дела? Какая дома стоит погода?
С горячим красноармейским приветом твой муж А. 11 августа 1944 года».
***
«Здравствуй Ксана! Пламенный Коммунистический привет тебе от твоего мужа! Можешь поздравить. Меня приняли в Партию и выдали Партийный Билет. Его можно потерять только вместе с жизнью ведь теперь я коммунист. Мы конечно всей батареей отметили это знаменательное событие как полагается по русски. Лейтенант Маракшин выдал спирт из НЗ и сказал что это большой праздник когда число членов Партии растёт. Тем более моего комвзвода младшего лейтенанта Шаронова тоже вместе со мной приняли.
В остальном всё у меня по прежнему я жив и здоров. А что же мне может сделаться если мы пока ещё продолжаем отдыхать и в бой не идём? Погода здесь стоит очень хорошая тёплая. Вокруг чирикают воробьи как будто сейчас мирное время. А как погода там у вас? Я всё время думаю про тебя с молодым Федькой и очень сильно беспокоюсь прямо места себе не нахожу. Когда ты изменила мне с лекальщиком Курковым из Двенадцатого Цеха я тебе простил это блядство. Потому что ты на коленях ползала и мои ноги целовала помнишь? Обещала что больше это никогда в жизни не повторится помнишь? Так смотри же мне! Жена коммуниста не должна быть прошмандовкой потому что весь народ на нас смотрит и берёт пример. А бригадиру Федоренке когда вернусь я всётаки набью ебальник для профилактики ты не сомневайся.
И насчёт моих прошлых писем не огорчайся что сгорели зимой при бомбёжке. А я и не знал ты мне об этом раньше не сообщала ну что же теперь поделаешь. Ничего страшного тут нет бумага она и есть бумага. Письма я новые напишу. И вообще зачем хранить письма они ведь всё равно живого человека не заменят. Ещё когда у нас заряжающим был Валера Шухряков он сочинял для всех неженатых во взводе письма которые они потом посылали девушкам. Так в тех письмах столько приключений придумывал прямо умереть не встать как девушкам нравилось. А ему за это махры или ещё чего. Но теперь Валера убыл по ранению. Наверное гденибудь в госпитале для других сочиняет. Молодец головастый парень ему бы в писатели пойти. А я конечно сам тебе по правде фронтовую жизнь описываю мне Валера никогда не сочинял. Потому что правда между мужем и женой это главное.
Я скоро вернусь и тогда целую неделю не буду тебя с кровати выпускать. А как ты думала мужчине без жены столько времени? Я же не могу сам себе дрочить каждый день как Чантурия из второго расчёта пока его не убили под Кировоградом. Так что одни письма пока между нами остаются как тонкая ниточка и так будет до самой победы.
Сейчас вспомнил случай. Когда умерла из соседнего дома Тракторина Мараховская ты её не помнишь поскольку в то время мы с тобой ещё не были женаты. А зарабатывала она хорошо поэтому после неё много красивых платьев осталось которые родители отдали младшей сестре Тоньке. И она на выпускной вечер одела одно из этих платьев. Ей сразу стало плохо и в больницу отвезли. Никто даже не понял почему. А потом прошло время и Тонька уже на заводе работала когда пошла в сестриной спортивной форме нормы ГТО сдавать. Три километра пробежала и умерла. Врачи потом сказали грудная жаба но Тонька всегда казалась
здоровая поэтому все удивлялись. А бабки во дворе говорили что это давно известно будто через одежду или другие вещи человек может и болезнь и смерть передавать другому человеку. Как электрический заряд. Вот дескать смерть через платья сестры и предалась Тоньке. Поэтому никогда нельзя после мёртвых донашивать. Но ещё бабки говорили что не только плохое а ещё и хорошее точно также можно через вещи передавать. Электрический заряд ведь не только отрицательный бывает но и положительный. Правильно?Но не подумай что я тёмным суевериям поддался тем более ФЗУ закончил и ещё коммунист и должен быть сознательный. Просто я веду к тому рассказ про Тоньку что есть во мне твёрдая вера в силу воли человека которая не только горы может двигать и гидростанции строить. Например если я очень хочу как электрический заряд через вот эти письма свою любовь тебе передать то значит это должно получиться. И все мои мысли чтоб тебе передались как я скучаю и тоскую. И чтобы ты верной оставалась и понимала как мне бывает трудно хоть я и не жалуюсь а выполняю свой священный долг. Поскольку эти листки бумаги как бы часть меня самого и отпечатки моей личности понимаешь? Ничего здесь от суеверий нет просто одно большое желание.
Вобщето не думай я свой моральный уровень поддерживаю как положено и не падаю духом. Мужики про меня даже шутки разные шутят и насмешничают что я стараюсь быть таким правильным а того не понимают что на самом деле мне и стараться то не надо я такой какой есть. А вчера мы с Насаевым ходили на охоту. Насаев северного народа наподобие чукчи. Говорил что со ста метров белке в глаз бьёт без промаха а мы не верили и смеялись. Не знаю как насчёт белки но зайца он с одного раза подстрелил. Правда от головы ничего не осталось винтовка всётаки на человека рассчитана а не зайца. Но ничего весь наш расчёт наелся от пуза а то надоела полевая кухня.
Вот пока писал это письмо нас построили и прочитали Приказ ночью менять позиции и думаю начнётся наконец большое дело. Хотя об этом больше ничего тебе рассказывать не имею права потому что военная тайна не шуточки сама понимаешь. Но я рад что больше не будем стоять на месте. Потому что стоишь на месте и расслабляешься а чтобы не терять бдительность и дисциплину надо непрерывно бить фашистскую мразь и гнать её до самого логова. Чтобы скорее закончить войну и вернуться к своим Жёнам и Матерям. Поэтому больше писать нет времени. Прими мой сердечный крепкий поцелуй.
С приветом из Действующей Красной Армии твой А. 16 августа 1944 года».
***
Чтение настолько захватило Андрея, что он забыл, где находится. События почти шестидесятилетней давности с каждой минутой становились более яркими, выпуклыми, ощутимыми – будто всё происходило с ним самим. Будто его душа на время переселилась в тело этого Неизвестного Солдата.
Неизвестного?
Ну конечно же, ведь Андрей не знал даже его имени. Не знала и Ксана. Да и её родителям вряд ли оно было известно. Что могло означать это – приписанное в конце – торопливое «А»? Алексей? Антон? Андрей? Анатолий? Возможно, это вообще не имя – это могла быть и фамилия. Впрочем, подобная необозначенность только приближала к Неизвестному Солдату. Потому что дело не в деталях, не в случайных ярлыках и даже не в каких-то незначительных внешних сходствах и расхождениях, это наносное, как пыль на сапогах, которую легко стряхнуть, не утруждая себя мыслями о ней; главное – легко угадываемое чувство ожидания и та недосказанная тоска, которая незримо наполняла воздух, проникала в лёгкие с каждым вздохом, вливалась в давление атмосферного столба, многократно его умножая. Это было ему настолько знакомо! Словно он вернулся в собственное прошлое после неразборчиво-суматошного сна, после долгой обманчивой дороги в ином, спокойном и неправдоподобном мире, который существует лишь в воображении, чтобы манить и обещать.
***
Манить и обещать.
Это свойственно всему, что связано с мирной жизнью – когда ты находишься на войне.
Там слишком многое меняется. И ты достаточно быстро понимаешь, что нельзя верить не только воспоминаниям, но и тем чувствам, которые сопровождали тебя в гражданской жизни – а они периодически всплывают, подобно фантомным болям, что поделать, они настойчивы, неотступны и почти неизлечимы. Во всяком случае, с ними чрезвычайно трудно бороться.