Письма прошедшего времени

Я любовалась, как бабушка просеивала муку через огромное сито с бортами из берёзовой коры. Она потряхивала его из стороны в сторону, подбивала бока сита натруженной ладонью, чтобы быстрее шло дело, а мука, насыщаясь кислородом, не торопилась, она не спеша и мягко ложилась в большой таз, постепенно образуя снежную горку.

В моей голове рождались всевозможные картины, фантастические фигуры, образы. Мне хотелось тут же погрузиться в эту нежную мучную пучину и … Но бабушка не церемонилась со мной и не давала моим фантазиям развиться до логического конца. Шлёпала меня по рукам и отгоняла от стола:

– Це що за неслухняная дитина, поди, поди отсель!

Пока мука горкой отлёживалась в тазу, бабушка разбивала в чашку десяток промытых от помёта и перьев свежих яиц, разбивала упругие янтарные желтки деревянной лопаткой, щедро солила и разбавляла молоком из глиняного кувшина. Как же это было ловко и красиво! Я нетерпеливо ёрзала на скамейке, так хотелось делать то же, что и бабушка. Мне казалось, что я всё это проделаю быстрее и лучше! Но бабушка была неумолима. Никакие просьбы не действовали на неё. Делала углубление в муке и выливала туда эту яично-молочную смесь. Лопаткой замешивала густое тесто. Мне разрешала наконец-то пошевелить этой лопаткой в густой неподатливой массе. Начиналось самое важное: не спеша, маленькими порциями она вливала кипящее молоко в тесто, быстро размешивая его. Тесто становилось жидким, бабушка поднимала лопатку вверх и тонкой струйкой сливала его с лопатки, убеждаясь, что именно таким по консистенции оно должно быть. Накрывала таз полотенцем и выгоняла меня на улицу.

– Тесту трэба покой! Поди, трошки погуляй, Галю.

Брожу, глотая слюну, вокруг летней кухни, сколоченной из неотёсанных досок, в ожидании, когда начнётся самое главное. Знала, что бабушка мне первой даст отведать на вкус и соль блин. Но не первый. Первый – нельзя.

И вот бабуля берёт в руки тяжеленную чугунную сковороду, ставит её на плиту. Подбрасывает в топку печи дровишки. Наливает большим ковшом в умывальник колодезной воды, моет руки, вытирает вышитым рушником. Он висит рядом с умывальником на гвозде. И каждое утро бабушка меняет его на свежий, абсолютно чистый рушник. Ох, как мне не нравилось это полотенце по утрам! Как не хотелось умываться ледяной водой! Но деваться некуда, строгая бабуля в эти минуты всегда была рядом.

И вот процесс пошёл: бабушка Елизавета отрезает шмат сала, натыкает его на вилку и смазывает раскалённое дно сковородки этим куском. Натирает изнутри её бока, не обращая внимания на недовольное шкворчание и дым. Наливает отдохнувшее, разомлевшее тесто и вертит сковороду так, чтобы оно разлилось по всей поверхности тонким слоем, ставит в печь на горячий под и через минуту переворачивает подпёкшийся блин. И тут же он из раскалённой сковороды ложится на большое глиняное блюдо. С тяжёлой сковородой бабуля управляется легко и ловко. А румяные блины аккуратно укладываются стопкой на блюдо. Первый блин мне никогда не достаётся.

Конец ознакомительного фрагмента.