Шрифт:
СТАНИСЛАВ ЛЕМ
ПИСЬМА РАФАИЛУ НУДЕЛЬМАНУ
Предисловие
Сначала я познакомился с Лемом заочно. Фантастику (начиная с Жюль Верна, Уэллса и Беляева) я исправно читал, начиная с 9-лет – помню, в доме приятеля, прижимая носы к оконному стеклу, мы, два третьеклассника, обсуждали, что делали бы мы, получив в руки машину времени. Первые рассказы Лема (по-моему, «Мышь в лабиринте») попались мне в 1960 году, вскоре после того как я начал читать по-польски. Тогда же, осмелев, я написал сердитое письмо в редакцию научной фантастики при издательстве «Молодая гвардия», допытываясь, почему они издают смердящих Немцова и Казанцева, когда на свете есть восхитительный и вдохновляющий Лем. Редактор Белла Клюева в ответ призналась, что впервые слышит имя Лема и предложила мне самому перевести что-нибудь и прислать им «для ознакомления». Так началось мое знакомство с Лемом в качестве переводчика, которое на долгие годы привело меня в фантастику. Мы с покойным Евгением Вайсбротом перевели его (первый на русском) роман («Возвращение со звезд»), потом были «Рассказы о пилоте Пирксе» и, наконец, «Глас Бога». Когда Лем приехал в Москву (чтобы там поссориться с Мосфильмом из-за извращенного – и упрощенного – Тарковским «Соляриса»), я познакомился с ним в третий раз – уже лично. Но переписываться начал несколько раньше, когда московские издательства стали всерьез интересоваться – что бы еще такое у Лема перевести. Хорошее было время, сегодня даже не верится. Впрочем, слово «переписываться» неточно – были отдельные всплески, продолжившиеся и после того, как я в 1975 голу
Рафаил Нудельман
ЧАСТЬ І
14 сентября 1965 года, Краков
Дорогой Пан,
благодарю за письмо. Начиная от конкретных дел, – боюсь, что я не смогу представить редакции «Молодой гвардии» никакую новую повесть, потому что у меня ее нет. На самом деле я издал в Польше 20 томов, – но если подходить к делу реально, мои романы или уже переведены у Вас, как «Астронавты», «Магелланово Облако», «Солярис», «Возвращение со звезд», или в работе, как «Эдем», или же, как «Рукопись, найденная в ванне» или «Расследование», не имеют шансов (nota bene, что касается «Расследования», то я и не жалею об этом, потому что я недоволен этой позицией сейчас). Остальное, это сборники рассказов, из которых часть опять же переведена, а часть или в работе, как из двух последних томов («Кибериада», «Охота»), или также не имеет реальных шансов. Ясно, что также не подходят ни «Диалоги», ни «Сумма технологии», поскольку это не беллетристика. (Я еще забыл о «Непобедимом», который также уже опубликован.) Итак, можно было бы что-то поискать в сборниках рассказов («Лунная ночь», «Вторжение с Альдебарана», «Книга роботов»), что еще не переведено у Вас, но это будет наверняка или позиция слабая, а значит, непригодная для перевода, или такая, которая – по разным причинам – не сможет быть напечатана (как «Дневник»[1] из «Лунной ночи»).
Однако я не хотел бы заканчивать этим отрицательным выводом ответ на Ваше письмо, показывающее, как печалит Вас ситуация с так называемой фантастикой. Прежде всего я хотел бы сказать Вам, что иерархия американских авторов в Вашей стране не имеет ничего общего с оценкой их в США. Так, например, у Вас высоко оценивают Брэдбери и Азимова, в качестве предшественника считая Уэллса. Тем временем в большой, насчитывающей более 1000 страниц истории американской литературы 1964 года, солидной коллективной работе, даже в алфавитном указателе вообще не фигурирует понятие «science fiction». Там обсуждают четверто- и пятеростепенных романистов XVIII или XIX века, но фамилия Брэдбери, не говоря уже об Азимове, вообще даже не упоминается. Они не обсуждают и не осуждают такое писательство с точки зрения литературы, а только и попросту тотально игнорируют существование этого направления. Как видите, ситуация и там не слишком розовая, – а ведь от ИСТОРИЧЕСКОЙ работы следовало бы требовать по крайней мере того, чтобы она подавала ФАКТЫ. Неважно, будет ли кто-либо осуждать science fiction, но лишь умственно отсталый или другой какой сумасшедший может считать, что ничего подобного вообще нет на свете и никогда не было.
Так что американская фантастика систематически понижает свой уровень, причем это происходит с двух сторон: во-первых, со стороны литературной критики, то есть снаружи, а во-вторых, из-за того, что сами творцы этого вида полностью поддались натиску коммерциализации. По моему мнению, Азимов является – в масштабе так называемой «обычной литературы» – второстепенным писателем, а Брэдбери, который пишет лучше его на целый уровень, проявляет склонность, особенно в последних книгах, к растапливанию интеллектуальной концепции в сказочно-сентиментальных грезах, что приводит к печальным результатам. Во всяком случае, я лично предпочитаю его ПОСЛЕДНИМ книгам иные, например, Фрица Лейбера[2], в литературном отношении, наверное, более слабые, зато содержащие прочный рациональный костяк, что я очень высоко ценю в литературе. Впрочем, речь не о моих оценках. Важно, если дела пойдут лучше, нежели выглядят сейчас, то ваша фантастика имеет все шансы на развитие, но для этого, во-первых, она должна отойти от американской линии развития, в некоторой мере отказываясь от приключенчества, техницизмов, языкового убожества, слабости разработки сюжетов и характеров, а во-вторых, она должна по-настоящему стать тем, что сейчас мы видим лишь в слабых проявлениях; я имею в виду социальную утопию, какую можно увидеть, например, в некоторых вещах Стругацких («Трудно быть богом»). Для этого необходим концептуальный и философский размах, склонность к гибридизации жанров, осознание того, сколь несовременными в художественном смысле методами, в том числе и стилистическими, оперирует до сих пор так называемая s-f. Я думаю, что если бы в эту область могли вторгнуться подготовленные философически, кибернетически, физически поэты-лирики, то мы дождались бы действительно значительных и новых явлений. Мне представляется, что в литературе решают, во-первых, произведения, во-вторых, произведения, и в-третьих, тоже произведения, что, впрочем, Вы прекрасно понимаете сами, как я вижу из Вашего письма. Экзегезы, монографии, критические толкования приходят со временем – высказывающая пожелания критика, тянущая новый жанр на вершины, это то же самое, что открытие кредита в большом банке, – но если она может облегчить получение этого кредита, то лишь реальные творческие инвестиции, достижения могут этот кредит оплатить. Иначе мы останемся при голых пожеланиях и одних «если бы да кабы» (чего бы не произошло, если бы появились в S-F шедевры мирового масштаба).
Я сам нахожусь сейчас в очень трудной ситуации. Недовольный своей работой, в том наихудшем смысле, что не знаю хорошо, в какую сторону идти дальше, я – самый последний на свете человек, который мог бы кому-либо давать так называемые разумные или добрые советы или рекомендации. Если браться за остроактуальные, даже и пылающие живым огнем sensu stricto[3] политические темы, это не дает возможности для появления литературы с большим дыханием, в лучшем случае получаются вещи вроде «Не хлебом единым» Дудинцева[4]. Любая памфлетная острота, атакующая сатира, если она не является в то же время пульсирующим обращением к великим традициям искусства и продолжением главных направлений развития, хиреет за изумительно короткое время и утрачивает всю актуальность, потому что оказывается выбиванием запоров, дверей, которые вдруг сами открываются, и все удивляются, зачем вообще нужно было столько говорить и писать о вещах – вдруг – совершенно очевидных. А потому, хоть я и за востребованную литературу, но только так, как востребована в понимании мира – физика, поскольку ее главной директивой является не сегодняшняя, немедленная полезность результатов, а прогресс, вытекающий из убеждения в том, что ни одно познавательное усилие не будет бесполезным. Как известно, теоретическая физика является прародительницей наибольшего количества, наиболее революционных изменений цивилизационной технологии, – именно благодаря столь широко понимаемой и столь добросовестно реализуемой директиве действия. Не иначе обстоит и с литературой. Очевидно, что с нашей литературой дела обстоят плохо, но наверняка хуже – со всем миром, который огорчает меня сегодня гораздо больше, нежели ситуация – в нем – с литературой, пусть даже подвергающейся цензуре. Действительно, мы ничего не можем поделать с этим миром, он трещит под ногами; мы входим в полосу войн, хоть и локальных, но огорчающих тем, что «их быть не должно» – почему кровоточат Пакистан и Индия? – когда объективные натиски интегрирующей человечество технологии, содружества, предписывали бы деятельность, направленную на общее добро, от чего только выиграли бы все? Но я не могу здесь вдаваться в историософию! – хотя и от нее зависит литература, производная от реальных, кровавых событий, наравне с познающей мыслью. Так вот, если, как я уже сказал, я сам не знаю, что дальше писать, как же я могу сказать, хотя бы на правах не спрошенного, что Вы – например – бы – с моей точки зрения – должны делать!
Скажу лишь одно: мне кажется, что Вы вообще переоцениваете возможности литературы как реальной общественной силы. Нам много говорили о ее использовании в качестве трактора душ, но это неправда. Она никого не научит мыслить, и Вы знаете
об этом… если этот кто-то сам хоть немного не вошел во вкус мышления. Не может литература ни изменить, ни улучшить мир, она может лишь показать нам его – присущим ей способом, может быть суждением, приговором, поощрением – для каждого читателя – дальнейших, уже обычных, внелитературных трудов. Это все, но и этого не мало. Не следует желать от литературы слишком много, чтобы она не согнулась под этими желаниями, – лишь тогда, может быть, в ней раскроются неожиданные силы… а пока каждый из нас должен, немножко больше, чем ему кажется, что может, – делать свое.Я буду в Москве 1 октября, может быть, увидимся.
Сердечно Ваш
С. Лем
5 декабря 1970 года, Краков
Дорогой Пан,
я должен подчеркнуть красным карандашом эту дату в календаре[5], чтобы отметить, что Вы превозмогли себя и наконец мне написали. Большое спасибо за письмо, хотя в нем и нет ничего особо бодрящего. Что касается «Быка»[6], то меня давно уже беспокоит то направление, в котором развивается (или антиразвивается) творчество Ефремова, начиная со «Звездных кораблей», которые казались много лет тому назад обещанием дальнейшего взлета, а стало совсем наоборот. И больше всего меня злит, что он имеет то, что обязательно должен иметь приличный писатель SF: научный профессионализм и соответствующие знания, и именно этому не соответствует, потому что весь его совершенно невероятный антропоцентризм как проекция в Космос определенных образцов красоты (эти его разные женщины) нельзя поддержать со стороны его специальности, биологии.
Что касается «Фантастики и Футурологии». Может быть, Вы с пани Ариадной[7] правы, и я нагрешил в книге субъективизмом оценок. Я не собираюсь ничего защищать, это было бы несерьезно. Тем не менее мне приходят в голову следующие замечания.
1) Вы получили не полный текст, там добавилось еще 4 авторских листа (более 80 страниц) примечаний, также я не уверен, есть ли в Вашем экземпляре оба окончания, «метафантастическое» и «метафутурологическое». Все это, вместе с добавленной в последнюю минуту во время последней корректуры – рецензией на THE LEFT HAND OF DARKNESS[8] Урсулы Ле Гуин[9], естественно, будет в книжном издании, которое должно выйти в конце года и которое я Вам, конечно, пошлю. Не знаю только, сколькими экземплярами я буду располагать, но сделаю все, что смогу, чтобы выполнить Ваше пожелание.
2) В принципе, я разбирал, особенно во II части, те позиции, которые казались мне наиболее важными как в плохом, так и в хорошем смысле, – главным образом, все же в плохом, так как это более поучительно! – но все зависело от того собрания произведений, которыми я располагал. Так, я не знаю ни рассказа Галуйе[10], о котором Вы пишете, ни новеллы Диша[11] об этом роботе с лентой-Космосом. Мне постоянно присылали много книг, и в сумме я разобрал гораздо больше позиций, чем даже обещал во вступлении отдельно упомянуть. Несмотря на это, я понимал, что не справлюсь без коллектива сотрудников, которые выступали бы в качестве фильтра, потому что на самом деле так оно и есть, как я писал во вступлении: книг выходит так много, что прочитать все их не хватит жизни одного человека. Конечно, это не может служить оправданием, и можно сказать: коли не смог добраться до всех важных позиций, вообще не следовало бы ничего делать. Но ничего не делать вообще всегда легче всего.
3) Что касается Воннегута, то я хорошо знаю, что многие его очень высоко ценят; однако я ничего не мог поделать с тем, что все известные мне его произведения казались очень слабыми. Кроме «Сирен Титана» – романа, который был опубликован в одном из томов издательства «МИР» (мировой SF)[12], еще несколько новелл; ни в одном из этих произведений я не нашел ничего, что соответствовало бы установленным мной критериям, которые я все-таки под спудом не держал, и как во вступлении, так и многократно в книге подчеркивал, что мой критический замысел в значительной мере не совпадает с основными направлениями развития SF.
4) Я не вполне понимаю, почему Вы считаете довольно малую, впрочем, главку о социологии SF лишенной доказательств, то есть фактов; я не ссылаюсь тут на то, что подкрепил ее дополнительно, отдельно, примечаниями, потому что Вы не знаете об этих примечаниях. К тому же, не следует считать, что я высказываю там лишь свое личное мнение, которое никто не разделяет. Это мнение, отголоски которого можно найти, например, в позициях Блиша[13] и Д. Найта[14] (в критических книгах, которые, обе, я кратко представляю в примечаниях), мнение, которое находит гораздо более острое выражение в статьях американского журнала «Extrapolation», не говоря уже об отношении «обычной литературной критики» к SF. Из литераторов, которые писали о SF, а сами ее не создавали, такие, как Мишель Бютор[15] и Роб-Грийе[16], также крайне негативно к ней относятся, и на самом деле нельзя столь массированное отрицание объяснять лишь равнодушной, иррационально аллергической точкой зрения. Я думаю, что это частично связано с тем, что Вы писали, якобы произведение может не содержать ни прогностических, НИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ценностей, но обладает какими-то иными, за которые его и следует ценить. Если и художественно оно плохо, то есть попросту неудобоваримо, – то вряд ли оно имеет право считаться литературой, хоть SF, хоть не SF, поскольку принадлежность к литературе, попросту, к литературе как таковой, не может вытекать из наличия в тексте даже интеллектуальных откровений. Это может быть, возможно, плохо беллетризованная философия или что-то подобное, но и тогда это не литература, то есть не искусство. Тем не менее Вы правы на 100%, говоря, что есть тексты, лишенные прогностических ценностей, но в то же время полноправные представители SF и превосходные, – попросту относящиеся к некоторым проблемам современности. Замечу, что я располагал, когда писал, огромным количеством почти не упоминаемых в тексте журналов типа «Sfzine», издаваемых любителями (кроме немецких и австрийских, «Australian SF Review», «Australian SF Commentary», англ. «Speculation», амер. «Riverside Quaterly», «Extrapolation», фрагментарно «LUNA», «SF Review» и ряд других). На основании похвальных рецензий доставал, как мог, много называемых там позиций, например, в последнее время, – «The Hole in the Zero»[17] Джозефа, хотя книга моя уже была в типографии; но решил, что лишь для У. Ле Гуин нужно, и даже необходимо обязательно дать специальное отдельное примечание. А в большинстве случаев это было, к сожалению, все очень слабое. Так, например, я считаю банальным роман «The Stand on Zanzibar»[18] Дж. Браннера, которого я вообще не разбирал, хотя он очень плодовитый, и я располагал аж шестью его книгами. В соответствии с планом я не разбирал ничего из тематического круга «ESP»[19], телепатии и т. п., поскольку такие темы в принципе не имеют никакого прогностического смысла, так как, по-моему, находятся за пределами эмпирии. Что касается Азимова, могу лишь сказать: то, что я о нем писал, если и критично, то во всех отношениях уступает остроте критики, которой он подвергся в последние годы, – со стороны английской New Wave[20], со стороны молодых американцев из круга Sfictioneers, и думаю, что в значительной мере он это заслужил, потому что он, КАК УЧЕНЫЙ, обязан был писать в полной мере о волнующих его проблемах, а не изготовлять увертки, из которых одну лишь я назвал и четко обозначил, в вопросе «метафизики роботов». Как критика Азимова, так и его возражения в вышеназванных изданиях мне известны; в качестве аргументов в свою пользу он использовал те факты, что его книги по-прежнему выходят большими тиражами, что они превосходно продаются; такого типа «аргументацию» вообще не стоит рассматривать. Ведь то, что уровень SF не таков, каким был уровень книг Уэллса или Чапека в те времена, когда они писали, является неким объективным фактом, которому просто нечего противопоставить. В нынешней ситуации, особенно у Вас, моя книга действительно могла бы использоваться в качестве дубинки. Но такого типа подавление высказываний из-за их социального контекста является постоянным и типичным признаком, постоянной угрозой нынешней ситуации, и, если поддаваться этому давлению, нельзя произносить слова правды, поскольку можно этим, даже не желая, даже вопреки собственной воле, причинить вред людям, движениям, группам и делам. Но я убежден, что возможно лишь одно из двух. Или SF выберется из своей ямы как жанр; тогда ни административные тормоза, ни книги вроде моей, ей не повредят. Или не выберется, то есть останется коммерциально-массово-приключенским писательством; и тогда эти мои высокие требования, которые я выдвигал в книге, попросту останутся на мели. Но без высоких требований не может быть высокого полета литературы, как и вообще никакой человеческой деятельности. Если факт, что нет произведений американской НФ, литературы такого масштаба, как книги Беллоу[21], Н. Мейлера[22], Б. Маламуда[23], Т. Капоте[24], бесспорен, – а для меня это так, – значит, эту литературу на взлете что-то притормаживает и стягивает вниз. А потому обнаружение этих барьеров я считаю намного более важным действием в области культуры, нежели выискивание 2, 4, или даже 9 позиций просто замечательных, которые оторваны от всего остального. В конце концов, это не я выдумал термин «гетто SF»!