Письма солдат

Атмосфера на центральном посту наэлектризована, напряжение как тягучая резина, патока. Взгляды прикованы к старшему офицеру.

Удар. Три взрыва сливаются в один гулкий рокот. Старший офицер поднимает секундомер и победно улыбается. В отсеках тишина. Только слышны шорохи с поверхности, треск, стон смертельно раненного зверя. Через полчаса глухо рвутся котлы неизвестного.

На глубине сто двадцать капитан-лейтенант Котельников выжидает час, затем субмарина меняет курс и на самом малом уползает на аккумуляторах. Эскорт проспал, упустил след подводной смерти. Или занят спасательными работами.

В полпятого утра из волн в белой пене выныривает рубка. Распахиваются люки. Подлодка запускает дизеля, над водой растекается сизый солярный выхлоп. Вокруг шелест волн, над головой холодные далекие звезды. Море молчит. Ни следа от недавно разыгравшейся трагедии.

Котельников не знал, что он и его команда сыграли сегодня главную роль в документальном кино. Немецкая U-56 так же шла на огонь в двух милях по правой кормовой раковине. С рубки союзника сняли три взрыва у борта и последние минуты «Беарна», первого и единственного межвоенного авианосца Франции.

Корабль странной судьбы. Весной 40-го он ушел в США с грузом золота в оплату за военные заказы, заодно получать новые палубные самолеты, там задержался до капитуляции Франции. Авианосец интернировали. Так он и стоял у причала под арестом с опечатанными радио, снятыми замками орудий. В октябре «Беарн» конфисковали как выморочное имущество, команду сняли с корабля, на мачте взметнулся звездно-полосатый флаг. Не стоит винить американцев, они готовились к войне.

Этой ночью по пути на Тринидад курс «Беарна» пересекся с дорогой крейсера «Громобой». Что ж, кого-кого, а янки трудно назвать трусами. Четыре эсминца заставили отвернуть большой тяжелый крейсер. Пусть сам «Беарн» пылал погребальным костром, а два эсминца на своей шкуре ощутили мощь крейсерского калибра, «Громобой» предпочел отвернуть, чтоб не налететь в темноте на торпеду.

Увы, спасти от новой беды горящий авианосец не получилось. Три торпеды под днищем, это слишком много для перестроенного из старого дредноута корабля.

В этот же день в Овальном кабинете одного известного своей лужайкой здания в Вашингтоне мужчина в дорогом костюме резким движением откатил кресло от стола и сложил руки на животе. Взгляд человека направлен на посетителя спокойно ожидавшего своего разговора.

— Гарри, ты пришел сообщить о сложностях на Тихом океане?

— Нет, Франклин. Обсудить мою поездку в Канаду.

Оба давно привыкли к разговору без условностей и ритуалов. Один из них лидер, другой вовремя понял, что он вечный второй и удачно выбрал себе правильного сеньора. Их можно было назвать друзьями, если не знать, что на самом деле это симбиоз генератора идей и вождя с исполнителем.

— Гарри, думаю ты прекрасно справишься с делом. Мы всегда за свободу, равноправие и против тирании. При этом нам нужна правильная королева. Канадцы, южноафриканцы, австралийцы должны стать нашими союзниками добровольно. Королева нам тоже нужна. Пусть играются в свои столетние Хартии, кичатся родословными, это все условности. Они должны думать, что стали нашими добровольно.

— Тогда я должен афишировать границы без таможни, доступ канадцам на наш рынок, политику открытых дверей. Я могу это обещать?

— Конечно. Это именно то, что нам в первую очередь нужно. Взаимно открытые границы, взаимно открытые рынки. Нам нужны честное сотрудничество и рынки для нашего бизнеса.

Франклин продемонстрировал широкую открытую улыбку. Да, это именно то, ради чего он работал. Это именно то, о чем он договорился со своими спонсорами. Нельзя у бизнеса только брать, надо обязательно давать взамен. Непреложное правило, о котором позабыли тупые джерри.

Правило, которому следовали самые опасные враги, со своим собственным цивилизационным проектом. Первый конкурент сумевший соединить передовое трудовое законодательство, реальную демократию правого гражданского общества, идею национального единства с архаичной абсолютной монархией, чуждой прогрессу идеей чести и верности.

— Дурак Гувер хотел с ними дружить, — сорвалось с губ.

— Что?

— Все нормально. Вспомнил о наивных мечтах того республиканца.

— Инвестиции в Россию? Они многих спасли, помогли выходу из Депрессии, — иногда госсекретарь мог себе позволить иметь свое мнение.

— Он не думал о последствиях. Гувер многое делал правильно. Из Депрессии мы рано или поздно бы вышли, но уже в мое правление. Зато своей необдуманной политикой Герберт усилил нашего врага. Став третьей-второй экономикой мира русские неизбежно пришли на порог войны с нами. Он этого не понимал, не понимает и не поймет.

— Мне говорили, он до сих пор переписывается с царем Николаем.

— Дурак, — в устах президента это прозвучало как грустная усмешка. — Ведь именно Николай вытащил Россию из ловушки, именно он перехватил и извратил наш с Вильсоном принцип: «Право нации на самоопределение». Взял лозунг, присвоил, использовал там и так, как хотел. У себя он это не применял. Вовремя заменил на подлую идею «Сохранения природных особенностей, естественного характера малых народов и защиты инородцев от инокультурного влияния».

Президент цитировал как по писанному. Читал Франклин много, ему приходилось стоять на гребне волны. Противника следует знать, именно из-за непонимания целей и интересов русских, Британия загнала себя в бедственное положение. Президент ведущей мировой державы предпочитал учиться на чужих ошибках.

— Понимаю, мы тогда не успели на войну чтоб на равных участвовать в Версале. Зато сейчас выступили слишком рано.

Лицо президента приняло серьезный вид. Глаза прищурены. Франклин наклонился вперед и взялся за рукояти колес кресла-каталки.

— Гарри, что ты об этом всем думаешь? Давай честно, без прикрас. Мне нужно твое мнение.

Гопкинс отодвинул стул и повернулся к президенту. Задумчиво пригладил волосы. Вопрос серьезный, на грани. Но госсекретарь не боялся с глазу на глаз говорить то, за что иных шельмовали и полоскали на всех страницах до полной потери репутации и имени.

— Мы не вовремя объявили войну русским и немцам. Понимаю, надо было раньше, пока Британия не капитулировала, но ты не мог это сделать до выборов. Лучше было дождаться подходящего момента и повода. Инцидент с «Мацонией» хорош, но, я правильно понимаю, что его можно было сдвинуть на графике?

— Правильно, — губ президента коснулась легкая холодная улыбка.

— Что до войны, сейчас самое неподходящее время. Все силы на Тихом океане, мы отступаем и обороняемся. Против России и Германии у нас один авианосец и полдюжины старых линкоров. Это не только мое мнение, — уточнил госсекретарь. — Мы еще не воюем, но уже несем серьезные потери. Каждый день гибнут транспорты, страховки и цена фрахта взлетели до небес. Люди гибнут. Под угрозой грузооборот с нашим «задними двором». Интересы бизнеса.