Письма туда и обратно

Оказывается, ты тоже ревнивый. Так вот знай: Влиятельное Лицо (его фамилия Поздняков) имеет жену и взрослого сына. Ему за сорок, и это такой суровый дядя с пронзительными глазами, что пить горячий кофе в его обществе — значит наверняка поперхнуться и обжечься. При встрече я намерена спросить его, звонил ли он в деканат, а есть признаки, что звонил, и заявить, что никто не уполномочивал его вмешиваться в чужую жизнь. Правильно? Правильно! Еще не хватало начинать самостоятельную работу с протекций.

На днях заходила твоя мама. Познакомилась с моими родителями. Встреча «на высшем уровне» была конфиденциальной. Пресса, то есть я, не была допущена. Но пресса, то есть я, подслушивала из-за двери. И вот тебе информация: наши родители нашли общий язык: «Дмитрий безумствует. Необходимо вернуть его в Алма-Ату. Для этого нужно воздействовать на Наталью».

А что, Дима? Может, ты уже достаточно намерзся, намытарился в тех краях и только ложная гордость мешает тебе сказать «хватит»? Как я была бы рада этому! Как бы сразу все упростилось! Подумай, родной Димка, подумай, пожалуйста.

Знал бы ты, какая прекрасная погода здесь! Мне больно думать, что ты мерзнешь, как бродяжка, лязгаешь зубами, жмешься к печке. Вот и заболел уже, а ведь здесь ни разу не болел, и Никиту простудил, хотя домовые, насколько мне известно, не подвержены ОРЗ.

«Коротко обо всем», как пишут в газетах.

Моя последняя передача по телевидению премирована. Вот так!

Маринка Баратынская — презабавное существо. При виде ее у меня текут слюнки… но всерьез думать об эскимосике я боюсь. Вот в Алма-Ате бы!..

Стас перебрался к родителям. Нина опухла от слез. «Узюм» Никите и тебе я выслала, а с ним книги.

Чуть не каждую ночь вижу тебя во сне, и ты делаешь со мной все, что хочешь.

Видишь, какой беззаботной получилась вторая часть письма. Молодец я, да?

Твоя Наташа.

Не молодец я, а пустая дура! Стоило вчера пригреть солнцу, и я защебетала, заговорила на птичьем языке. А сегодня вот нет солнца, хоть лопни, — серые тучи, мелкий противный дождь — и что же? А то, что вчерашние мои улыбки и шутки нужно считать недействительными.

Мучит вопрос: почему, собственно, я обречена на ожидание и одиночество? Это моя судьба? Да нет же! Это результат твоей прихоти, а если угодно, сумасбродства.

Долг жены следовать за мужем. Старинный постулат, я его не оспариваю. Согласись, однако, что одно дело, когда тебя, допустим, отправляют в ссылку, и совсем другое, когда ты сам, по собственной воле, мчишься к черту на кулички. А ты именно так и поступил: пренебрег моими просьбами, моленьями, даже слезами ради своих личных интересов. Это несправедливо. Да, несправедливо!

У нас равные права или нет? Равные. Почему же твои всегда оказываются весомей моих? Вот сейчас я говорю: хочу быть с тобой, возвращайся! Ты говоришь: хочу быть с тобой, приезжай! Почему же именно твой призыв должен быть услышан мной, а не наоборот? Подумай над этим. И прости, что испортила письмо.

Н.

Обидно, не получился разговор! Я кое-что разобрал, а ты, кажется, ни полслова. Веду дело бывшего связиста. Связь отказывает. Странно, да?

А теперь — здравствуй! Три дня, как прилетел в Т. Летел больной и с приключениями. На полпути между Кербо и Т. вдруг заглох мотор. (Для справки: АН-2 — одномоторный, винтовой самолетик на 10–12 пассажиров. Нас было пятеро, не считая безбилетника Никиты). Наступила тишина; все замерли, и я тоже. Ощущение не из приятных. Начали падать, верней, планировать. Ухватились за железные скамейки, друг за друга. Земля нежелательно быстро приближалась. Внизу замелькали, укрупняясь, сопки, белые излучины рек, болота, завалы. Я уже мысленно слышал треск ломающихся деревьев и крыльев, но проскользнули над верхушками и шлепнулись (ощутимо!) лыжами на лед какого-то озерка. Приземлились! Пилоты вышли мрачные и выразили сожаление, что произошло ЧП. После трех часов ожидания (жгли костер, чтобы не околеть) прилетел вызванный по рации другой АН-2. Нас перегрузили в него, а злополучный лайнер остался для ремонта на безымянном озерке.

Как ни странно, болезнь моя на следующий же день умчалась прочь. Никита в знакомом доме тоже быстро оклемался и сейчас напевает за печкой «Степь да степь кругом…». При аварии он, надо сказать, вел себя не лучшим образом. В панике выскочил из рюкзака, где сидел, и пытался открыть дверцу, чтобы выброситься вниз. При этом ругал пилотов и всю отечественную технику неприличными словами, чего я от него не ожидал. Хорошо, что домовые видимы и слышимы только своими хозяевами, иначе пришлось бы краснеть за него!

По-моему, ты грозишь мне кулаком… До меня доносятся твои крики: «Безмозглый! А если бы убился? Проклятый твой Север! Там даже самолеты не умеют летать!»

Заявляю, что Север тут ни при чем. Такие вещи могут произойти где угодно. Да и вообще подобные ЧП — полезная встряска, Наташа. Они лишают самоуверенности, с которой, сам того не замечая, живешь, и детских иллюзий, что бессмертен.

Воскресенье. Поэтому не на службе. Дал себе слово, что в этом письме ни словом не обмолвлюсь о деле Чернышева. Это непросто, но креплюсь. Скажу лучше, что дом наш (твой, мой и Никитин) не сгорел, не рухнул и не съеден мышами. Стоит, как прежде, на берегу Тунгуски и гордо, я бы сказал, дымит трубой. После жилья Чирончина он кажется роскошным люксом. Отсюда до центра поселка, где находятся моя контора и твоя редакция, пять минут ходьбы. Окрестности незаселенные, безлюдные, так что для летних походов раздолье. Грибные места, Наташа, ягодные, но вот яблоки и прочие райские плоды, извини, не произрастают. Но от цинги не погибнем, не трусь! По весне самоходками завозят всякое продовольствие, осенью — картошку, овощи. До первой самоходки осталось ждать недолго. В конце мая загудит как миленькая, а за ней и другие, и тогда тихий наш поселок очнется от спячки. Признаки весны уже есть: потепление, высокое небо, солнце. Скоро надо ждать пролетных пернатых, но меня волнуют не гуси-лебеди, а лишь одна любимая южная жар-птица!

Целую. Дмитрий.

Не успел отправить свое, как получил твое большое письмо. Ей-богу, это уникальный документ для психологического расследования, и я с особой бережностью буду хранить его в нашем семейном архиве. В нем вся ты — и гневная, и растерянная, и восторженная, и подавленная, — многоликая, одним словом. Вопрос: на ком же из этих женщин я женат? кого люблю? кто из них истинная Наталья, а кто примазался со стороны?

Послушай, Наташа! Откуда у тебя взялась такая оголтелая неприязнь к незнакомым людям? А твои нелепые подозрения — это что за чертовщина? Наташка, милая! Пойми, что мы не Адам и Ева, единственные на земле. Есть бездна судеб, тьма людей и обстоятельств, которые определяют и нашу с тобой жизнь. Как этого избежать? Невозможно!

Делаю скидку на твои эмоции. Иначе не понять, почему ты вдруг заговорила раздраженным языком язвенницы, считающей, что ее боль в желудке и есть страдания всего мира.

Ты обвиняешь меня в нарушении твоих прав. Но вспомни наш разговор сразу после посещения загса. Я признался, что меня уже давно мучит «охота к перемене мест», что я хочу избавиться от нежной опеки матери, от пуповины родного города, который столько лет питает однообразной, застойной кровью… И что же ты ответила? Вот твои слова: