Письма. Часть 2

Вы последовали здесь букве, буквам, слагающим фамилию Эфрон — и последовали чисто-полемически, т. е. НЕЧИСТО — ибо смеюсь при мысли, что вы всерьез — хотя бы на одну минуту — могли счесть С<ергея> Я<ковлевича> за еврея.

Вы — полемические побуждения в сторону — оказались щепетильнее московской полиции, на обязанности которой лежала проверка русского происхождения всякого юноши, поступавшего в военное училище, — и таковое происхождение—иначе и быть не могло — за С<ергеем> Я<ковлевичем>, — признавшей.

Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем вы 1) вычеркиваете мать 2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) ВСЕГО ЧЕЛОВЕКА.

Кровь, пролившаяся за Россию, в данном случае была русская кровь и пролита была за свое.

Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы делаете его ответственным за народ, к которому он внешне — частично, внутренне же — совсем непричастен, во всяком случае — куда меньше, чем я!

________

Наднациональное ни при чем, с какой-то точки зрения Heine и Пастернак не евреи, но не с какой-то, а с самой национальной точки зрения и чувствования — вы неправы и не вправе.

Говорите в своих статьях о помесях, о прикровях, и т. д., ссылаться на еврейство «одного из редакторов» я воспрещаю.

Марина Цветаева

Р. S. Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но — что делать — не пришлось.

ПОЗНЕРУ С. В

25-го марта 1927 г.

Bellevue (S. et O.)

31, Boulevard Verd

Милый Соломон Владимирович,

Вновь обращаюсь к Вам с большой просьбой поддержать мое ходатайство о выдаче мне пособия с вечера.

Если будут говорить, что я устраиваю вечер [748] — знайте, что это вечер на ТЕРМ, в маленькой студии всего на 100 человек.

Так уж сладилось, что я всегда Вас — все о том же — прошу!

748

Вечер M. Цветаевой в первой половине апреля 1927 Г. в студии Н. И. Бутковской.

До свидания, сердечный привет Вам и Вашим.

МЦ

23-го декабря 1927 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jecame d'Arc

Милый Соломон Владимирович,

Не была на писательском собрании [749] потому, что хожу бритая (после скарлатины) и по возможности не показываюсь. Та же бритая голова, не говоря уже о моей нелюдимости, полная обеспеченность моей всяческой непригодности в делах вечера.

749

Годичное общее собрание членов Комитета помощи русским писателям и ученым

Будьте другом, скажите кому, куда и когда подавать прошение, боюсь, что меня забудут. (Говорю о деньгах с будущего вечера писателей.) [750]

Заранее благодарная Вам.

МЦветаева.

Р. S. Еще просьба! Помните, Вы в прошлом году говорили мне, что есть возможность получать от русских американцев (Вы конечно знаете о чем говорю) ежемесячное пособие. [751] Я тогда сообщила г<оспо>же Ельяшевич [752] свой адрес, но этим дело и кончилось.

750

Благотворительный новогодний писательский вечер, который устраивался в пользу Комитета. Предполагалась постановка спектакля «Неожиданный конь, или Чудовищная Мамка» с участием А. И. Куприна, Б. К. Зайцева, А. Яблоновского.

751

Фонд помощи литераторам и ученым (председатель — С. М. Животовский) в Вашингтоне помогал некоторым писателям, жившим во Франции (по ходатайству парижского Комитета).

752

Ельяшевич Фаина Осиповна — член Комитета.

Как его двинуть? Кого и как просить? Я очень нуждаюсь.

26-го янв<аря> 1929 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Милый Соломон Владимирович,

Разрешаю себе напомнить Вам, что я от писательского вечера получила только 200 фр. и очень рассчитываю еще на 100, если по примеру прошлых годов мне присуждено 300 фр. Может быть Вы мне дошлете их просто в письме? Всего хорошего, сердечный привет.

МЦветаева.

АННЕ ДЕ НОАЙ

<Май 1927>

Сударыня!

Я не читала Вашей книги Честь Страдать, и, не прочитав ее, вот что я о ней думаю. Это Ваша последняя книга и, будучи последней, она наиближайшая к следующей, значит — Ваша почти самая великая. Это Вы последнего полночного удара: Вы из уже-завтра.

Честь Страдать. Если бы Вы написали «Счастье Страдать», М. Мартен дю Гар был бы доволен (почему бы не «Удовлетворение Страдать»?), вот одно из прелестных противоречий, в отсутствии которых он Вас упрекает. [753] Но Вы никогда не написали бы «Счастье Страдать». Анна де Ноай первых своих книг могла бы написать «Страсть Страдать». [754] Или чуть позже — Гордость Страдать. Но послевоенная Анна де Ноай могла сопоставить Страдание только с Честью.

753

Морис дю Гар в статье писал: «Госпожа де Ноай сознательно лишила себя того противоречия, которое почти всегда обеспечивает величие человека или произведения: противоречия, столкновения между двумя священными инстинктами, между жизнью и смертью, в чем она, на разных регистрах и с разными оттенками, была так часто ни с кем не сравнима».

754

Название первого сборника стихов Анны де Ноай «Безграничное сердце» («Le coeur innombrable», 1901).

(Счастье и Страдание. Как будто счастье соответствует страданию. Счастье соответствует только самому себе: удовлетворять Счастье-удовлетворение, вот что он хочет вместо Честь Страдать. Счастье удовлетворить… М. Мартен дю Гара!)

Честь Страдать. Холод. Каска Паллады [755] на раненом лбу. Двойной холод лба и каски. (Ноай в каске, никогда не в маске. Вы-то знаете причину рифмы…) Сказав послевоенная Ноай, я не думала наперво о великой войне, а о величайшей из войн: о великой войне жизни, Бога в нас с человеком в нас, где Бог победитель. Но и великая война тут тоже при чем: металлический отсвет.

755

Богиня войны и победы, дочь Зевса, родившаяся в шлеме и панцире (греч. миф.).

Вашу книгу, сударыня, никогда не полюбят. Пришел час Вам сказать: «Они не поймут тебя, Жан-Жак», [756] так же, как они никогда тебя не поняли (любить — не значит понимать, любить — это молиться, а молиться — это не понимать), — потому что им никогда не быть тобой (мной) — (я говорю о великом я, разнообразном и едином я Жан-Жака, Ноай, о всяком величии — через это ты я сумею найти и Вы!) — поскольку один из лучших молодых людей (это он и есть — «Семья Тибо»? [757] Печально) — этот Мартен дю Гар сумел найти в Ваших первых книгах одни советы (Вы — и советы!) если не прямо для жизни, то по крайней мере для удовольствий. Дурак (простите мне это слово), кто поверил, что Вы поэт — на слово, прочел поэта! — дословно, не переводя Вас на Ваш язык, где всякая вещь лишь имя, лишь страсть, в своей двойной красоте. «Возможно, и в этом моя ограниченность, я сужу о „Чести Страдать“ из того возраста (как стар их молодой детский взгляд), когда стихи госпожи де Ноай давали молодости…» Мартен — ты остался сосуном, а госпожа де Ноай выросла. (Вы-то были вскормлены на груди самой Этны! Этна: мать-кормилица. Этна — могила Эмпедокла. [758] ) Мартен, ты мне напоминаешь маленькую детскую хрестоматию, в которой автор мило сетует на то, что Вы не склонились (склонились — почему бы не на все четыре лапы!) над детством, сожалеющим о том поэте, которого оно в Вас не имело.

756

Жан-Жаку Руссо принадлежат слова: «Я хочу показать своим собратьям человека в его истинной природе — и этим человеком буду я».

757

Роман-хроника Роже Мартена дю Гара

758

По преданию, греческий философ Эмпедокл добровольно совершил прыжок в кратер Этны

Сударыня, Вы будете смеяться!

Мои книги я пишу для вас, молодых людей.

И оставлю в них… [759]

Ну что же. Честь Страдания — это ускользающее яблоко, остаются только зубы. Боби хнычет над яблоком, которое он совсем по-глупому, совсем по-бебешески принял за съедобное яблоко, тогда как оно Жизни и смерти.

Жизнь и смерть. Эти — для Вас имена, для него — слова — встречаются и в его статье (какая жалость, этот большой грязный журнал с его портретами людишек, бесконечный (журнал) с бесконечными (людишками), какое надругательство над Вашей единственностью, над Вашим именем пустынным и вершинным, всегда одиноким, потому что единственным. Какая общая яма славы.

759

Из стихотворения Анны де Ноай «Offrande», в котором явлен образ яблока и зубов.