Письма

Посылаю тебе стихи на последний великий случай. Я, счастливец, внушил их достойному соратнику парнасскому графа Дмитрия Ивановича {3}.

Что сказать о моей жизни? Живу домоседом. Соня моя все хворала. Переписываю, то есть чужими руками, пьесы для "Цветов" и печатаю их. "Эду" тоже. Всякое утро хожу в должность и занимаюсь {4}. Не чудо ли это? Всякий день думаю о стихах и, кажется, скоро размахнусь, и, даст бог, размах будет не пустой и не слабый. Прощай.

Длв.

55. М. Л. ЯКОВЛЕВ И А. А. ДЕЛЬВИГ – В. Д. ВОЛЬХОВСКОМУ

4 января 1826 г. Петербург

Яковлев:

СПб. 4 генваря 1826.

Лишь только ты уехал из Петербурга {1}, молва прошла, что ты полковник! – Мы молве тотчас поверили, потому что не находили тут ничего несбыточного; а еще более убедились в том, когда свитские офицеры подтвердили общие слухи, – но через месяц решительно сказали, что ты все пане Капитане, и мы, подосадуя на молву, пожелали тебе от души всех возможных благ в будущем!

Письмо твое к Дельвигу {2} нас очень порадовало. Хоть передавать вести с берегов реки Чараканы на берега Невы и не так-то легко и удобно, но тем приятнее должна быть всякая от тебя весть, когда ты найдешь удобный случай сказать нам что-нибудь о себе.

Наши, кроме Дельвига, во все время были здоровы, да и сам Антон начинает оправляться, ты помнишь, я думаю, его всегдашнюю болезнь – лихорадку: она-то недавно потревожила его тучность.

Саврасов сдал было роту; но полковник его сделан на днях бригадным, и рыжему опять приходится хлопотать с ротой.

Малиновского давно не видал, – он здоров, не совсем весел, по причине, которая должна быть тебе слишком известна. Долго ли он у нас пробудет, и того не знаю.

Корф занят, занят, занят, – я с ним редко вижусь.

Корнилов щеголяет с Анною в петлице, и она придает еще более важности его массивной фигуре.

Тырков укатил в свои поместья, но скоро возвратится.

Об Есакове нет ни слуху, ни духу, и о Мясоедове также; от Матюшкина есть вести. Он здоров. Вот все, что я знаю.

Комовский, лисичка по-прежнему – служит хорошо, кроме должности по Смольному монастырю, он участвует в занятиях по Министерству просвещения.

Мартынов – столоначальник, кавалер Анны 3-й степени. Чего ж ему больше?

Илличевский как путешественник, наблюдатель, марширует по Петербургу с золотыми очками, без которых ничего не значили бы его проницательные очи. Представлен к Владимирскому кресту, а ему очень хочется быть кавалером разных орденов. Честолюбия у Алексея Дамьяновича довольно, мы это с тобой давно знаем.

Стевен улетел на родину.

Костенского никто не видит. Или он ходит под шляпкой-невидимкой, или… или… не прид‹ум›аю, что сказать.

Юдин, Гревениц; Гревениц, Юдин und weiter nichts {И больше ничего (нем.). – Ред.}. Посмотрим, что Яковлев теперь скажет об Яковлеве:

1. Он тебя с прошедшими праздниками и Новым годом поздравляет и всех благ желает.

2. Что он любит тебя по-прежнему.

3. Что ему не удается много паясить, потому что занят делом, и, наконец,

4. Что он перестал на время влюбляться.

P. S. Недавно виделся с твоим братом. Столкнулись голодные в ресторации. Молодец!

Льва Сергеевича давно не видал. Он не унывает, горюет, хоть и есть о чем.

Комиссию Дмитрия исполним, как только Стевен возвратится из Финляндии.

Дельвиг:

Милый друг, письмо твое едва было получено, сейчас доставлено Яковлеву для круговой передачи, но Яковлев не показывал его никому. И до того ли ему? Он пьет с шампанским жженку и каждый день влюбляется в новую красоту. Насилу я его, отъездом Льва Пушкина, убедил написать к тебе вышеследующее письмо, оригинальное, совершенное в своем роде. – Жена моя тебе очень кланяется, желает здоровья и побед, я тоже. Насилу пишу, я уже около двух месяцев болен. Пиши и люби

Д‹ельвига› {*}

{* Подпись оторвана. (Примеч. сост.)}

56. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ

8 января 1826 г. Петербург

Откликнись, милый друг, перестань писать мне, что тебе некогда писать к Дельвигу, и разговорись по-прежнему. Ужели ты нашел другого поверенного в поэзии и любви или уж не тонешь ли в пропасти пустоты Московской? {1} Письма ко мне могут послужить тебе доскою, за которую хватаются утопающие. Надеюсь, что воспоминание о товарище разнообразной и живой жизни может иногда пробуждать Евгения к деятельности сердечной. Никогда подобного не случалось с тобою. Ежели ты болен, хоть бы милому Муханову сказал, чтобы он что-нибудь написал об тебе. Кстати: напиши мне, как зовут Муханова? Он так был добр ко мне, что я при всей лености горю желанием благодарить его письменно, и притом мне нужно будет возвратить ему несколько стихов, не вошедших в состав "Северных цветов", с изъяснением причин {2}. – Кланяйся ему покамест. С тех пор как ты молчишь или отнеки‹ва‹ешься недосугом, сколько перемен было перед глазами твоего друга. Сколько ужасов! Но, слава богу, все кончилось счастливо для России, и я с радостию поздравляю тебя с Новым годом и с новым императором. Дай бог тебе начать новую жизнь для счастия и продолжать старую для дружбы. Поздравь от меня твое почтенное семейство. Уверь их в моей родственной любви. Сонинька моя тебе очень кланяется, поздравляет с Новым годом и удивляется, с беспокойством о здоровье твоем, упорному твоему молчанию. Мы проводим очень тихо и мило нашу жизнь. Несколько добрых родственниц, несколько старых друзей составляют круг наш. Издание "Цветов" (которые на днях выдут) и твоей "Эды", Вальтер Скотт и частию Вольтер наши занятия. Выезжаем из дома редко, гостям рады часто, мечтаем об тебе еще чаще.

В самом деле, есть ли надежда с тобою скоро увидеться? Есть ли и когда? Что ты хочешь с собою делать и что делаешь? Что твои? Все это всегда занимало и всегда будет занимать меня. Что стихи твои, льются ли все, как ручьи любви, или сделались просто ручьями чернильными, как, с позволения сказать, у большой части ваших московских стихомарателей. Сохрани тебя бог и помилуй, не заразись! Носи в кармане чеснок и читай поутру и ввечеру Пушкина. Ежели Плетнев не доставил тебе его мелких стихотворений {3}, то на днях доставит. На свои деньги не покупай или покупай, только не для себя, а для других. Напиши мне об московском Парнасе, надеюсь, он не опустел, как петербургский. Наш погибает от низкого честолюбия. Из дурных писателей хотелось попасть в еще худшие правители. Хотелось дать такой нам порядок, от которого бы надо было бежать на край света. И дело ли мирных муз вооружаться пламенниками народного возмущения. Бунтовали бы на трагических подмостках для удовольствия мирных граждан, или бы для своего с закулисными тиранами; проливали бы реки чернил в журнальных битвах и спокойно бы верили законодателям классической или романтической школ и исключительно великому Распорядителю всего. Прости, душа моя, обнимаю, целую тебя мильон раз, благословляю тебя во имя Феба и святых Ореста и Пилада. Цвети, мой несравненный цвет, певцов очарованье.

Твой Дельвиг.

1826 года, 8-го генваря.

57. А. С. ПУШКИНУ

Начало февраля 1826 г. Петербург

Милый мой Пушкин, до тебя дошли ложные слухи о Раевском {1}. Правда, они оба в Петербурге, но на совершенной свободе. Государь говорил с ними, уверился в их невинности и, говорят, пожал им руку и поцеловал их. Отец их сделан членом Совета. Наш сумасшедший Кюхля нашелся, как ты знаешь по газетам, в Варшаве {2}. Слухи в Петербурге переменились об нем так, как должно было ожидать всем знающим его коротко. Говорят, что он совсем не был в числе этих негодных Славян, а просто был воспламенен, как длинная ракета. Зная его доброе сердце и притом любовь хвастать разными положениями, в которые жизнь бросала его, я почти был в этом всегда уверен. Он бы, верно, кому-нибудь из товарищей не удержался сказал всю свою тайну. Дай бог, чтоб это была правда. Говорят, великий князь Михаиле Павлович с ним более всех ласков; как от сумасшедшего, от него можно всего ожидать, как от злодея – ничего.

По письму твоему приметил я, что ты изволишь на меня дуться, быть может, за долгое мое молчание. Исправься, душа моя, от такого греха; будь человеком, не будь зверем! Пиши ко мне по-прежнему, за то я буду отвечать не по-прежнему, то есть аккуратнее. "Северные цветы" давно готовы, один Дашков не совсем выпростался {3}, а такого; одного ждут с охотою семеро. Твоя 2-я песня "Онегина"; везде читается и переписывается. Я не только что никому! ее не давал, да и сам не имею. Твой экземпляр отдал Вяземскому {4}, и для "Цветов" тобою назначенные куплеты его жена мне и переписала и прислала. Дела поправить нечем другим, как прислать ее с третьей к Плетневу и приказать печатать. Поздравление с "Борисом Годуновым" я было писал на огромном листе, да от радости до сих ‹пор› не окончил. Царицам гор {5} мое почтение. Прощай.