Письмо на небеса

С той ночи на мосту мы со Скаем мало общаемся в школе. Я не совсем понимаю, что между нами происходит, но меня очень радует то, что он больше не встречается с Франческой. А сегодня я столкнулась с ним на аллее, и он спросил, не загляну ли я к нему после уроков. Он впервые предложил мне прийти к нему домой днем. К сожалению, на этой неделе я живу у тети Эми, поэтому возник вопрос: как у нее отпроситься? С мамой я все это время старалась не разговаривать по телефону и попросить ее о том, чтобы тетя Эми отпустила меня, не могла. К тому же, мне не хотелось выдумывать правдоподобную ложь. Оставался только один выход – попробовать рассказать тете Эми правду. После того вечера, в который я расплакалась при ней, она относится ко мне с особой добротой, и я решила, что, возможно, она согласится.

Тетя Эми встретила меня на машине после уроков, и я спросила ее, не могли бы мы купить картофеля фри. По дороге в Arby’s я несколько раз открывала рот и снова его закрывала. Когда мы отстояли автомобильную очередь и тетя протянула мне пакет с картошкой, я сделала глубокий вдох и все-таки решилась:

– Есть один парень…

Тетя взглянула на меня с удивлением и беспокойством.

– … который мне нравится. Его зовут Скай. На самом деле он некоторое время был… моим парнем.

Я сделала паузу, ожидая, что тетя Эми перепугается. Однако вместо того, чтобы выехать на улицу, она остановилась на стоянке.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросила она.

– Я думала, ты разозлишься. Ну, ты всегда была против того, чтобы я с кем-то встречалась. Даже переночевать у подруги – и то с трудом разрешила.

Тетя Эми вздохнула.

– Я знаю, что немного строга с тобой. Просто этот мир полон опасностей, Лорел. Я не хочу, чтобы ты страдала. Для меня подростковый период прошел очень болезненно. И я хотела защитить тебя от этого. От всего этого.

После ее слов я все увидела в новом свете. Она вела себя так не потому, что верила в Бога, грехи и прочее, а потому что хотела защитить меня, и я вдруг почувствовала к ней огромную благодарность за ее заботу.

– Мне очень приятно, тетя, но тебе не кажется, что каждый сам должен пройти через все это?

Она недолго помолчала, прежде чем ответить:

– Я не могу остановить твое взросление. Но, Лорел, ты должна быть осторожна… Конечно, я буду против сексуальных отношений, особенно в таком возрасте, как и наш Господь Бог, но знай, если ты попадешь в ситуацию, в которой…

О нет. Разговор на сексуальную тему с тетей Эми? Я ее прервала:

– Я поняла. Нет, у нас не было секса. У меня не было. И потом, мы уже не вместе.

Я протянула ей пакет с картошкой фри.

– А что случилось? – спросила она. – Почему вы расстались?

– Это долгая история. В основном потому, что я еще не была готова быть с ним. Я много чего не могла ему рассказать. А потом узнала, что ему раньше нравилась Мэй, и это было для меня ударом.

Лицо тети Эми сочувственно смягчилось.

– Да, – произнесла она. – Представляю, как тебе было тяжело.

– Но с другой стороны, он замечательный друг. Он все еще нравится мне, и мне кажется, что я ему тоже могу снова понравиться. И он пригласил меня сегодня к себе домой, чтобы мы поговорили. Ты отпустишь меня к нему?

На ее лице отразились противоречивые чувства.

– Дома будет кто-нибудь из родителей?

– Да. Его мама. Она всегда дома. И я обещаю, что вернусь не поздно.

– Хорошо, – согласилась тетя Эми и добавила: – Я рада, что ты доверяешь мне.

– Я тоже, – улыбнулась я, видя, что моя откровенность действительно сделала ее счастливой.

Позже этим вечером тетя Эми отвезла меня к Скаю. Я поцеловала ее в щеку, поблагодарила за то, что она отпустила меня, и подошла к двери дома. Луковицы, посаженные нами осенью, дали ростки, и теперь распустившиеся тюльпаны тянули к солнцу свои головки.

Не обращая внимания на колотившееся в груди сердце, я постучала в дверь.

– Привет, – вышел ко мне Скай. Он стоял в дверях, словно защищая собой дом. Мы мгновение постояли на пороге в молчании, и у меня мелькнула мысль: не жалеет ли он о том, что меня пригласил?

– Я могу войти?

Через его плечо я видела тень его мамы, всматривающейся в открытую дверь.

– Кто там, Скай?

Наконец, я просто поднырнула под его руку и вошла в дом.

Телевизор вещал о чьем-то доме мечты. Ко мне подошла мама Ская. Все в том же халате, с собранными в пучок, но растрепанными волосами. Она указала на срезанные тюльпаны, гордо стоящие в вазе посреди беспорядка.

– Ты знала, что если бросить в воду монетку, тюльпаны выпрямятся? – спросила она.

– Нет, – ответила я. – Какая замечательная хитрость. Они очень красивые.

Она улыбнулась так, словно в эту минуту была искренне счастлива, однако продолжала смотреть на меня, не узнавая.

– Мам, это Лорел, – сказал Скай. – Вы с ней уже встречались. На улице, когда мы сажали цветы.

– О, – отозвалась она, – какая я глупая. – Но в ее глазах не вспыхнуло узнавание. – Не откажешься от чашечки чая? – спросила она слегка растерянно.

Я прошла за ней на кухню. Скай пытался помочь ей, но она отмахнулась. Она совершала чайный ритуал осторожно, неторопливо и шаг за шагом, будто заученные движения были опорой, не дающей ей упасть.

Когда я взяла у нее пахнущий мятой горячий чай, она сказала:

– Я пойду прилягу, Скайлар. Оставляю вас одних.

Я прошла за Скаем по скрипучему паркету в его комнату. Здесь, в отличие от остального дома, все было на своем месте. В глаза бросались прямые линии, созданные расставленной мебелью и ровно развешенными плакатами. На одном из плакатов были вы, на другом – обложка альбома In Utero, на третьем – Rolling Stones.

Скай прислонил к столбику кровати подушку и предложил сесть. Я примостилась на краешке его постели.

– Что ж… – сказала я.

– Что ж… – отозвался он.

– Я так и не поблагодарила тебя за ту ночь с вечеринкой. И за ночь у моста. За все. Спасибо тебе. За то, что ты был рядом.

– Не за что. Я рад, что ты позволила мне быть рядом.

– Могу я кое о чем тебя спросить?

– О чем?

– Ты видишь ее, глядя на меня? Я о Мэй.

– Нет. Я вижу Лорел.

– Правда?

– Да.

– Тогда почему ты меня любишь? То есть, любил.

– Потому что… ты напоминаешь мне о моем первом концерте, о котором я рассказывал тебе на Новый Год. Напоминаешь о чувстве, которое вызывает желание творить.