Питомцы апокалипсиса

У меня зазвенело в ушах. А как же я?

– Как же я?

– Ты дождешься даты своей отправки на Землю в Центре. До конца года тебе больше не нужно будет заботиться ни о Юлирель, ни о другом подростке-ананси. Сможешь проводить оставшееся время, как захочешь.

Колени затряслись, в груди заскрежетало. Взгляд мой заметался по белому кабинету. Как же так? Я укусил нижнюю губу до боли, до крови. Постарался смотреть в одну точку. Сфера из цветков тягуры сверкала в бликах на окне, как сиреневый сапфир. Жестоко, очень жестоко выложить это именно сейчас, сразу после свежей инъекции «сыворотки», сейчас, когда она еще не остыла в венах.

Как же хочется вскрыть эти чертовы вены!

Черт, как же хочется сбежать!

И как же хочется отплатить этому желтоглазому гаду за его «щедрость»!

Трясясь, я выдавил:

– Архонт, почему ваша дочь сейчас не любуется тягурой?

Гертен молча отвернулся к окну, и меня прорвало:

– Вы говорите, мы, люди, много и бесполезно работаем? А как же ваша дочь, которая как проклятая мечется по космосу, толкая рычаги флаера? Или Дарсис: сейчас он наверняка с солдатами Гарнизона скачет по лесам и равнинам вдоль границ? Не знаю я, конечно, что они делают, но каждый день Юля..лирель устает до криков во сне. Черт, у нее срывы! Почему же ананси заставляют своих детей рвать жилы и мучиться, если вы совсем не такие бестолочные муравьи-труженики, как люди?

Я думал, меня расстреляют, или повесят, или колесуют, или в карцер запрут хотя бы. Но архонт молча взял что-то из-под стола и встал. Его высокое статное тело вмиг оказалось возле меня.

Костлявая синяя ладонь, которую я ненавижу с детства, протянула мне свернутую белую материю. Носовой платок.

– Вытри слезы, Станислав.

Я коснулся своих щек: мокрые. Вытер глаза рукавом рубашки. Не нужна мне забота лжеца.

Не отрывая взгляд от окна, Гертен смял платок в кулаке.

– Почему? – тихо произнес архонт. – Потому что, мальчик, Свет угасает.

Глава 5

юля

а пускай я умру, если буду с тобой, но я хочу быть с тобой

а я уже умираю

только представлю, как ты говоришь:

а пока, стас.

юля юля, ля ля ля

Никак не прекращал сниться глупый сон, как я умоляю Юлю не покидать меня, причем на театральной сцене в старомодном сюртуке, тесных колготках и башмаках с пряжками. А Юля в пышном платье лишь веером машет и молчит. Будто играем какую-то пьесу.

Что ж, отмалчивалась моя инопланетная принцесса не только во снах.

И вот рванули синие прохладные ночи и красные жаркие дни, будто Супермен наперегонки с Флэшем. Декада пролетела вмиг. Ничего не менялось. Так же каждое утро будил Юлю в децур…децилл… пфу… мегаогромное число раз. Так же с закрытыми глазами мыл ее опасное, как атомная электростанция, тело. Так же мягкими, бесконечно долгими движениями чесал суперски-черные волосы с алым отливом. Так же завтракали белковой кашей ананси, только вдвоем: к Мане с Дарсисом больше не садились. Вообще с Маной я больше не заговаривал.

После завтрака всегда бежал в «Диснейленд» – луна-парк, который отстроили ананси и напичкали аттракционами с Земли и с других планет, чтобы их питомцы не скучали. Другие дети визжали на «американских горках» или тискали инопланетных зверюшек в питомнике. Каждый день каждого года визжат и тискают, и не надоест же.

Нас с Маной никогда не тянуло к такой ерунде. С первого дня похищения Мана искала способ быть полезной Дарсису не только в Центре, но и в Гарнизоне, на полях сражений. А я рвался обратно на Землю.

– На Землю? – переспросила десятилетняя девчушка с буйными кофейными кудряшками, когда я предложил ей искать путь домой вместе. Мы тогда только-только выучили певучий язык ананси – на уровне самоваров. Мана, как и все, еще говорила с акцентом, и слова, которые должны были звучать мелодично, из ее темных бразильских уст хлестали по ушам как кожаные ремни.

Я кивнул, и сказал фразу, которую слышал в каком-то историческом фильме:

– Отберем назад наши жизни у грязных римлян.

Она показала старые белесые шрамы на смуглой коже:

– Тогда моя все равно побудет со мной недолго.

Вот так. Мы оба хотели бороться: я – за свою сестру, Мана – за Дарсиса. Я – за человека, она – за пришельца. Ей мечталось укрепиться здесь, мне – свалить подальше.

Разные цели, один способ достижения: тренироваться. Учиться драться.

Посчастливилось – откопали на парковом складе игрушек пару пыльных тренеров-ботов с шестью железными щупальцами, обитыми твердыми подушками. На этикетке сверкало оранжевым: «Botboxer». На месте лиц у ботов мигали дисплеи со списком тренировок по смешанным единоборствам. В том числе по стилям чемпионов MMA.

Наше бездействие закончилось. От радости Мана попыталась станцевать со мной самбу, но я отдавил ей ногу.

Пыль-то мы с железа стряхнули, и маты расшвыряли по найденной пустой комнате. А вот дальше ботбоксеры швыряли нас по этим самым матам как мешки с картошкой, заламывали руки за спины двойным нельсоном, размазывали лица по твердой резине. Самый начальный уровень тренировки щадил наши мышцы и кости не больше монахов-убийц в храме Шаолинь.

А через месяц Мана сказала: Баста, утерла бежавшую из разбитой губы кровь, и в первый раз завалила своего спарринг-партнера. Набитые руки ее скрутили левую верхнюю щупальцу обратным узлом, быстрые длинные ноги плотно сдавили стальную голову, противник застучал свободным щупальцем по мату: сдаюсь. Улыбка засияла на усталом вспотевшем лице маленькой победительницы. Я аплодировал стоя.

Вечером в столовой Мана разрешила поесть пиццы, несмотря на уже тогда начатую нами белковую диету.

Сам я перевалил через режим «новичка» только через три месяца. Мана уже опережала меня на пять уровней – дальше только Земля. Но меня все равно захлестнула гордость великого первопроходца. Я как никогда понимал, каково круто было Человеку-пауку, когда он надрал задницу Доктору Осьминогу.

А что сейчас? Спустя шесть лет?

Мана уже прошла почти все уровни сложности, уже вовсю махалась с третьим лучшим бойцом MMA – Джорджем Сен-Пьером. Когда она разделает его под орех, то приступит к Андерсону Силву и Дэну Хендерсону, чемпионами во всех весовых категориях. Их она тоже разделает, уж точно. И тогда Мана сможет любого разделать под орех. Вообще любого. Кроме Дарсиса.

Дурацкая «сыворотка».

Всю последнюю декаду я кувыркался по матам в обнимку с Доктором Осьминогом. Фирменный хлесткий хук Ройса Грейси в исполнении жесткой подушки на стальном щупальце снова и снова швырял меня по углам комнаты. Взбешенный, я чуть не грыз обивку мата. Глаза щипало.

Никто не наблюдал за моими промахами.

Никто не подкалывал: сопли, мол, вытри, принцесса, да не с лица – с матов, а то поскользнёшься.

Никто не советовал, как избежать этого резкого выпада в челюсть. Никто – значит, никто с кудрявой копной волос, насмешливым взглядом и ртом, говорящим по-португальски через слово. Никто – значит вообще никто.