Питомцы апокалипсиса

Только лежа на матах я не думал о Юле. Потому что думал о Мане.

Решить бороться бок о бок с кем-то – значит стать кому-то братом или сестрой? На это я подписался? Нет уж, моя сестра – одна единственная, и больше их не производят! – на Земле. Других не просили.

Однажды, идя по луна-парку, я увидел, как маленькая Рудо сидела подле телескопа здоровее базуки и крутила винт на держателе.

– В Адастре звезд не увидеть, – сказал я. – Даже ночью.

– Свет мешает, – согласилась Рудо, продолжая крутить винт. – А жалко, Герсен любит смотреть на звезды.

Неожиданно она взглянула на далекий белый столб на востоке и топнула ножкой.

– Дурацкий Свет! Хоть бы ты угас!

Я почему-то вздрогнул. «…Мальчик, Свет угасает» – прошуршал в голове голос старого лжеца.

– Ты ждешь когда он угаснет, чтобы посмотреть на звезды?

– Что? – глаза Рудо округлились. – Разве это возможно? – она погрозила кулачком на восток. – А было б ох как неплохо!

Будь даже Свет живым и зрячим исполином, то вряд ли бы разглядел ее маленькую ручонку, но Рудо это не смущало.

– Нам обещали экскурсию на орбитальную станцию через два месяца, – сказала девочка. – Может нам разрешат взять телескоп, чтобы Герсен смог ближе разглядеть звезды. Пока пытаюсь просто настроить эту штуку.

В стороне цепочка красных вагонеток разогналась по крутым рельсам «американских горок». Радостный визг разрезал густой теплый воздух, пропитанный ароматами тягуры и пушинника. Выработанный в крови пассажиров адреналин отдался в моей голове дождем конфетти из кусочков восторга. Ух, как им весело! Постойте-ка!

– Через два месяца? – переспросил я.

– Говорят.

Юля, Юля, пускай тебе плевать, но я хочу быть с тобой. И я увижу тебя через месяц после того как мы расстанемся. Твой солдат любви прилетит в твой новый дом на экскурсию.

В просторном светлом холле «Диснейленда» я налетел на вешалку-стойку с одеждой. Видно, розовые очки запотели. Я выбрался из вороха бальных платьев и смокингов, Никсия тут же ткнула меня пальцем в грудь.

– Ты, быстро забирай один смокинг и платье для своей принцессы и брысь отсюда, пока не повалил все тут.

Я оглянулся на шеренгу черных костюмов и цветных платьев.

Прилечу я к тебе или нет, я не знаю. Я не знаю что я знаю, а что не знаю. Знаю только: есть один лжец, и он всем тут заправляет. И он заберет тебя у меня.

Поэтому ты прекратишь отмалчиваться. Иначе я порву твой чертов веер!

Глава 6

Только зубчики расчески коснулись волос Юли, моя инопланетная принцесса тут же упорхнула в другое измерение. Отражение ее головы в зеркале над раковиной передо мной закачалось, словно в медитации. Золотистые глаза потухли. Губы приоткрылись – словно две морские волны разбежались друг от друга. Махровое полотенце на ее груди едва поднималось и опускалось.

Ничего, за шесть лет мы уж научились обходить ее джедайские штуки.

Я отвел расческу от мягких волос, жизнь вмиг вернулась во взгляд Юли.

– Еще, – слабо попросила она. Я молча обошел стул, с которого неприступная героиня моих снов смотрела на меня просящим взглядом. И кто теперь кого умоляет, злорадно подумал я, встав перед Юлей.

Словно в раздумье повертел расческой – так же во сне она махала веером перед моим носом.

Но больше Юля не проронила ни слова, только вертикальные палочки-зрачки ее сузились до едва заметных полосок. Как у кошки перед прыжком.

Я молчал. Она молчала. Молчал фабрикоид за дверью ванной. И рыбка, само собой, тоже молчала. Молчала вся наша общажная квартира, состоящая из ванной, Юлиной спальни и моей каморки-комнаты. Мир заткнулся.

Конечно, первым сдался я. А как иначе? Все эти годы я прислуживал ей вовсе не из-за приставленного к ребрам ножа.

Меня чуть инфаркт не торкает, стоит Юле занозу поймать. Вот и подходящее ей, только ей, бальное платье, все еще откапывал каждый день в холле «Диснейленда», переживал – вдруг не понравится моей инопланетной девочке, так волновался-волновался, что самого тошнит. Честно, хочется рвануть к унитазу и засунуть два пальца в рот. Чтобы наконец высвободится от розовых соплей, ванили, клубники, всей этой «струи любви» – пусть вместе с завтраком, кровью, сердцем, селезенкой…

Спасибо «сыворотке», когда Юле некомфортно, мне чертовски больно. Когда ей больно – я, считай, при смерти.

А тут я сам так напряг ее ранимую психику! Садист мерзкий!

– Скоро мы расстанемся, – сказал я. – Сразу после танцев.

– Расстанемся, – как эхо повторила Юля.

– Как давно тебе сказали? Хотя и так ясно: намного раньше, чем мне. И тебя не посещала нестандартная идея поделиться со мной?

– А Стас бы хотел?

– Ни в коем случае! – бросил я. – Зачем мне знать такие глупости? Просто однажды зашел бы в твою пустую комнату, и сам бы все понял.

Спина Юли вдруг ссутулилась. Полотенце чуть-чуть сползло с ее груди – совсем чуть-чуть, так, слегка, всего лишь настолько, чтобы кончик моего языка непроизвольно высунулся между губ, и я кусал его, не замечая.

– Отец рассчитал время, когда рассказ не травмирует психику Стаса, – сказала моя хозяйка.

– Ах, тогда ладно. Ведь твой отец главный умник во Вселенной. Он не рассчитал пока еще, больше скольки раз в день мне нельзя моргать, чтобы не сдох мой слабенький мозг?

– Беспокоиться не о чем, – она резко вынырнула из другого инопланетного уровня и перешла на «ты»: – Тебя избавят от «сыворотки». Избавят от меня. А спустя год избавят и от всего этого.

Юля слегка повела рукой, словно указывая одновременно на нашу квартиру, столб Света, Адастру, мое заточение на Люмене, ее отца.

Я поморщился: кроме покусанного языка, заболело в груди. Видно, от порезов чьих-то алмазных скул.

– Я тебя не понимаю.

– Тебя выдрессировали любить меня, а не понимать.

Я схватил ее за плечи и встряхнул. Полотенце соскользнула с тела Юли на пол. Ее глаза уставились на меня, непроницаемые, как золотой слиток. А я смотрел на ее голубое тело и впервые не отворачивался.

Юля коснулась моей руки на ее плече.

– Ты дрожишь. Ты боишься?

– Я боюсь, что напугал тебя, – мои руки осторожно отпустили Юлю. Какой радиоактивный паук меня укусил? Открыв шкаф, я взял чистое полотенце и спрятал под ним гладкие прелести моей хозяйки.

Красные пятна покрыли ступни Юли.

– Я не напугалась, ведь ты не в силах даже ущипнуть меня. Ты не опаснее цветка в вазе.

Мое плечо дернулось как от пропущенного джеба Доктора Осьминога.

– Будто специально задеваешь, чтоб прекратил расспрашивать.