Питомник богов

– Доктор Авл.

– Старый док? Он сидит, спит, ничего не хочет знать. Очень старый, очень ленивый.

– А если спросят эти… Джи Тау?

– Доктор ходит к больным, ведь не всех больных можно привезти в больницу. Завтра один глупый клон сильно поранится. Сунет руку в центрифугу. Совсем глупый. Рука в центрифуге, туда-сюда, вытащить нельзя. Клон кричит, все остановились, не работают, зовут доктора. А он тут как тут. Доктор Мангус осмотрит его, скажет: «Плохо всё, кости совсем поломаны. Режьте руку, везите в больницу». А потом зайдёт в пультовую ругать операторов. Скажет им: «Куда смотрели, безмозглые дети тормага? Почему подпустили глупого к машинам? Вай-цу! Такой ценный молодой клон и так поранился, позор вам!» Операторам станет очень стыдно, они опечалятся и отвернутся. А доктор пройдёт в заднюю комнату, где стоят кровати. Там его будет ждать человек. Он спросит. Доктор ответит и уйдёт. Всё будет так, женщина, что никто ничего не заподозрит.

– А если их поймают?

– Кого?

– Мангуса и того… человека.

– Не поймают.

– Вчера в больницу снова приходили Джи Тау. Большие начальники. Мангус их очень боится.

– Пусть не боится. Сила Держателя Сводов с нами.

– Я не шучу, Гумм.

– А я тем более, женщина.

23 Гостиничный блок Резиденции Джи Тау, главный купол Центрального поселения, планета Кидрония (4 КВ67:3) системы Абеллары, 15 семпрария 416 года Эры Восстановления

Вольску снится сон. Он стоит на смотровой площадке Второго Университетского Купола. За прозрачным стеклом – родной арпикранский пейзаж. Широкое прибрежное плато Покорителей, на котором воздвигнуты купола Университета, жилые купола для преподавателей и студентов, энергетическая станция и главная обсерватория планеты. Серое плато, розовое небо, оранжево-лиловые облака. Чёрные плоскости и серебристые выпуклости грандиозных сооружений.

И беспокойство.

Медленные, шероховатые наплывы страха.

Незримое, но отчётливое присутствие бездны.

Предела, за которым только тёмное ничто, темнее угольно-чёрной туманности Негро Макула, темнее Тёмных Путей.

Он чувствует, что рядом с ним кто-то стоит. Он чувствует присутствие и дыхание. Тонкие ритмы живого тела.

Он оборачивается и видит глаза Тамы Шайнар – огромные и глубокие, как предел бытия. Видит лицо Тамы – овал тёмно-красной бронзы с алой раковиной губ. Раковиной зовущей и обещающей. Видит прямой нос древней охотницы и его нежные крылья, приподнятые дыханием.

«Кто ты?» – спрашивает он Таму. – «Стоящая на краю». – «Зачем ты там стоишь?» – «Я могу заглянуть за край». – «И я могу?» – «Можешь. Но тебя увидит то, что живёт за краем». – «А тебя не увидит?» – «Нет». – «Ты невидима?» – «Я та, что поставлена у края». – «Ты повторяешься». – «Я делаю много странного. Я странная». – «У тебя странная кожа. Я никогда не видел такой кожи. С красным оттенком». – «Тебя беспокоит цвет моей кожи?» – «Да». «Ты боишься?» – «Нет».

Тама отступает. Пританцовывая, идёт по тёмным плитам смотровой площадки. На ней снежно-белая туника, и от этого её кожа кажется ещё темнее. Смесь корицы, кофе и киновари. У неё длинные ноги и сильные плечи. Линия подбородка точна и безупречна, как лезвие боевого клинка. Кожа на этой линии светлеет и вновь наливается тёплой тьмою там, где начинается шея. В эту тёплую тьму можно окунуться, как в предельные воды вечного наслаждения. В этой тёплой тьме скрываются радости молодых игр, во время которых вечно юная богиня дарит любовь и своё совершенство смертному.

Тама застывает в полуобороте, переносит тяжесть тела на левую ногу и поворачивает к Вольску лицо. Её тело под туникой выгибается «винтом», острый профиль разрезает серо-розовую панораму, а губы открываются в полуулыбке, обнажая ровную сверкающую линию зубов. Ровную, как лимес на границе Тёмных Путей. Сверкающую, как россыпь юных ультрабелых звёзд, только что покинувших пыльную скорлупу колыбельной туманности.

И губы, которые есть врата и совершенство, произносят слова:

«Они меня не видят».

Вольск открывает глаза. Кто «они»? Почему «не видят»? В отличие от «них» он и наяву видит Таму. Она стоит в дверях его комнаты и улыбается всё так же неотразимо. На ней нет туники. Ничего нет, кроме серебристого пояска на бёдрах.

– Я разбудила тебя? Извини.

– Нет… То есть всё в порядке.

– Удивлён?

– Да.

– Ты ведь с Арпикрана?

– Да.

– У тебя есть жена?

– Есть.

– Она красивая?

– Да.

– Сколько ей лет?

– Семнадцать.

– Такая молодая.

– Наши традиции…

– Она не обидится, – утвердительно говорит Тама и одним прыжком осёдлывает археолога. Её тело горячее и упругое, а движения быстрые…

24 Форт Бри, главная база Первого флота, Луна, спутник Земли (0 КА01:3 а), Солнечная система, 15 семпрария 416 года Эры Восстановления

Император уже несколько стандартных месяцев не покидал Форта Бри. Официально это объяснялось тем, что монарх принял на себя командование Первым флотом и занимался подготовкой его полномасштабных учений. На самом деле лунная база была одним из тех немногих мест, где Хранитель восьмидесяти пяти миров чувствовал себя в относительной безопасности. Его апартаменты располагались в толще лунных скал. Два километра твёрдой породы и многослойная оболочка обитаемых блоков отделяли обиталище монарха от верхних ярусов и поверхности Луны. Там, на поверхности, восемнадцать тысяч офицеров и матросов Первого флота ежесекундно готовились отразить угрозу Земле – материнской планете человечества. Только подрыв в окрестностях Луны тератронного заряда мог разрушить этот командный пункт.

Коммуникаторы Форта Бри при необходимости переносили трёхмерные изображения императора в любую из правительственных резиденций Солнечной системы, но самые главные совещания, слушания и доклады Туре Шактири коммуникаторам не доверял. Поэтому сегодняшний доклад Верховного координатора Службы Предотвращения монарх принимал в режиме личного контакта. Лорд Оушен Гридас прилетел на Луну и после стандартных проверок был допущен в зал совещаний.

– И я рад видеть вас, адмирал, – ответил император на ритуальные приветствия своего подданного и перешёл на «ты»:

– Садись, омадо.

Лорд Гридас присел на край позолоченного кресла – точной копии предмета гарнитура времён Людовика Шестнадцатого, выполненной из натурального красного дерева. Зал совещаний дизайнеры стилизовали под древние королевские апартаменты. Обстановка удивительно гармонировала с внешностью самого Туре Шактири – массивного человека с крупными чертами волевого лица и уверенной осанкой, выработанной за десятилетия повелительной жизни. Сегодня он облачился в повседневный светло-серый адмиральский мундир, и от этого лицо императора казалось более смуглым, чем на официальных «три-ка» изображениях. Зато густые чёрные волосы, унаследованные от бенгальских предков, и близко посаженные ярко-синие глаза – родовое отличие Дома Ойзеле – вполне соответствовали изобразительному канону. На одном из диалектов малого мира Майга слово «ойдзеле» означало «кобальтово-синий». По крайней мере, так утверждали энциклопедии, одобренные имперским комитетом стандартизации знаний и информации.

– Я слышал, ты официально отказал сыну в наследовании титула, – император смотрел на Гридаса в упор. Такой способ давления на собеседника также вырабатывался годами. Ненадёжные люди под упорным, как тартановый бурав, взглядом начинали мелко оправдываться и говорить то, что могло, по их понятиям, понравиться монарху. Из ненадёжных людей взгляд-бурав добывал липкую суть их ненадёжности, навсегда выводя её носителей за пределы монаршего доверия. Оушен Гридас не принадлежал к числу ненадёжных. Он ответил с интонацией настолько жёсткой, насколько возможна жёсткость по отношению к хозяину двух весомых ценностей подданного – жизни и смерти: