Питон

Тюльпанов догадывался, что у Катерины появился утешитель, но она в том не признавалась, а устраивать слежку ему было не по нутру. Однажды, вернувшись из лаборатории, он нашел записку с прощальным приветом и в тот момент испытал даже известное облегчение. Грусть, сожаление, тоска пришли потом. Томимый одиночеством в короткие часы досуга, Тюльпанов посвятил все свои помыслы Питону и стал постепенно привыкать к холостяцкой жизни.

А спустя несколько лет, где-то в самолете, он столкнулся со своей бывшей супругой и ее новым муженьком. Они любезно поздоровались и мило побеседовали. Катерина оставила мужчин на несколько минут. Тюльпанов в обычной бесцеремонной манере спросил у своего преемника, какими чарами он приворожил такую прелестную женщину. При этом выразительно поглядел на собеседника - невзрачного пожилого человека, который уступал ему по всем статьям. Тот ничуть не смутился, ухмыльнулся и ответил: "Я поверил в ее диссертацию".

Пораженный внезапно мелькнувшей в голове мыслью, Тюльпанов вскочил с постели и схватил тяжеленные гантели. Физическая разминка всегда стимулировала его творческую фантазию. Он потрудился в поте лица, потом наскоро позавтракал и помчался в лабораторию. До начала работы оставалось полтора часа. Можно было побеседовать с Питоном тет-а-тет.

– Послушай, дружок, тебе не надоело быть ассенизатором?
– обратился он к машине.

– Ассенизатором?
– переспросил Питон.
– Ах да, знаю... Что-то с памятью неладно, - пожаловался он.
– Попроси Вайля смазать контакты... Нет, не надоело.

– И никогда не возникало желания сочинить что-нибудь самому? Ну, скажем, трактат о нравственности. Или наставление молодым матерям.

Питон долго молчал. Вопрос был неожиданным и потребовал напряжения всех его умственных способностей. Тюльпанов представил, какое чудовищное количество операций проделал электронный мозг, чтобы освоить новую для себя сферу мышления.

– Нет, - сказал он наконец, - нет, Тюльпанов, это некрасиво, и я, признаться, удивлен, слыша от тебя подобное предложение.

– Почему некрасиво?

– Потому что я выполняю функции эксперта, ассенизатора, если пользоваться твоим выражением. Какую же цену будут иметь мои суждения, если я сам буду участвовать в гонке за публикациями? И ты еще советуешь мне писать о нравственности.

– Беспокоишься о своем престиже?

– Разумеется, что тут странного?

– Я знаю немало людей, которых ничуть не смутит подобное совмещение функций.

– Это ваше дело, - отрезал Питон.
– Я - машина, человеческое мне чуждо... Может быть, не все, - добавил он после секундного размышления.

Долго Тюльпанов убеждал Питона, но все его красноречие и аргументы наталкивались на стену. "Чертов пуританин, - подумал Тюльпанов, покидая рубку, - опять все рушится". Услышав за спиной шорох, он повернулся, но никого не обнаружил. "Только галлюцинаций мне еще не хватает!"

Следующие двое суток он пребывал в полнейшей прострации, не ходил в лабораторию, почти все время валяясь на диване и бессмысленно глядя в потолок. А на третьи позвонил Гутва и сообщил, что Питон имеет для него срочную информацию чрезвычайной важности. Впрочем, и это не произвело на Тюльпанова никакого впечатления. Что могла сказать ему безмозглая машина? Ну, уж безмозглой ее никак не назовешь, лениво поправил он сам себя и нехотя поплелся на свидание.

Вайль и Гутва поджидали его в рубке, у обоих был несколько загадочный вид, словно они заготовили какой-то сюрприз. Тюльпанов вяло поздоровался и осведомился, что нужно змею. Вместо ответа Вайль включил связь. По прерывающемуся от волнения голосу Питона можно было понять, как не терпелось ему поделиться своей новостью.

– Я написал научную работу, - торжественно заявил он.

Тюльпанов откинулся в кресле и нервно захохотал.

– А как насчет морали?
– спросил он, утирая слезы.

– Какая мораль? При чем тут мораль? Повторяю, я создал научное произведение.

– Ладно, - махнул рукой Тюльпанов, - давай его сюда.

В следующие несколько часов они знакомились с творчеством своего подопечного, который выбрасывал в рубку страницу за страницей; общее число их перевалило за тысячу. Темой своего исследования Питон избрал "Методику определения ценности научных работ", не без оснований полагая себя специалистом в этой области. Но какая это была чудовищная ерунда! Помесь списанных отовсюду фрагментов с банальными рассуждениями на уровне третьеклассника. Высокопарные и ничем не подкрепленные декларации, изложенные бесцветным тусклым языком. Все это вызвало только смех.

Закончив чтение и посоветовавшись, они включили связь.

– Ну как?
– раздался нетерпеливый голос Питона. Он явно предвкушал триумф.

– Ты проделал большой труд...
– осторожно начал Тюльпанов.

– Работал двое суток не покладая рук, - сообщил Питон.

– Книга отличается стройностью композиции, широтой охвата проблематики, глубиной проникновения в суть явлений, - продекламировал без смущения Тюльпанов, исторгнув у автора вздох удовлетворения.

– Не все, конечно, в ней равноценно, есть отдельные недостатки.

– Без этого не обходится, - снисходительно признал Питон.
– Я готов учесть дельные замечания.

– А как насчет проходимости? Тут мы вынуждены положиться на твою беспристрастность.

– Можете не беспокоиться. Я проэкзаменовал себя, и результат оказался выше всяких ожиданий - 94 процента.

У Тюльпанова глаза на лоб полезли. Гутва чуть не плюхнулся со стула.

– Да это мировой рекорд!

– Кажется, так, - скромно отозвался Питон.

– И все же, Питончик, согласись, было бы неэтично ограничиться твоим заключением о собственной рукописи. Придется отдать ее на повторную экспертизу.

– Вот это уже ни к чему, - заволновался Питон.
– Попадет еще к какому-нибудь дураку.
– Вы что, мне не доверяете?

– Отнюдь. Но порядок есть порядок.

– Я бы предпочел избежать дополнительных рецензий, - сказал Питон и небрежно, как бы невзначай, добавил: - Кстати, я тут между делом решил себя перепроверить - вернулся к некоторым забракованным рукописям, и оказалось, что с известной натяжкой их можно пропустить.

– Любопытно. А сколь велика натяжка?

– Процент-другой. Словом, пустяки.

– Послушай, Питон, а ты не мог бы еще раз посмотреть рукопись Ляпидуса?
– сказал Вайль.

– Почему бы и нет? Я их все держу в памяти. Минутку... Смотри-ка, вот сюрприз... Тянет на пять с лишним. Жаль, Ляпидус не дожил до этого счастливого мгновения. Урок для нас всех. Как говорится, семь раз примерь, а один отрежь. Так вы уж позаботьтесь, чтобы моя книга вышла. Есть у меня еще одна задумка...

Высокая комиссия не могла скрыть своего удивления, узнав, что при сохранении прежнего порога проходимости Питон начал пропускать четыре из каждых пяти отданных ему на экспертизу трудов.