Плацдарм непокоренных

— Зажги фонарь. Придется нам делать немцам лунное затмение. А сам убегай.

Беркут выдернул чеку, положил гранату в глубину пролома и побежал к выходу из выработки. Им повезло, что оказались за ее пределами. Каменистый грунт сдетонировал так, что с потолка обвалились огромные толстые пласты, погребая под собой тела погибших. Но все же, выждав несколько минут, пока улягутся пыль и гарь, Беркут, присвечивая себе фонариком, пробрался к пролому и остался доволен: завал оказался основательным.

— Только не страдай так, капитан, — примирительно проговорил Мальчевский, когда они молча дошли до того места, где столкнулись с первой группой немцев. — Ну, хочешь, приведу тебе другого фрица? Еще разговорчивее. Он тебе не то что про Штубера — про самого Геббельса пару анекдотов расскажет.

— Прекратить разговоры, младший сержант, — прервал его Беркут. — И впредь обращаться согласно воинского устава.

— Если «согласно устава», тогда давайте я прислонюсь к этой бастилии, а вы мне, товарищ капитан, перевяжете руку. Предплечье осколком задело.

— Каким еще осколком?! — всполошился Андрей. — Когда?!

— Да когда мы с вами, товарищ капитан, держали оборону по ту сторону Великой Китайской стены, а один из ваших любимцев-вермахтовцев швакнул по нам гранатой… Парень я терпеливый, но кровь, чувствую, сочится и сочится.

— Точно, ты говорил, что слегка зацепило! — покаянно признал Беркут. — Что ж ты все это время молчал, почему до сих пор не напомнил?

— Дипломатический этикет нарушить боялся, пока вы с этим курфюрстом нюренбергским переговоры вели, принимая его капитуляцию.

31

Приближаясь к последнему завалу, Беркут и Мальчевский наткнулись на группу, которую вел старшина Кобзач. Едва отдышавшись после прорыва в основную часть катакомб, все пятеро артиллеристов, вместе с Акудиновым и радистом, двинулись на выручку капитану. А неожиданно встретившись на изгибе штольни, чуть не застрелили его. Кого-то из бойцов, — Беркут умышленно не стал выяснять, кого именно, — подвели нервы, и он пальнул прямо на свет фонарика. Пули прошли где-то между щекой и плечом коменданта, отрубив часть шапки-ушанки. Хорошо еще, что оба сразу же плюхнулись наземь, и, уже лежа, Мальчевский крикнул:

— Порешу, гады! Второй раз подстреливают! — а убедившись, что в группе поняли свою ошибку, возмущенно добавил: — По фрицу бы так палили, иродовы дети, как по своему любимому младшему командиру Мальчевскому!

— Вот те на! — изумленно пробасил Кобзач. — В какого фрица не целюсь, все в Мальчевского попадаю! Как в привидение.

— Гарь ты орудийная, вот кто! — тяжело поднимался Сергей. — Откопали тебя, могильщика юродивого, на мою голову!

Они еще какое-то время изощрялись в суесловии, однако сам Беркут так обрадовался пополнению, что не придал инциденту никакого значения. Гарнизон угрожающе таял, и капитан серьезно побаивался, что, когда придется занимать позиции за последними баррикадами, защищать их уже будет не с кем.

— Что там у лейтенанта? — сразу же спросил он, поблагодарив Акудинова и радиста за «шахтерский подвиг»: как-никак пробились они друг к другу довольно быстро.

— Немцы самоходку подтянули прямо к центральному входу. Уже дважды пальнули по его завалу. Один боец убит. Остальных лейтенант отвел за третий завал. Сейчас укрепляет его. Штольня в том месте узкая, держаться будет легче.

— Он прав. Пора занимать оборону по последнему рубежу. Атаковать его немцы не пробовали?

— Бродят по штольне за вторым завалом. В наглую не прут. Видно, решили отложить штурм до утра.

— Но это не нам — им передышка. Старшина, возьмись со своими людьми за третий завал, в этой штольне. Он уже намечен, основа заложена. Постарайся управиться до полуночи. Под утро на всякий случай перекроем и штольню, ведущую к плавням. Хотя в ту часть немцы еще вроде бы не проникали.

И все же для гарнизона подземелья это тоже была своего рода передышка. Буквально за два часа бойцы соорудили три завала, укрепив их вагонетками, кусками рельс и большими каменными блоками. Кроме того, в дальнем, разведанном Звонарем, углу плавневой штольни они соорудили еще один, запасной бастион, создав возле него небольшой склад оружия и боеприпасов.

Поскольку через пролом, благодаря которому группа Кобзача соединилась с ними, уходить гарнизону было некуда (штольня контролировалась немцами, а Беркут вынужден был постоянно держать недалеко от пролома часовых, чтобы немцы не просочились им в тыл), то плавневая штольня давала им последнюю надежду на выход из подземелья — к плавневому лиману, к самой реке, к небольшому плавневому леску.

— Здравствуй, капитан, еле дождался тебя. — Иногда Беркуту казалось, что собственное бессилие, его невостребованность в этой крайне тяжелой обстановке, изводили лейтенанта Глодова куда больше, нежели ранения. — Давай наконец поговорим как офицер с офицером.

— В таком случае вам следовало бы обратиться ко мне, как полагается младшему по званию, — жестко заметил капитан, что вызвало у Глодова некоторое замешательство. Он мог ожидать любой реакции коменданта гарнизона кроме той, что последовала. — И все же, очень внимательно слушаю вас.

Беркут не желал объяснять лейтенанту, что, делая это замечание, менее всего хотел во что бы то ни стало выдержать букву устава. Не мог и не должен был объяснять ему, что это один из его испытанных способов заставить офицера, приготовившегося к панической исповеди, вспомнить, что он действительно… офицер. Что идет война. И для того, чтобы жить, на войне требуется не меньшее мужество, чем для того, чтобы достойно умереть. А умирать нужно также мужественно, как и жить.

Андрей предугадывал тему их разговора и сразу же пытался вывести Глодова из того ощущения «ненужности», в которое лейтенант загнал себя мрачными размышлениями.

— Да, собственно… — замялся лейтенант. Замечание Беркута действительно выбило его из седла. — Простите, товарищ капитан, что…

— Не в уставе дело, лейтенант Глодов. Что случилось? Решили первый патрон в обойме своего пистолета сделать последним? Так не вы первый. Прием испытанный, но, должен вам доложить, гнуснейший. Нет, ошибаюсь?

— Собственно говоря…

— Ну что вы заладили: «собственно, собственно…»? Не хватает мужества пустить себе пулю в лоб — так и скажите: «Товарищ капитан, будьте добры, возьмите мой пистолет и пальните мне в височек. Только поаккуратнее, чтобы попристойнее выглядеть при прощальном салюте».

— Странно. Именно об этом я и хотел просить вас, — вдруг пробормотал Глодов, приподнимаясь и упираясь спиной в завешанную шинелью стенку.

Слушая его, Андрей опешил. Свою «притчу» о патроне он опять же продекламировал в сугубо воспитательных целях.