Плач льва

— Джейн.

Он не удивился, скорее обрадовался, сжал ее руку своими ладонями и приветливо ответил:

— Майк.

— Байк! Мой байк! — вопит Жене в приоткрытое окно автомобиля какой-то мальчишка лет пятнадцати. — Ты че, тетя, белены объелась?! Совсем не соображаешь, куда едешь?!

Женя потерянно смотрит в лобовое стекло. Так и есть. Она настолько удалилась от реальности, что, паркуясь, задела велосипед бедолаги. Профессиональным взглядом начальника она мгновенно оценивает нанесенный ущерб: разбитый фонарь, слегка погнутая передняя рама, испорченная камера. Женя быстро достает из кошелька несколько банкнот, отдает возмущенному юноше:

— Этого хватит?

Гнев вспылившего велосипедиста тут же гаснет:

— Ладно. Чего там, тут и на моральный ущерб с лихвой. Нет проблем.

— Если бы нет, — вздыхает женщина, глядя, как юноша увозит свое изувеченное сокровище, — если бы нет, — повторяет она и, прежде чем выйти из машины, еще долго сидит, глядя в пустоту потухшими, словно неживыми глазами.

11

Несмотря на то что у нее внутри созревала и расцветала новая жизнь, Юленьке казалось, что она умерла. По крайней мере, все ощущения полностью соответствовали ее представлениям о смерти. Все сколько-нибудь значимое осталось в прошлом, отошло в небытие. Впереди только пустота, мрак, безысходность. Юленька не могла даже самой себе объяснить, что уязвило ее больше: предательство любимого мужчины или последствия этого предательства, которые одним махом перечеркнули все ее тщательно составленные и выверенные планы. Она — современная, в меру начитанная девушка, воспринимавшая, как и большинство представителей ее поколения, Татьяну Ларину, Наташу Ростову, мадам Бовари какими-то недалекими, совершенно потерянными и абсолютно непрактичными созданиями, неожиданно осознала, что она мало чем отличается от этих героинь литературы девятнадцатого века. Любовь сделала ее безрассудной, мгновенно превратила из твердо стоящей на земле, знающей себе цену и верящей исключительно в светлое будущее девушки в несчастную, опустошенную и наказанную жизнью за свое безрассудное чувство толстовскую барышню. Юленька была настолько шокирована произошедшим, что, как ни старалась, не могла составить ни одного хоть сколько-нибудь приличного плана дальнейших действий.

Сначала она просто заливалась бесполезными слезами, ни на что не надеясь и ни о чем не думая, кроме как о своей никчемной участи. Конечно, рыдания не произвели никаких глобальных изменений в ее судьбе, но все же помогли хотя бы немного успокоиться и поверить, пусть и на короткое время, в то, что все еще можно исправить. Однако никакие размышления не позволили ни на миллиметр приблизиться к хоть сколько-нибудь приемлемому ответу на извечные вопросы «как быть» и «что делать». Она не хотела открыто признаваться в этом даже самой себе, но все же где-то в глубине души лелеяла надежду на то, что блудный профессор одумается. Девушка пыталась убедить себя в том, что он не рассказывал ей об отъезде лишь потому, что не хотел волновать и страдать понапрасну. Казалось, что вот сейчас, вот в эту самую секунду прозвенит звонок и на пороге появится он и скажет, что приехал за ней, и… Но вокруг стояла гнетущая тишина: молчал звонок, молчали телефоны, и только автоматический голос на другом конце трубки время от времени с сожалением сообщал Юленьке о том, что «абонент в сети не зарегистрирован». Идеалисткой девушка не была. Или уже не была? Неважно! В этих пустых мечтаниях она провела не более нескольких суток, по прошествии которых на смену гнетущему унынию, абсолютной растерянности и душераздирающей жалости к самой себе пришло наконец осознание того, что необходимо срочно что-то предпринимать.

Юленька думала о возможности возвращения в общежитие. Пока она является студенткой, то имеет право жить там, но через два месяца она должна превратиться в дипломированного архитектора, и полученная корочка о высшем образовании навсегда закроет перед ней двери комнаты, в которой прожито без малого четыре с лишним года. Наверное, можно попытаться договориться с администрацией и снимать там хоть какой-нибудь угол, но на какие средства этот угол оплачивать, Юленька не имела ни малейшего представления. Она пробовала искать работу, что в ее положении оказалось занятием совершенно бесперспективным. Если в отдельных, отнюдь не многочисленных компаниях работники отделов кадров были настолько хорошо воспитаны, что проводили с ней обычное интервью и вежливо говорили свою коронную фразу: «Мы вам перезвоним», то в большинстве относились с нескрываемым удивлением и чуть пальцем у виска не крутили, глядя на ее характерно выпирающий живот. Все, чего Юленьке удалось добиться за несколько дней хождения по архитектурным бюро, строительным и дизайнерским конторам, — это разовая подработка в виде распространения у ближайшего метро листовок с рекламой одной из студий по оформлению интерьеров. На полученные деньги можно было вполне комфортно просуществовать целый огромный, длинный один день.

Из приобретенного опыта девушка сделала единственный вывод: другого выхода, кроме как вернуться с повинной головой к родителям, просто нет. Щекотливая ситуация усугублялась тем, что они до сих пор ничего не знали о ее беременности. Последний раз Юленька ездила домой на Новый год, когда положение ее еще не было так очевидно. Сколько раз представляла она себе, как приедет в родительский дом со своим жутко умным и образованным профессором, как сообщит маме и папе о скором появлении внука, как пригласит их на свадьбу и как они с нескрываемой гордостью станут рассказывать соседям о том, что их ненаглядная, образцовая дочь сорвала в столице настоящий куш. Мама непременно будет промокать платочком глаза, а папа, конечно же, вставит свое излюбленное: «Фортуна любит целеустремленных».

Представив все это в очередной раз, Юленька немедленно отправилась на почту и отбила родителям телеграмму о том, что сразу после защиты ее отправляют стажироваться на объект помощником архитектора. Она извинилась за то, что не может приехать, обещала навестить семью сразу же после окончания практики, намочила бланк телеграммы несколькими слезинками и решительно отсекла возможность появления в отчем доме без обручального кольца, но с последствиями несостоявшейся регистрации брака. Уж слишком хорошо запомнился ей разговор матери с подругой, когда пришедшая к ним в гости женщина взволнованно сообщила, что дочь какой-то их общей знакомой вот-вот родит, а появления отца у ребенка в ближайшем будущем даже не предвидится. Мама тогда прижимала руки к груди и, округлив глаза, шептала с придыханием: «Какой позор! Нет, лучше умереть! Юля, даже не вздумай!» А отец лишь засмеялся, ободряюще потрепал по плечу шестнадцатилетнюю дочь и обратился к жене с укором:

«Ну ты скажешь тоже! Юленька — умница и никогда не позволит себе такого, правда, дочка?»

Девушка горячо закивала в ответ. Она и сейчас кивала, стоя у почтового окошка и думая о том, что никогда не позволит себе стать причиной несмываемого родительского позора, лучше которого сама смерть.

Таким образом, положение Юленьки было совершенно и безнадежно безвыходным. Она понуро плелась к дому, не разбирая дороги, наступая легкими кожаными ботиночками в чавкающую мартовскую жижу и не обращая внимания, что она хлюпает не только под тонкими подошвами, но уже и внутри обуви. Девушка не смогла придумать ничего более или менее стоящего для разрешения своей щекотливой ситуации. Ей отчаянно нужна была помощь и план дальнейших действий. Но пока в ежедневнике значился только один пункт: собрать вещи и переехать в общежитие. Там, по крайней мере, можно спокойно существовать и каждый раз, выходя на улицу, не надо осторожно оглядываться, чтобы проверить, не поджидает ли ее ненароком хозяин квартиры. Пока Юленька пребывала в тягостных раздумьях о своей дальнейшей неопределенной судьбе, мужчина несколько раз звонил, довольствуясь сбивчивыми оправданиями и горячими заверениями, что «непременно, вот-вот, скорее всего завтра» и т. д. Однажды он даже приходил. Вернее, Юленька думала, что это был он. Подойти к двери и посмотреть в глазок она так и не решилась, а хозяин квартиры, в свою очередь, оказался настолько деликатен, что не позволил себе войти в дом без приглашения. Хотя комплект ключей у него, конечно же, имелся. Девушка не была настолько глупа, чтобы не подумать об этом. И она думала. Думала о том, что наступит день, когда терпение мужчины лопнет и он нагрянет к ней средь бела дня, а того хуже — и ночи, да не один, а в сопровождении наряда милиции. Бесконечно испытывать удачу Юленька не считала возможным, поэтому тянуть с переездом не собиралась. «Сейчас же начну складывать коробки», — уговаривала она себя, механически переставляя замерзшие ноги.

Однако чему быть, того не миновать. Мужчина ждал ее у подъезда, и, когда Юленька его заметила, разворачиваться и уходить в обратном направлении было неумолимо поздно. Осторожно, но твердо он подхватил девушку под локоть и не отпускал все то время, что они ехали в лифте. В квартире он усадил мертвенно-бледную, не сводящую с него испуганных глаз, до боли закусившую губу квартирантку в кресло. Сел напротив и решительно приказал:

— Выкладывайте!

И Юленька выложила. Рассказ получился довольно длинным, то и дело прерываемым слезами, сморканиями и питьем воды. Хозяин квартиры ее не торопил, не перебивал и не задавал вопросов. Слушал молча, внимательно и, хоть ничем и не демонстрировал сочувствия, как-то неуловимо давал понять, что он априори на ее стороне. Он слушал именно так, как Юленька хотела, чтобы ее слушали: вдумчиво сопереживал, играл бровями — то недоуменно вскидывал вверх, то сводил к переносице, и только этой почти неуловимой мимикой выражал свое отношение.

Когда Юленька наконец замолчала, она почувствовала одновременно и огромное облегчение, которое ощущаешь всякий раз, раскрывая душу перед случайным попутчиком, и какой-то вязкий, намертво прилипший стыд из-за того, что позволила себе распустить нюни перед совершенно, по сути, посторонним человеком. Девушка постаралась взять себя в руки и уже спокойно, без всякого надрыва произнесла:

— Извините. Простите меня. Зачем вам мои откровения? Я сейчас уйду. Только соберусь и уйду. Вы скажите, сколько я вам должна. Я отдам, когда смогу.

Мужчина молчал, смотрел куда-то в сторону. Размышлял он о чем-то своем, но Юленька расценила его молчание как совершенно оправданное недоверие. Разве может здравомыслящий человек после всего услышанного рассчитывать на то, что сидящая перед ним глупая, беременная мышка в ближайшем будущем расплатится? Нет, девушка никогда не считала себя несимпатичной. Напротив, она казалась себе довольно интересной, и уверенность эта подкреплялась былыми заинтересованными взглядами молодых людей. Ладненькая, подтянутая фигура, не слишком густые, но блестящие, слегка вьющиеся светлые волосы, задорные голубые глаза, вздернутый нос и веселые детские ямочки на щеках — все это привлекало внимание и притягивало кавалеров. Но сейчас вконец измотанные нервы и забирающий последние силы ребенок вместо фигуры оставили Юленьке обтянутый кожей скелет с нелепо смотрящимся, словно приклеенным к нему животом. Глаза теперь не блестели, давно не мытые волосы потускнели, ямочки на щеках напоминали скорее горестные морщины, и даже нос, казалось, перестал стремиться вверх и как-то поник. И цветом своим, и поведением девушка напоминала себе мышь, которую с большей долей вероятности следует прихлопнуть, а не пожалеть. Она и не рассчитывала на жалость, поднялась из кресла, собираясь приступить к сбору своих пожитков.

— Сидите!

От этого резкого, неожиданного окрика Юленька как подкошенная повалилась обратно.

— Я правда отдам, — залепетала она неуверенно, сама себя презирая за то, как жалко и унизительно выглядят ее сбивчивые обещания.

— Да-да, хорошо. Отдадите. Я понял, — мужчина сам вскочил со стула и зашагал по комнате из угла в угол. Он ходил и бормотал какие-то незнакомые Юленьке фамилии. «Знакомых в органах вспоминает», — решила девушка и вжалась в кресло еще сильнее.

— Булатников. Нет, не пойдет. Может быть, Корнеев? — продолжал вести этот нелепый диалог с самим собой хозяин квартиры. — Нет, Корнееву подавай громкие имена. Тогда кто? Шепелев? Нет. Хорько? Не вариант. А если Ставицкий? Да, Ставицкий. Почему бы и нет? Можно попробовать, — он достал мобильный и, отыскав в списке нужный контакт, быстро набрал номер. — Сергей? Да. Это я. Надо же, узнали… Спасибо, спасибо, своим чередом. Видите ли, нужна ваша помощь. Вопрос щекотливый. Да, смогу. Да, подъеду. Хорошо, договорились, через час.