Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Жаль её, – покачала головой Сашенька, завязывая мантоньерки, – бежать ей с Борисом надо было.
Выросшая в любви и ласке, она искренне сочувствовала героине пьесы, и даже если не старалась найти в произведении глубокие мысли, чтобы пуститься в рассуждения о проблемах современного общества, всё же ощущала, сколь нередки были подобные случаи для молодых барышень. Её немного детская непосредственность и чувствительность остро отзывались на подобную несправедливость, что почти всегда удостаивалось колкости со стороны некоторых фрейлин.
– Душечка, Вы романов начитались? – Ланская картинно вздохнула, словно поражаясь наивности Жуковской.
– А что, ей стоило терпеть, по-Вашему?
– Elle est stupide*, – оценила происходившее
В её позе и манере речи было столько превосходства, что ни у кого и сомнений не оставалось – она и впрямь знает, о чем говорит. Вот только уважения за такие речи удостаивалась не всегда: мало кто из барышень публично признавал подобное лицемерие.
– О, Вы, mademoiselle, непременно бы сумели, – Катрин с какой-то смесью сожаления и пренебрежения взглянула на императорскую крестницу. Та едва ли удостоила говорившую ответом, поскольку ведущую роль вновь перехватила Жуковская.
– А любовь как же? – не унималась Сашенька, ничуть не готовая принять позицию Ланской, казалось, предвидевшей этот вопрос – ответ её был лишен предварительных раздумий:
– А к слову “любовь” любовник ближе чем муж, не так ли? – поделилась своим “блестящим” знанием языка Ланская, и своими планами на замужество, по всей видимости, тоже. Если в начале столетия даже мысли о браке по расчету вызывали возмущение в обществе, то в его второй половине взгляды начали меняться, и хотя это всё так же не поощрялось, разговоры о подобном уже не пресекались немедленно, а барышни, не питавшие романтических чувств к супругу, не осуждались, если они не выставляли это напоказ – личная жизнь по прежнему оставалась тайной.
– Ce qui se fait de nuit para^it au grand jour, mademoiselle Lansky**, – в том же тоне уведомила её Катерина, – ни один адюльтер еще не остался незамеченным, даже в царской семье.
Прежде, чем императорская крестница успела ответить ей новой шпилькой, к кружку фрейлин подошли Николай и Александр: Великий князь тут же обратил все внимание на себя, заговорив о статье Добролюбова, вышедшей почти сразу после премьеры пьесы, пока цесаревич, ничуть не желающий повторять участи брата, жестом предложил Катерине покинуть это порядком надоевшее ей общество. Хотя, если говорить начистоту, неприятной ей была лишь Ланская со своим излишне прагматичным взглядом на жизнь и брак, чего воспитанная в иных порядках княжна не могла принять. Точнее, она бы ничего и не сказала, если б не завязался столь серьезный диалог, и со стороны его зачинщицы не расходились волны насмешки над теми, кто искренне сочувствовал героине пьесы.
– Вы спасли меня, Ваше Высочество, – выдохнув, произнесла Катерина. Николай понимающе улыбнулся.
– Фрейлина Ланская?
В ответ на столь моментальную догадку княжна замедлила шаг, чтобы взглянуть на идущего рядом цесаревича.
– Она и Вас утомила?
– Мне кажется, во всем Дворце не найдется человека, который бы считал её образцом порядочности и невинности. А тех, кто наслаждается беседами с ней, можно пересчитать по пальцам.
– Я заранее выражаю искреннее сочувствие тому, чьему дому хозяйкой она станет, – бросила Катерина, качнув головой. В том, что из Ланской выйдет такая же мать, держащая всю семью в кулаке, как Кабаниха, она сомнений не имела.
– О, это определенно будет какой-нибудь барон или граф, в почтенном возрасте, которого она очарует до такой степени, что он вместо слуги ей чай подавать станет.
Картинка нарисовалась столь яркая, что не расширить её того сильнее было бы досадным упущением, а недостатком воображения княжна не страдала. Хотя бы на столь невинный диалог, что не покинет пределов их тесного круга из двух человек, она имела право. Вряд ли хоть слово из беседы достигнет ту барыню в странной шляпе, что явно кого-то ожидает на резном диванчике.
– И она
непременно на каждом светском приеме будет говорить о неземной любви к нему, во что, конечно же, никто не поверит, – фраза была произнесена нарочито с придыханием и легким сочувствием, хотя уголки губ Катерины уже подрагивали, как и зеленые глаза лишились своего холода.– Особенно его дети от первого брака, – поддержал игру цесаревич, вдохновенно расписывая будущее императорской крестницы, – им придется называть маменькой ту, что вряд ли окажется их старше. Они будут пытаться всячески открыть отцу глаза на его новую супругу, но он уже слеп от своей любви.
– В конце концов, он перепишет все завещание на нее, оставив детей обездоленными, и на следующее утро по нему уже отслужат панихиду.
– Вы жестоки, Катрин, – усмехаясь, оценил её вариант Николай, – она еще немного поживет с ним, чтобы иметь возможность посещать приемы в сопровождении столь знатного супруга. Ведь после его кончины ей придется блюсти траур: это накладывает табу на все светские вечера, а такая барышня как она следит за своей репутацией, чтобы попрать все нормы.
– И несмотря на то, она будет тайно иметь связь с каким-нибудь офицером.
– Драгуном! Чем не принц на коне?
Едва сдерживающая смех Катерина после этого воодушевленного замечания уже, не таясь, рассмеялась, и столь заразительно, что Николай сохранять серьезность тоже не имел возможности. Впрочем, дабы не навлечь на себя осуждающие взгляды, пришлось почти сразу успокоиться, и лишь заговорщицкие улыбки, коими обменивались собеседники, напоминали о случайном и кратковременном отхождении от правил. Удерживая раскрытый веер так, чтобы он слегка прикрывал ее губы, княжна едва заметно подалась в сторону цесаревича.
– Не думала, что Наследник Престола может обсуждать барышню за её спиной, – в голос нарочно был добавлен легкий укор, но веселье в зеленых глазах выдавало настоящие эмоции. Николай, так же чуть склонившись к своей спутнице, понизив голос, вкрадчиво пояснил:
– Готов поспорить – не к ночи помянутая барышня сейчас с не меньшим удовольствием сплетничает о нашем уединении.
С тихим смехом Катерина сложила веер, едва дотронувшись его краем до плеча цесаревича в немом, но шутливом предупреждении. А в зеленых глазах читалась благодарность за эти спокойные минуты, позволившие забыть о причинах для грусти и впервые за долгое время искренне рассмеяться.
Комментарий к Глава двенадцатая. С мечтой о близком пробужденье
*она глупа (фр.)
**шила в мешке не утаишь, м-ль Ланская (фр.)
========== Глава тринадцатая. Ломается хрупко бессильная сталь ==========
Российская Империя, Карабиха, год 1863, декабрь, 25.
В последних числах декабря почти в каждом доме появлялась пушистая зеленая красавица, знаменуя приближение праздника: немецкую традицию ставить елку в Россию привезла еще покойная Александра Федоровна, и постепенно это стало традицией не только во дворце, где отдельно наряжалась елка Императора, Императрицы, каждого из детей правящей четы, а также для малого великокняжеского двора, но и в домах всех слоев населения. Различалась лишь пышность, с которой проводилась подготовка к празднику: где-то вместо деревца даже ставили лишь несколько его веточек, но от духа Рождества не желал отказываться никто. Катерина, привыкшая к ощущению чуда, что рождали все эти приготовления, погружённая в мысли о приюте, начавшем функционировать, пусть и не в полную силу, испросила у государыни разрешения заняться праздником для детей, и теперь с небывалым усердием завязывала ленточку, которой фигурка крепилась к колючей зеленой лапе. Стоящий рядом Николай поправлял лестницу, чтобы усадить на вершину ели натертую до блеска звезду. Все игрушки были вытащены с антресолей, и княжна сильно обрадовалась, что туда в момент уборки не добралась, иначе бы выкинула все ненароком. А теперь, как оказалось, даже эти безделицы пригодились.