Плач по красной суке

Недавно одна моя знакомая собиралась поехать на отдых в Болгарию, так ее так замордовали, что она на собеседовании в райкоме партии забыла даже год рождения собственной дочери. Да и кто из нормальных людей может без запинки ответить на вопросы типа: в чем заключается доктрина Картера, когда были приняты и смысл всех наших конституций, что сказал Л. И. Брежнев на пятом пленуме ЦК КПСС, какие страны входят в НАТО, в СЭВ? И так далее.

Да и где их только нет, этих добровольных склочниц-партиек. Ни малейшего порядка они нигде не навели и навести не могут. Везде они сеют только смуту, хаос, нервотрепку и бестолочь. И все это на добровольных началах, на чистом энтузиазме.

За преданность правому делу им, разумеется, кое-что перепадает с барского стола, но по мелочам, ведь они мелкие шавки — много ли им надо. А за их многочисленные ордена и медали им и вовсе ничего не платили. Здесь щедро раздают бесплатные знаки отличия, которые уже настолько себя дискредитировали, что их осмеливаются носить на груди только выжившие из ума маразматики да отпетые алкоголики. Наши боевые старушки не надевают их даже по большим праздникам.

К персональным пенсиям им еще положены кое-какие льготы: бесплатный проезд в городском транспорте, пятьдесят процентов скидки на квартплату, которая и так им ничего не стоит, потому что квартиры у них нет, еще — бесплатная, один раз в год, путевка в дом отдыха или санаторий, достать которую весьма сложно, кроме того, одноразовый проездной билет в любую точку Советского Союза, которым тоже не очень-то можно воспользоваться при их многочисленных болезнях. Здоровье свое они порядком поистратили — держатся на одном своем партийном энтузиазме. Старые, нищие развалины, они заглушают свою немощь и склероз привычными лозунгами — привычно воюют, привычно склочничают, привычно доносят на соседей, по привычке, во имя общего дела, мешают людям жить. Что же это за дело такое, которое так искалечило жизнь всей страны?

— Все, баста! — кричит Клавка-Танк. — Заседание окончено! Прошу всех танцевать! — И она первая выскакивает на середину комнаты и пускается в пляс под странную песенку, которую она трубит зычно, как паровоз:

Мы жили в деревне, метелки вязали, метелки вязали, метелки вязали. Метелки вязали, в Москву отправляли, в Москву, в Москву, в Москву отправляли. В Москву отправляли и там продавали, и там продавали, и там продавали. И там продавали, деньгу зашибали, деньгу зашибали, деньгу зашибали. Деньгу зашибали и все пропивали, деньгу зашибали и все пропивали. И все, и все, и все пропивали, и все, и все пропивали, и все пропивали, И все пропивали — в деревню езжали, в деревню езжали — метелки вязали…

Клавка усердно топочет перед каждым из нас, зазывая к танцу. Все хохочут и отмахиваются от нее. Потом вскакивает Варька-Бандитка и под ту же мелодию пытается исполнять нам рок-н-ролл.

Недурно получается. К ним присоединяется еще несколько баб, и вот уже — дым коромыслом: в центре комнаты Варька корчится в судорогах современного танца, а вокруг русским хороводом приплясывают остальные. Все хором горланят дикий Клавкин напев. Зрелище что надо!

Машенька в ужасе закатывает глаза и пытается удержать Катерину, которой тоже охота поплясать.

Но тут приходит снизу хмурый вахтер, которого с ходу ублажают стаканчиком водки, и он на глазах добреет и даже пытается заигрывать с Клавкой, а та с комической застенчивостью отбивается от ухажера, кокетливо закатывает глаза, а потом вдруг хватает его в охапку и, стиснув в железных объятиях, торжественно выносит за дверь под громовые раскаты хохота.

Когда она возвращается, ее встречают аплодисментами. Она раскланивается.

— «Все! Хорошенького понемножку», — сказала бабушка, вылезая из-под трамвая! — Клавка в изнеможении плюхается на стул и тянется за бутылкой. Произносится тост в ее честь, и все с удовольствием выпивают, закусывают и расслабляются.

Но не успели отдышаться, как наши неугомонные пропагандисты снова подкинули нам тему для обсуждения, которая только что дебатировалась на сессии Верховного Совета.

Слушаем и ушам своим не верим. Это же надо такое придумать! В то время, когда вся страна почти голодает, а большинство населения отродясь не видело на прилавках магазинов мяса, колбасы и прочих продуктов питания, эти полудурки всерьез обсуждают проблему помощи иностранным специалистам, которые, видите ли, потеряв работу, повсеместно кончают с собой. Зачитывается даже письмо одной сиротки, которая только что потеряла своего папочку. Любят они впутывать в свои сомнительные махинации детишек.

Было время, когда молодежные журналы были набиты доносами детей на своих родителей. Но они не помнят таких времен, они ничего не помнят, память их удивительно услужлива и однобока.

— Наша общественность горячо сочувствует несчастным безработным. Пусть приезжают к нам — работы у нас найдется на всех! Везде, куда ни сунься, нужны рабочие руки. Пусть приезжают, милости просим, добро пожаловать, — вещают старые партийки. Они дрожат от праведного гнева, заходятся от собственного великодушия, протестуют, требуют, негодуют по подсказке Верховного Совета. Они начисто забывают, что наши родимые специалисты привыкли работать почти бесплатно, а на столе, за которым мы нынче празднуем свой очередной юбилей, все продукты питания вывезены из вражеского лагеря: хлеб из Канады, масло, сыр, мясо аж из Новой Зеландии, яички и куры из соседних государств — Венгрии, Финляндии, Голландии и так далее… Негодуют праведные патриотки, готовы помогать кому угодно, только не себе. Мутная волна вдохновения подхватила их и несет опять невесть куда. На них со всех сторон сыплются провокационные вопросы: «Где будете размещать иностранных специалистов? Чем кормить? Они, наверное, привыкли иметь помимо квартиры да машины еще виллу на море и яхту. Да и травятся, поди, только потому, что временно вынуждены отказаться от прислуги или от матросов на яхте? А что они будут есть в городах второй и третьей категории — Новосибирске, Новокузнецке, Новочеркасске, Челябинске, Воронеже, Пскове, Новгороде, Мурманске? А не послать ли этих безработных психопатов прямиком в Сибирь, на Колыму, в Магадан, на Соловки, чтобы они там раз и навсегда избавились от своих депрессий».

Крик, гам, хохот — ничего уже не слышно, ничего не разберешь, — каждый кричит свое и не слышит соседа, у всех наболело, все хотят что-то высказать, все ищут правды.

— Да что они нас, за идиотов считают, что ли?

— Выпьем, выпьем за нашу сиротскую долю! — кричит Клавка.

Все дружно выпивают.

— «Гвозди бы делать из этих людей. В мире бы не было крепче гвоздей», — декламирует Ирма.

Партийная клуша

Этой осенью Ирма внезапно вступила в конфликт с нашим коллективом. Это же надо, сидеть столько лет тише воды, ниже травы и в одночасье перессориться сразу со всеми!

У Ирмы при всех ее добродетелях были крупные недостатки: она была горда и упряма. Положим, гордость, за отсутствием религии и особенно ориентируясь по нашей шкале духовных ценностей, уже к порокам относить не приходится. Но вот упряма Ирма была чудовищно, а это качество даже у нас к добродетелям никак не отнесешь, потому что никому от него не может быть никакой пользы. Скажете, что из гордости ничего хорошего не проистекает? Но нет, гордость порождает чувство собственного достоинства, честность и независимость суждений, смелость и решительность, да и много еще хороших качеств происходят из гордости. Правда, качества эти в нашем мире не особенно приветствуются, и все-таки гордый человек может уважать себя, и окружающие его невольно уважают. А вот упрямство всегда вредно и самому человеку, и его окружению. И хоть принадлежат они к одному виду пороков, все-таки упрямство — как бы дикий, сорняковый вид той же, впоследствии культивированной, гордости. Упрямство порождает в человеке спесь, непримиримость, тупость и жестокость. Упрямство — тупая разновидность гордости.

К сожалению, Ирма была подчас упряма как осел.

И как обычно бывает, обе стороны были не правы. Просто маленькое, частное упрямство Ирмы вступило в поединок с крупнокалиберным упрямством начальницы, которое у нас принято обозначать партийной принципиальностью. Короче говоря, нашла коса на камень.

Наша начальница Евгения Федоровна в целом была неплохой бабой. Сильная, здоровая, разумная и в общем-то справедливая, она редко с кем вступала в конфликты. От природы — хозяйка и мать, спокойная, домовитая тетка-клуша. Стоило поглядеть, какие завтраки она с собой приносила, завернутые в холщовые салфеточки; с каким аппетитом поглощала пирожки и пончики собственного изготовления, кулебяки, блинчики, ватрушки, запивая чайком из термоса! Однажды мне довелось попробовать эту кулебяку с чайком, и у меня от зависти заныло сердце. Конечно, я могла при желании сварганить нечто подобное, но это было бы только подобие по сравнению с ее подлинниками.

И вот черт попутал такую отличную кухарку выбиться в начальницы. Нелегко ей было управлять нашим вздорным коллективом: и дисциплину поддерживать, и продукцию гнать, и к тому же соблюдать субординацию. Порой можно было заметить, что ее так и подмывает влезть в какую-нибудь бабскую склоку или просто поболтать на извечные бабские темы, но приходилось сдерживаться, напускать на себя важность, делать замечания. В результате она начала сдавать, нервничать, придираться по мелочам, стала мнительной и подозрительной.