Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)
Шрифт:
«Обе девушки этапированы спецрейсом в колонию». Вот счастье, вот права!
«Массовое отравление произошло в столовой города N, госпитализировано 50 человек, 22 из них находятся в тяжелом состоянии» – и этим свезло. Обыденная, нагая драма, и, наконец-то, у 22 избранных внезапно возникшие отношения со смертью, о которой прежде они и не думали, жаль, с вонючим физиологическим оттенком.
Авиакатастрофа – «пассажиры пока не обнаружены». А это совсем уж здорово! Вообще уже ничего не нужно, несколько минут страданий – разгерметизация кабины, краткая гипоксия, зато потом ярко-черный занавес, щеки успевают заметить лишь ожог морозного ветра – всё.
Так и жила, раздавленная, два дня в неделю выбираясь в свет. Тихий свет облетающего золотого парка.
Но
Тезка все писал и писал ей. И уже постоянно произносил произнес «милая». Первый раз она возражала – не надо фамильярностей, продолжала обращаться к нему на «вы», со второй «милой» согласилась, а потом… куда было деться. 25 тысяч лет никто ее так не называл.
Но чем дольше длилась их переписка – третий день подряд! – тем глубже она погружалась в другой свой возраст – когда жила в этом городе вот так же обнаженно и сиро. Так же, как сейчас.
Поселившись в университетском общежитии, ходила потерянная, и каждое движение из пункта «о» в «у» было блужданием по раскрытому в бесконечность миру, в котором слишком легко оказалось исчезнуть вовсе.
В то далекое время, студенческое, полное рваных ночей в общаге, она знакомилась со всеми подряд, так же легко и отчаянно. Даже два подопечных у нее тогда появилось, два любимых мужчины – старичок Андрей Григорьевич, в прошлом физик, которому она приносила продукты за скромную плату. Вторым был познакомившийся с ней на улице и живший неподалеку от общаги художник Митя. Вид у Мити был так невинен, а вместе с тем так безумен, что она даже согласилась попозировать ему, нет-нет, в одежде, все было исключительно целомудренно. Хотя себя на картинах Мити не узнавала. Даже глядя на нее, он рисовал исключительно ангелов с выколотыми глазами, поломанными крыльями, свернутой набок головой. Диагноз – шизофрения.
Когда обострения у Мити не было, с ним можно было общаться, и как же радовалась ей, ее визитам Митина мать, все норовила подкормить, угостить, суетилась, пока Митя не нырял в психушку, где она, между прочим, тоже его не бросала. Регулярно навещала, носила какую-то мандариновую ерунду, и даже небольшую выставку через знакомых удалось устроить в фойе одного ДК… Митя создавал иллюзию. И Андрей Григорьевич. А потом их заменили дети, они тоже создавали что-то.
Андрей Григорьевич наверняка давно умер, а Митя? Еще в те годы, неуютные, но все-таки веселые, он с матерью переехал на другой конец Москвы, участвуя в каком-то сложном родственном размене, просил звонить, но не из автомата же – и вскоре затерялись следы.
Золотой октябрь облетал, кончался, резко похолодало, дважды с неба сыпала ледяная мерзость. Но потом все равно теплело, даже листья опали не все. И чудо: кое-где все еще виднелась зеленая трава, а однажды в парке они даже нашли с Лешей темно-сиреневые бутончики неведомых цветов. Но в конце концов и парк развезло, стало мокро, грязь по колено, уже и после кружка они садились на троллейбус и сразу ехали в детский сад.
Между тем отношения
с Яшей развивались – он уже интересовался, как ей спалось, желал спокойной ночи – и просил сообщить ему, какой у нее рост. Ничего не подозревая, она написала – 168, за что и заслужила похвалу, благодарность и тут же новый вопрос – о фигуре… Ответила ему резко, что если это единственное, что его интересует… Уже подвывая и понимая: да, это единственное. Получила возмущенный ответ.Это вовсе не единственное, я начал спрашивать элементарное, чтобы понимать, какая ты. Невидимки не сильно привлекают :)
Она не ответила. Позвонила в телефонную компанию выяснить, можно ли занести в черный список нежеланного автора эсэмэсок. И услышала – нет, нельзя. Черный список распространяется только на звонки – он будет звонить вам и не дозваниваться. Против эсэмэсок компания бессильна.
Новый конверт между тем уже ждал ее, он пришел во время разговора с оператором.
Я ростом 182, темный, длина волос средняя, глаза зелено-серые, худощавый, среднестатистическое лицо.
Она пыталась его представить – и не могла, запиналась.
Среднее, серые – внезапно она вспомнила, как однажды ее обокрали в метро. Парень, стоявший рядом, незаметно вытащил кошелек из кармана куртки, она обнаружила пропажу сразу же, в очередной раз ощупав карман – подняла глаза, и не было сомнений: вор стоял прямо перед ней, в вечерней тесноте, сбежать ему было некуда, вот он, и вот зачем он так навалился, когда вагон качнуло, и он, и она стояли у самой двери, он явно готовился выскочить на следующей станции. Она жадно всматривалась в него: одет он был незаметно, серая курточка, темный шарф, бледное лицо, в котором тоже не за что было зацепиться. Вот это, наверное, и значит «среднестатическое» лицо, у них там, видимо, отбор, в их шайке. Носатых, усатых, волосатых в карманники не берут.
А Яша бы наверняка сгодился – правда, он написал, что – «темный». Смуглый или это про волосы? Все, помимо внешности, оказалось значительно четче: жил Яша вовсе не в Дельфах, а на метро «Сокол», работал юристом-консультантом на метро «Добрынинская», в офисе; как и она когда-то, был нездешним, приезжим, «окончил не в Москве» и по-прежнему жаждал встречи! Поджидая, каждый день он желал ей спокойной ночи, а если она долго не отвечала, исправно поскуливал: «Соскучился! Явись, родная!» Она выяснила наконец, сколько Яше лет. 26.
Это было забавно. Ему что, негде познакомиться с девушкой?
«У меня двое детей. Я замужем и люблю своего мужа», – написала она ему еще в самом начале. И добавила, поколебавшись: «Мне 37 лет!» Прибавила себе год, чтобы Яшу сразить. Одиннадцать лет – бездна. Но Яша оставался невозмутим и все равно просил о встрече, то жалобно, то с напором, она однообразно и уже устало отнекивалась, тогда он писал что-то вроде: «Я и не принуждаю, дорогая, приятных сноф».
Года два тому, позапрошлой весной, немолодой уже препод с их курсов тоже начал было приударять за ней, уверял, что без памяти влюбился, успел даже написать и несколько сообщений, повторял абсолютно те же слова, буквально – как я скучаю, я не принуждаю, и, ужас! точно так же сдабривал свои послания намеренными орфографическими ошибками – так им казалось обаятельнее? Теплей? Тому она просто не отвечала никогда, и отвял. Но два года назад Лешик был малышом. Два года назад сын крепко держал ее за руку беспомощностью, зависимостью, звериной любовью, к тому же постоянно хотелось спать…
Препод, кстати, уволился довольно быстро, и сейчас она не могла даже вспомнить, как его зовут, но вот эти «прасти», «скучаю па тибе», «драствуй» вспомнила и думала горько: прорезей, сквозь которые проливаются чувства, страшно мало. Две-три. Все те же ошипки. Беден язык любви – людям нечего сказать, кроме как щелкать друг в друга двумя-тремя-четырьмя пустыми желудями!
Спустя неделю Яша снова вернулся к любимой теме – он всего лишь хотел ее представить. Ты стройная или прекрасными формами обладаешь?