Плаха да колокола

– И копаться начнут, до исподнего доберутся. Зачем вам это надо, Василий Петрович?

– А я сказал, что надо?

– Арестова опасаетесь? – тихо, вскользь подкинул догадку Турин.

– Мину? Нет, нет! – замахал руками Странников. – Если мы когда и грызёмся с ним, то по пустякам. А тебе откуда известно?

Он настороженно скосился на сыщика.

– Не за деньги работаю.

Странникова пробил кашель, словно его прорвало. Турин сунулся с чашкой чая, но секретарь оттолкнул, закрыл рот платком и затих.

– Мина – мелкий интриган, – наконец послышался из-под платка его голос. – Ему б в столицу, да повыше. А моё кресло ему и на хрен не нужно.

– А проверить надо, – будто приказал себе Турин, – если доверите. Я аккуратно.

– Займись, только осторожно. У Арестова своих везде понатыкано. И в губрозыске небось не один сидит.

– У меня нет, – резко произнес Турин, Странников, выпрямив спину, спрятал платок.

– Уверен?

– Голову на отсечение.

– Слушай, что у тебя за выражения? Зубом поручаешься, теперь вот головой, – поморщился Странников. – Думаешь, так всё и прокатит? А если я возьму вот и потребую другого наказания твоему герою?

Турин так и застыл:

– Ковригину?

– Отдай его мне, – вдруг попросил секретарь. – Коль он жизнь мне спас, пусть и раскручивает всё остальное, что заварил. Мы с тобой версии строим, головы ломаем, пусть он это делает. Меня охраняет, а заодно вынюхивает.

– А Опущенников?

– Его посвящать нельзя.

– А с причиной перевода как?

– Какого ещё перевода? – зло дёрнулся секретарь. – Агент твой зарвался, приставал на улице к солидным гражданам без оснований… Ты его за это под арестом держишь?

– Извиняюсь. Не сообразил сразу. Но я его наказал, а вы в губком возьмёте… Как понимать?

– Пустяки. Набирайся мудрости. Он заявление тебе подаст, а у меня нехватка шофёров. Мне машину прислали на днях. Стоит, пылится. Мейнц уже представлял свои кандидатуры. Управлять-то умеет машиной твой знаменитый Ковригин?

– Ради этого научится, – опустил голову Турин, пряча ликующие глаза. – Только у меня встречное, так сказать, предложение, Василий Петрович.

– Валяй.

– Ковригин у вас сразу засветится. Мейнца вашего я знаю, проницательный гусь.

– Орготдел!

– Не поможете ли ещё одним человечком? Он на все руки, хоть двор мести, хоть трубы чистить, и к тому же приметен. На него сразу все станут пялиться, а Ковригин незаметно тихим сапом приживётся.

– Не калека, случаем? – поморщился Странников. – У меня, брат, подбор! Требования к кадрам.

– Свой в доску! – улыбнулся Турин. – Бывший боец интернациональной бригады. Он у меня в шикарном кабаке тише воды ниже травы, вынюхивает, что на самом дне делается.

– К себе что не берёшь?

– На особом положении.

– Ну, надеюсь, не африканец? А то мои бабы разбегутся.

– Китаец. Но у него давно русская фамилия и по-нашему шпарит – не отличить.

– Ну, не знаю…

– Им с Ковригиным вместе легче будет, – упрашивал Турин. – А сыграют они роли, будь спок.

– Опять ты за свой жаргон. Не переделать тебя, Турин.

– Я постараюсь, Василий Петрович. И передайте товарищу Задову, билетики его жду с нетерпением.

– Погоди, Василий Евлампиевич, – доверительно обратился секретарь к Турину, глаза отвел, чувствовалось, что неприятный разговор затеял напоследок, – задержись… Я тут, заинтересовавшись твоей персоной, поручил заворготделом товарищу Мейнцу подобрать материалы… Так сказать, в биографии твоей покопаться…

Турин застыл, не мигая. Странников словно клещами вытаскивал из себя каждую фразу:

– Ты не обижайся, будто не доверяю тебе или подозреваю в чём-то. Есть у моего Мейнца возможность, не привлекая, так сказать, чужих глаз… В общем, понимаешь… Помнишь разговор наш про опыт некоего француза воров в уголовном сыске использовать для большего, так сказать, успеха? Кто тебя надоумил про то?

Турин хмыкнул зло, расплылся в деланной хитровато-легкомысленной улыбке:

– Машину же обмывали, Василий Петрович. Бесценный подарок милицейскому розыску с вашего плеча! Самому стыдно до сих пор, прихватил тогда лишка, ну и болтал спьяну. Сам, ей-богу, не помню.

– Ты меня за лоха не держи! – грубо одёрнул его Странников. – Раз спрашиваю, значит, заинтересовался я не просто так.

– Ваш Мейнц давно уже принюхивается к розыскному отделу. Особенно как Легкодимовым там запахло. Не там контру ищет, а не знает – подскажу.

– Отвечать будешь?

– Кто же вас интересует конкретно, товарищ секретарь губкома? – задиристо, но стараясь сдерживаться, пробурчал Турин. – Каторжник Эжен Видок, на котором клейма негде ставить было, когда в 1810 году сам он заявился в полицейскую префектуру Парижа и, проклиная прошлую жизнь, предложил способ избавить город от кишащих уголовников? Так он умер давно.

– Юродствуешь? – У Странникова налилось лицо краской.

– В те ужасные времена разгула преступности ему всё-таки удалось убедить чиновников и поверить в принцип: «Только преступник может побороть преступление», – продолжал Турин. – Его внедрили в банду и дали двух агентов. Двух агентов на весь Париж! А он больше и не просил, но через год у него на связи их было уже два десятка, а за решётки он упрятал около тысячи отъявленных убийц, разбойников, воров, мошенников и содержателей притонов. По существу, он очистил город от нечисти, как и обещал.

– Сказки плетёшь? Прямо Андерсен: дудочкой крыс свёл в море.

– Этот великий сыщик основал во Франции организацию под названием «Безопасность», ставшую знаменитой на весь мир «Сюртэ» – зародыш криминальной полиции. Так же начали работать с уголовниками во многих странах, и успех не заставил ждать.

– Однако преступность одолеть не удалось, – буркнул Странников.

– Он научил профессионально подходить к вопросам борьбы с этим злом и совсем не виноват, что все политические системы порождают почву и условия для человеческих гнусностей с большей скоростью. Против Маркса не попрёшь.

– Ну вот. Сам и поднял руки.

– Как сказать…

– Пытаешься по-прежнему экспериментировать? Признайся.

– Кто позволит?

– А Мейнц мне докладывал, что с ворами вовсю якшаешься. За какие подвиги они тебя Васькой-божком прозвали?

– Василий Петрович, вы накажите товарищу Мейнцу подальше держаться от различных дурно пахнущих помоек, где он привык собирать гадости да товарищу Трубкину докладывать в ГПУ. Строчат они одинаковые на меня пасквили, хотя бы друг у друга не списывали!