Плаха да колокола

В дверь настойчиво постучали, секретарша бы так не решилась, ну а уж Мейнц с Распятовым и подавно. Кто бы это мог быть? Странников поднялся, привёл себя в надлежащий вид, с пепельницей в руках подошёл к окну, распахнул его. Свежий воздух ворвался в кабинет, ударил в лицо, разбросал бумаги на столе, посыпались на пол и окурки.

– Войдите! – обернулся он.

На пороге с горькой укоризной в лице обмахивался шляпой Задов. Слов он не говорил. Всё было написано на его исстрадавшейся физиономии.

– Пробился? – поморщился Странников, но тёплое чувство к товарищу взяло верх, внутри словно что-то шелохнулось, он приободрился, сочувствие, так и лившееся из глаз приятеля, смягчило душу, откатила тревога.

– Артисты шумною толпой… – начал тихо и торжественно Задов, пританцовывая и помахивая шляпой, – препоны тяжкие прорвали и, в ноги ваши преклоняясь, молят единственное – выслушать без гнева.

– Садись, артист, – кивнул ему Странников на диван. – С гранатой шёл, как матрос Железняк?

– С улыбкой, – обнял его Задов, похлопал по плечу. – Что, затянулся субботний вечерок? А город гуляет. Произошло трагическое?

– Сволочи!

– Однако? Что я слышу из уст ответственного секретаря?

– Сволочи затесались!

– Ну, этим не удивить. Я тебе, Васенька, давно твержу. Гони ты их!..

– Кого?

– Каждого третьего – не ошибёшься.

– Не знаю, не знаю, дорогой…

– Это уже плохо. Я как-то с одним еврейчиком разговорился, врачом, так он мне шептал, что каждый второй комсомолец сифилисом заражён.

А молодых партийцев после смерти Ильича вы чохом принимали. Надо было бы медкомиссию сообразить, – и он расхохотался. – Ты разреши мне присесть. Там, у дверей, кроме твоей Наташки давно нет никого, но устал я, ей-богу, её упрашивать. Не пущала. Говорит, очень сердит. Да вели чаю подать. Ссохлось всё внутри. Я ведь до тебя у Таскаева сидел с полчаса. Тот совсем угнетён и раздавлен. Это ты его так? Я ему про чай, а он дрожит, как мой Мираж перед стартом! Чем так напугал? Сыграл роль призрака датского короля?

– Таскаев раззяву сотворил!.. – Странников распорядился насчёт чая, залпом выпил первым, не разобравшись, горяч ли, с сахаром или без. Потянулся за вторым, но Задов свой стакан успел прижать к груди.

– Может, шкафчик откроем? – посочувствовал артист и кивнул на шкаф. – Я бы не прочь коньячку. Какие теперь серьёзные дела могут быть?

– Хозяйничай, – без энтузиазма согласился Странников, – только по маленькой.

– «По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей», – пропел Задов, – дверь-то прикрыть на ключ?

– Сегодня никто не осмелится.

Они выпили и сразу повторили.

Задов скинул плащ, аккуратно пристроил на шкаф шляпу, вздыхая, растянулся на диване:

– Ну и денёчек мне достался. Извини, столько перенёс, пока до тебя добирался. Пытал, пытал Таскаева, но он мне так и ни слова. Больше от Распятова и Мейнца выведал. Голов не отрывают, строчат. Накрутил ты им хвосты. Что с докладом? Действительно всё так плохо?

– Что они тебе напели?

– Немногословны. Сегодня, мол, всё и поправят. Они уже прибегали с проектами, но ты был не в духе. Наташа не пустила. Рвались советоваться.

Как-то незаметно из кармана собственного плаща Задов вытащил вторую бутылку. Странников пробовал возражать, попытка не удалась, Задов заговорил о своём Мираже, а за него не выпить – горько обидеть хозяина. Выпили.

Прошлогодние бега, завершавшие сезон, к несчастью, оказались безрадостными для ответственного секретаря, а Задов на Мираже, заработав главный приз, сбил большой куш. В конюшне они отметили победу с загонщиками, и, как обычно, заспорили. Зорька, которой управлял Странников, оступилась на самом финише, и секретарь обвинил во всём Артёмыча – не проследил как следует за лошадью; слово за слово, загонщику досталось по зубам, тот не стерпел, и Задов едва растащил опьяневших драчунов. Всё бы ладно, что на бегах между мужиками не случается? Но нашлась гадюка, рассвистела о драке, полетели сплетни одна другой краше. Ответственный секретарь сделал выводы, заявив артисту, что с бегами закончит окончательно и бесповоротно.

– Садись на моего Миража, – уговаривал Задов. – Приз твой!

– Сказал – отрубил. Теперь навеки, – отвернулся к окну секретарь, лицо чернее тучи.

– Ну будешь за меня болеть, – подтолкнул его локтем приятель. – Слово надо держать, а поэтому собирайся, нам поспешать надо.

– Куда? Я сегодня задержусь. Пока доклад ни принесут, я из губкома ни ногой.

– Погоди, а слово? Забыл про сегодняшний вечер? Тебя, мой друг, совсем заколобродило от доклада. Как было приказано, я банкет организовал в театре по случаю открытия сезона. Тесная компания. Ты не участвуешь в бегах, значит, приз мне добывать, вот и отметим открытие сезона. Пригласил всех наших, Турина не забыл, с Оленькой увидятся наконец. Этот… зампрокурора Глазкин очень хотел тебя видеть, у него поездка в столицу намечается, чуть в ноги не кланялся, с невестой припрётся. Им надо с тобой о чём-то переговорить. Ну и остальные приличные люди…

– Что ж ты мне не напомнил?

– Так твой приказ! – Задов обнял застывшего в задумчивости приятеля. – Без тебя всё развалится. А ты не понял, зачем я к тебе так настырно пробивался? Чуял, что какая-нибудь петрушка тебя закрутит. Да брось ты всё! В понедельник ещё целый день. Вывернешь всем кишки, докопаешься.

Аргументы были весомы, Странников махнул рукой, и друзья направились к двери.

IX

Наверху тихо играли Грига.

Музыка лилась из приоткрытого окна второго этажа, где царил полумрак. «В банкетном зале кто-то уединился. Ишь народец, ни культурки, ни терпежу! Жрут, наверное, шампанское и нас костерят», – пробежав по окнам намётанным глазом издалека, определился Задов, но Странникову ни слова, а ближе подошли, выросшего перед ними швейцара пожурил сердито:

– Я же предупреждал, Самсоныч, чтобы инкогнито!

– Инкогнито – не инкогнито, а все давно собрались, Иваныч. Некоторые заявились и без приглашений, – ворчливо пожаловался высокий худой жердь в несвежем цилиндре на затылке. – Только и спрашивают, будет ли Василий Петрович? Ждут-с только их.

– Дамы?

– Этих хватает. Госпожа Венокурова собственной персоной. И с собой привела какую-то лярву, прости меня Господи…

– Отменная дисциплина! – заглушая, перебил недотёпу артист и затеребил секретаря. – Вот видите, Василий Петрович! А вы упирались! – Он пробовал подальше отпихнуть швейцара, путавшего ему карты излишней болтливостью, пропустил вперёд себя Странникова. – Что бы я делал без вас?

– Водку б кушал, – хмуро бросил тот, прекрасно слышавший весь диалог, а кроме того, вынужденный застрять в дверях.

Переусердствовав, Самсоныч низко поклонился, и котелок без удержу скатился с его лысой головы под ноги секретарю губкома; нагнувшись и шаря в потёмках – фонарей велено было не зажигать, – швейцар перекрыл весь проход собой, как шлагбаумом, и не выпрямился, пока сообразительный Задов не сунул ему кулак в бок. Тот крякнул и тут же встал столбом.

– Менять тебя надо, старый хрыч! – Задов от злости чуть не вцепился зубами в его волосатое ухо. – Плохая примета, осёл! Учишь, учишь вас, а всё прахом!