План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

28 октября: «Каждый [наш] солдат видит в себе обреченного человека».

Когда Паулюс вернулся в свой штаб после совещания с Гитлером 12 сентября, час «Ч» для его третьего наступления был близок. На этот раз 6-я армия развертывала 11 дивизий, три из которых были танковыми. У русских было только три стрелковые дивизии и две танковые бригады. Это резкое уменьшение численности защитников было результатом успеха Гота, который наконец пробил себе путь к Волге в Купоросном – пригороде Сталинграда, тем самым разделив 62-ю и 64-ю армии. За пять дней до этого, 4 сентября, танки Гота впервые разрезали 64-ю армию, выйдя к Волге у Красноармейска. Основная масса этих русских сил, шесть недель беспрерывно противостоявшая элитной танковой группе германской армии, оказалась прижатой к 12-мильной полоске насыпи железной дороги Сталинград – Ростов. На следующий день после того, как 14-я танковая дивизия захватила Купоросное, Чуйков был назначен командующим отрезанной 62-й армией. В эту же ночь он переплыл на катере из Бекетовки через Волгу и после кошмарной поездке на джипе вверх по левому берегу доложил о своем прибытии Хрущеву и Еременко в штабе фронта в Ямах, а на рассвете катером из Красной Слободы вернулся в горящий город.

Теперь Сталинград находился под беспрерывным 24-часовым обстрелом, так как вся артиллерия 6-й армии прокладывала путь для концентрического штурма Паулюса. Когда катер Чуйкова подошел к причалу, осколки снарядов и шрапнель на излете шлепались в черную воду, «как форель», и они чувствовали, что воздух здесь гораздо теплее из-за пожаров. Чуйков вспоминал:

«Любой человек, не имеющий военного опыта, думал бы, что там, в пылающем городе, не осталось где жить, что все уничтожено и выгорело… Но я знаю, что на другой стороне реки ведется сражение, идет титаническая битва».

Паулюс сосредоточил две «ударные силы» с намерением двигаться по сходящимся направлениям к южной части города и соединиться у так называемой «главной пристани» напротив Красной Слободы. Три пехотные дивизии, 71-я, 76-я и 295-я, должны были двигаться от железнодорожной станции Гумрак, захватив главный госпиталь, к Мамаеву кургану. Еще более сильное соединение, 94-я пехотная дивизия и 29-я моторизованная, наносили удар на северо-восток от пригорода Ельшанка при поддержке 14-й и 24-й танковых дивизий.

У Чуйкова осталось только 40 танков, и многие из них были неподвижны, вкопаны в землю в виде бронированных огневых рубежей. У него был небольшой резерв танков – 19 KB, еще не бывших в боях, но совсем не было резерва пехоты, потому что каждый, способный держать винтовку, уже сражался. Предшественник Чуйкова, генерал Лопатин, был (как говорят) убежден в «невозможности и бессмысленности защиты города», и это чувство безнадежности, несомненно, передалось его подчиненным: «…Под предлогом болезни трое из моих заместителей (по артиллерии, танкам и саперному делу) уехали на другой берег Волги».

Проблема обороны складывалась из нескольких аспектов. Было необходимо держать фланги плотно прижатыми к речному берегу. Каждый ярд крутого волжского откоса был драгоценным для русских, построивших в нем туннели, где разместили госпитали, склады боеприпасов, склады горючего и даже гаражи для грузовиков с «катюшами», которые задним ходом пятились из пещер, давали залп и уже через пять минут снова были в своем убежище. Северный фланг ниже рынка был сильнейшим из двух, потому что здесь находились громадные железобетонные цеха Тракторного завода, «Баррикад» и «Красного Октября», практически не поддающиеся разрушению. Но на южном конце линии здания не отличались особой прочностью, да и местность была гораздо более открытой. Там оставались груды камней, среди которых возвышались несколько элеваторов. Здесь же пролегал кратчайший путь к главной пристани, вдоль русла речки Царицы, а также к нервному центру всей оборонительной системы Сталинграда – командному пункту Чуйкова, разместившемуся в блиндаже, известном как «царицынский бункер», выкопанном в балке реки Царицы у моста близ улицы Пушкина.

Было бы опасно сосредоточивать свои силы на крайних флангах, потому что очень длинный, обращенный на запад фронт Чуйкова (более десяти миль по прямой от рынка до Купоросного, но вдвое более длинный, если следовать линии фронта) был уязвимым для сосредоточенной атаки на узком фронте. Особенно это грозило возможной потерей Мамаева кургана – заросшего зеленью холма, господствующего над центром города, что могло произойти до подхода подкреплений.

Чуйков отправил Еременко срочный запрос на пехотное пополнение 13 сентября (когда Паулюс начал свою атаку) и узнал, что на следующий день в сумерках к нему начнут переправлять 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию, очень сильную часть, под командованием генерала Родимцева (который получил опыт уличных боев в университетском городке Мадрида в 1936 году). Но во второй половине 14 сентября Паулюс центральной атакой прорвал русский фронт за госпиталем, и солдаты 76-й пехотной дивизии ринулись в глубь города, не встречая сопротивления, кроме огня нескольких снайперов.

Танки и грузовики с солдатами неслись в город. Очевидно, немцы думали, что судьба города решена, и все как можно быстрее бросились в центр и к Волге, хватая какие-нибудь сувениры. «Мы видели пьяных немцев, спрыгивавших со своих грузовиков, игравших на губных гармошках, вопящих, как безумные, и приплясывавших на тротуарах».

Для противостояния этому прорыву Чуйков использовал свой последний резерв танков. Офицеры из его штаба и охранявшая бункер рота принимали участие в бою, который продолжался всю ночь. Немецкие солдаты просочились на расстояние 200 ярдов от «царицынского бункера», и некоторым удалось установить тяжелые пулеметы для обстрела главной пристани. Чуйков был поставлен перед угрозой развала своего фронта надвое, но переброска новых сил с южной части периметра могла привести к его полной потере.

На этой стадии тактика немцев, оставаясь расточительной и примитивной, была крайне уязвимой для обороны, такой тонкой и растянутой, как это произошло с 62-й армией в первые дни командования Чуйкова. Она сводилась к использованию танков в группах по 3–4 машины для поддержки каждой пехотной роты. Русские давали танкам пройти первую линию обороны, пока те не попадали под обстрел противотанковых пушек и вкопанных Т-34. Поэтому немцам всегда приходилось высылать вперед пехоту, чтобы вызвать огонь противника. После того как его позиция была выявлена, немецкие танки прикрывали друг друга и вели огонь прямой наводкой, разрушая здания. Там, где они были высокими и прочными, их уничтожение превращалось в долгую и нудную работу. Бронебойные снаряды были бесполезны, они проходили через стены, оставляя дыры диаметром около двух футов, не причиняя другого вреда. Но высылать танки, вооруженные только бризантными взрывчатыми веществами, было большим риском, так как они могли стать легкой добычей Т-34. Кроме того, хотя танковый огонь разрушал первые два этажа, ограниченный угол возвышения танковой пушки не позволял разрушать верхние этажи, которые оставалось только поджигать.

«Мы тратили обычно целый день, расчищая улицу, с одного конца до другого, устанавливая преграды и огневые точки на западном конце, готовясь продолжать эту работу на следующий день. Но на рассвете русские начинали стрелять со своих прежних позиций на дальнем конце! Мы не сразу догадались об их уловке: они пробивали ходы между чердаками и по ночам, как крысы, перебегали обратно и устанавливали свои пулеметы за каким-нибудь окном верхнего этажа или за разрушенным дымоходом».

Понятно, почему экипажи танков так неохотно проникали в узкие улицы, где тонкую броню моторного отделения их машин легко пробивали из противотанковых ружей или брошенными сверху гранатами. Каждой атакующей группе приходилось придавать огнеметчиков для поджигания зданий. Но это было крайне рискованным занятием, потому что одна-единственная пуля превращала оператора в пылающий факел. Они имели повышенное денежное довольствие, но все равно было трудно находить достаточно добровольцев, не прибегая к дисциплинарным батальонам.

Однако в первые дни своего сентябрьского наступления немцы имели трехкратное преимущество в личном составе и более шестикратного по танкам. Что касается авиации, то она полностью доминировала в небе в светлое время. Периодом самой страшной опасности для Сталинграда было время с 14-го по 22 сентября, когда 6-я армия была относительно свежей, а русские оборонялись остатками уже сильно потрепанных частей.

Ночью 14 сентября весь фронт защитников города настолько трещал по швам, что дивизию Родимцева пришлось посылать в бой по одному батальону, как только люди строились, сойдя с переправы. В результате она была рассредоточена по обширному участку, многие вскоре оказались отрезаны и утром увидели вокруг себя незнакомую местность – пустыню, полную дыма и щебенки. Но для них был характерен упорный отказ сдаваться, пока есть патроны. Эта решимость сыграла свою роль в расстройстве немецкого наступления. Рассказ участника обороны Сталинграда, служившего в третьей роте 42-го полка, несмотря на его чрезмерно приподнятый стиль, царапающий ухо западному человеку, заслуживает того, чтобы привести его, не сокращая, потому что описываются условия уличных боев и настроение защитников.

«…Мы отходили, занимая здания одно за другим, превращая их в оборонительные узлы. Боец отползал с занятой позиции, только когда под ним горел пол и начинала тлеть одежда. На протяжении дня фашистам удалось овладеть не более чем двумя городскими кварталами.

На перекрестке Краснопитерской и Комсомольской улиц мы заняли угловой трехэтажный дом. Отсюда хорошо простреливались все подступы, и он стал нашим последним рубежом. Я приказал забаррикадировать все выходы, приспособить окна и проломы под амбразуры для ведения огня из всего имевшегося у нас оружия.