План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945
Шрифт:
Немецких сил было недостаточно для осуществления позиционной обороны вдоль всего протяжения Чира, извилистость русла которого почти удваивала кажущийся фронт. Несмотря на то что пехота была свежей, у нее не было ни оснащения, ни вооружения для активной обороны на широком фронте. Только 11-я танковая дивизия имела возможность действовать не по мелочам, а с размахом. Начальник штаба 48-го танкового корпуса так оценивает использование плацдармов русскими в то время:
«Плацдармы в руках русских представляют серьезную опасность. Совершенно неправильно не обращать на них внимания, то есть откладывать их ликвидацию. Какими бы малыми и безвредными ни выглядели русские плацдармы, они обязательно очень скоро превращаются в очаги опасности и вскоре становятся непреодолимыми опорными пунктами. Русский плацдарм, занятый к вечеру ротой, к утру будет занят по крайней мере полком и за ночь будет превращен в целую крепость, хорошо оснащенную тяжелым вооружением и всем необходимым для превращения ее почти в неприступную. Никакой артиллерийский огонь, каким бы ожесточенным и сосредоточенным он ни был, не уничтожит русский плацдарм,
Однако Кнобельсдорф, новый командир 48-го танкового корпуса, решил, что самой важной задачей было сохранить свой собственный плацдарм в Нижне-Чирской. На вечернем совещании 10 декабря он не разрешил Балку снова выйти со своей «пожарной бригадой», и в эту ночь 11-я танковая дивизия занимала позицию для контратаки против русских, которые прорвали оборонительный периметр. На следующее утро начался обстрел из немецких орудий, который был усилен всей артиллерией 336-й дивизии и несколькими тяжелыми минометами. Они были привезены с запада для поддержки прорыва русских позиций в Сталинграде и были случайно обнаружены на запасных путях. Танки должны были вступить в бой после полудня, а в сумерках они должны были отойти назад и дать пехоте за ночь очистить плацдарм. Сам Балк без оптимизма отнесся к перспективе фронтальной атаки и, конечно, не хотел, чтобы его дивизия застряла в лабиринте островков, замерзших протоков и насквозь простреливаемых балок, покрывавших всю местность, где сливаются обе реки. Затем в то время, как головной полк был готов двинуться со стартового рубежа, пришло сообщение от командира 336-й дивизии генерала Лухта, что его фронт прорван у Нижне-Калиновской и у Лисинской (примерно на полпути до теперешней позиции Балка).
У танков уже были запущены двигатели, и огневой вал стал уменьшаться. После краткого совещания Балк и Кнобельсдорф решили, что атаку следует отозвать, а танки направить на север к очагу чрезвычайной ситуации. Оба командира согласились, что силы немецкого артиллерийского огня будет достаточно, чтобы остановить русских на несколько дней.
И снова 11-я танковая дивизия провела ночь в марше к новому полю боя и снова на рассвете пошла в атаку. У русских была смешанная группа из танков, кавалерии и нескольких орудийных расчетов 76-мм орудий. Ночью, в полнолуние, лошади убежали в степь, но многие танки были еще на бивуаке, когда немцы начали атаку, а 76-мм пушки еще не были вкопаны в мерзлую землю. К полудню плацдарм был ликвидирован, а во второй половине дня 11-я танковая дивизия преодолела 15 миль до Нижне-Калиновской, где, по сообщению, был второй прорыв. Как и в Лисинской, она с ходу пошла в атаку силами головного полка. «Наши двигатели не остывали, как и стволы пушек, с тех пор, как мы прибыли на Чир», – писал лейтенант из 115-го полка танковых гренадер.
Но на этот раз у русских было больше сил. Они переправили через реку почти 60 танков Т-34, и две их роты утром повернули на восток на звук выстрелов в Лисинской. Это прикрытие приняло на себя первый удар атаки 11-й танковой, и к тому времени, когда немцы нанесли удар главной массой, танки уже были закопаны в землю по корпус и подготовлены к бою. 11-я танковая дивизия почти ничего не сделала в тот вечер, а утром ее первая атака началась на фоне встающего зимнего солнца. Тяжелый бой, длившийся весь день, не пощадил измученных немцев. Машины ломались, у экипажей едва хватало сил дослать снаряд в затвор. Когда опустилась ночь, дивизия насчитывала только половину своей численности и была вынуждена сделать то, чего больше всего боялся Балк, – остановиться и вкопаться на сковывающей позиции. После целой недели ночных маршей и дневных боев 11-я танковая дивизия замерла на месте.
Пока проходили драгоценные дни и русские накапливали все больше войск вдоль Чира, Гот пытался сосредоточить у Котельникова, на юге, главную деблокирующую колонну.
57-й танковый корпус, так неохотно уступленный группой армий «А», выступил на два дня позднее запланированного. Но на Кавказе началась оттепель, и дороги стали непроходимыми. Корпус кое-как вернулся на железнодорожную станцию в Майкоп и погрузился. Но не хватило платформ для танков, и часть их пришлось оставить. Не была погружена и «тяжелая армейская артиллерия», обещанная Цейцлером, – как утверждают, по той же причине. 17-ю танковую дивизию из резерва ОКВ, запрос на которую Манштейн посылал неоднократно, вначале отправили в Воронеж, затем обратно в район ее первоначального сосредоточения, так что она погрузилась и отправилась в Ростов только через десять дней после обращения Манштейна. Не помогло ОКВ и в выделении дивизии из группы армий «А» для замены гарнизона в Элисте. Это высвободило бы 16-ю моторизованную дивизию, имевшую полный состав, которая находилась всего в 48 часах пути от района сосредоточения 4-й танковой армии.
Манштейн мог видеть, что передислокация сил русских к западу от Дона все ускоряется, и знал, что вскоре их танки начнут появляться большими силами на
юге. Поэтому он решил выдвинуть Гота вперед в тот же момент, как закончится выгрузка из эшелонов 57-го танкового корпуса. План операции, названной «Зимняя буря», предлагал Готу две альтернативы. Первая альтернатива, или «большое решение», представляла собой самостоятельный удар непосредственно в периметр осады, направленный в точку западнее Бекетовской. «Малое решение», к которому следовало прибегнуть в случае, если русские силы ниже излучины Волги станут непреодолимы, состояло в нанесении удара вверх по левому берегу Дона, соединении с 48-м танковым корпусом у Нижне-Чирского плацдарма и затем повороте на восток к Мариновскому носу. В любом случае при получении кодового сигнала Donnerschlag («Удар грома») 6-я армия должна была прорвать периметр окружения и вести наступление своими подвижными элементами навстречу приближавшимся деблокирующим силам. Гитлер послал Паулюсу жесткий приказ, что наряду с осуществлением прорыва в определенном секторе 6-я армия должна продолжать удерживать свои существующие позиции в котле.Но по-видимому, Манштейн не особенно беспокоился из-за этого условия, так как он писал, что, очевидно, это будет неосуществимо на практике, «ибо когда Советы начнут атаковать на Северном или Восточном фронтах, армии придется отступать шаг за шагом. В этом случае, несомненно, у Гитлера не будет другого выбора, как принять сей факт, как он и сделал впоследствии».
Вот что было главным элементом во всех расчетах – вопрос, как быть с 6-й армией. Ибо, как бы она ни нуждалась в горючем и боеприпасах, как ни была измотана бесконечным сражением, она была крупнейшим отдельным сосредоточением сил германской армии на Востоке. Она являлась острием летнего наступления. В ней имелись некоторые из самых лучших дивизий. Эти солдаты, цвет вермахта, были готовы на все. Их опыт и отчаянность окончательно отшлифовали их бесценные качества.
Все еще не ясно, насколько близки к единогласию были Паулюс и его командиры корпусов в вопросе о попытке прорыва. Собственно, нерешительность командующего армией отражает и подчеркивает нерешительность Манштейна. В письме к Манштейну от 26 ноября Паулюс писал о том, что даст приказ на прорыв «в крайнем случае», и заключил письмо словами о том, что считает назначение Манштейна гарантией того, что «все возможное уже делается для помощи» 6-й армии. Но в то время, когда они писались, Паулюс еще пытался упрочить свой новый периметр. Представляется вероятным, что под словами «крайний случай» он подразумевал невозможность сделать это. Во всяком случае, нет свидетельств о том, что в его штабе был создан полный боевой план построения армии для атаки ни во время первого кризиса, ни в соответствии с планом «Зимняя буря».
Манштейн не имел возможности знать, о чем думает Паулюс. Они редко общались, тогда как у Паулюса была прямая связь с Гитлером. Манштейну приходилось полагаться (вплоть до последних этапов битвы, когда установили коротковолновую связь) на письменные доклады, доставлявшиеся «через офицеров». Генерал Шульц, начальник штаба группы армий «Дон», и полковник Буссе, начальник оперативного отдела, в разное время прилетали в окружение, пытаясь установить более тесный контакт и ознакомить командующего армией с планами прорыва окружения. Насколько они преуспели в этом, неизвестно, но каждый возвращался (согласно Манштейну) с общим впечатлением, «что 6-я армия, при условии достаточного снабжения по воздуху, не считала невозможными свои шансы продержаться». Другими словами, было много сторонников в армии, которые предпочитали держаться, а не прорываться.
Сам Манштейн знал, что времени не остается. Русская перегруппировка, его собственная слабость, угроза резкого стратегического изменения в каком-нибудь другом секторе фронта – все это делало невозможным далее откладывать попытку деблокирования. 10 декабря он сообщил Паулюсу, что атака начнется в последующие 24 часа, и 12-го Гот пересек исходный рубеж, имея во главе 23-ю танковую дивизию. Операция «Зимняя буря» началась.
В острие наступательного клина колонны находился 57-й танковый корпус с частями двух полевых дивизий люфтваффе, а ее фланги защищали переформированные остатки 4-й румынской армии. В арьергарде находилось огромное количество всякого транспорта – грузовики французского, чешского, русского производства, английские «бедфорды» и американские «дженерал моторе», захваченные летом, сельскохозяйственные трактора с прицепами, реквизированные находчивым полковником Финкхом. Они везли три тысячи тонн грузов, которые должны были быть доставлены через коридор для снабжения 6-й армии.
В течение 13-го и 14 декабря продвижение шло хорошо. Подход охранялся русской 51-й армией, численность которой стала наполовину меньше после прорыва в ноябре. Три танковые бригады были переброшены для атаки на Нижне-Чирский плацдарм, и по периметру осады была добавлена артиллерия. Встречая лишь легкое сопротивление, немецкие танки катились вперед, делая около 12 миль в день. Земля полностью замерзла и была покрыта льдом и небольшим слоем снега. При первом взгляде местность казалась совершенно плоской, без возвышенностей или какого-нибудь укрытия. Но на самом деле она была испещрена сетью глубоких и узких оврагов, занесенных снегом. В них залегли группы русских стрелков, по численности иногда до батальона, с полным комплектом тяжелого вооружения. Днем в этих оврагах держала своих лошадей кавалерия, укрыв их от леденящих ветров, а ночью совершала налеты на немцев. Иногда – обычно по вечерам или на рассвете – отдельные группы танков Т-34 атаковали колонну, задерживая ее на несколько часов. Свинцовое небо с низкой облачностью не давало люфтваффе поднимать с аэродромов свои штурмовики, и у Гота не было никакой уверенности в том, что он не наткнется на полномасштабную контратаку. В 10–15 милях в арьергарде саперы изо всех сил старались не давать большому рыхлому «хвосту» из 800 груженых грузовиков слишком сильно отставать от своей бронированной головы.