План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Манштейн отправил еще один меморандум в ОКХ, «требуя» немедленного разрешения на отход к Миусу, приложив к нему еще ряд второстепенных пунктов. Среди них щедро составленный список необходимого довольствия, предложение о дальнейших пополнениях за счет бездействующего Клюге вплоть до едва завуалированного сарказма по поводу перспектив корпуса СС в контрнаступлении, которое ОКХ планировало для него.

Вполне понятно, что Манштейн не ожидал ничего хорошего от приема в «Волчьем логове», который мог определяться всей гаммой – от ледяного до истерически оскорбительного. Но Гитлер проявил свою неотразимость. Он начал почти с откровенного раскаяния. Ответственность за трагический конец 6-й армии, сказал он Манштейну, лежит только на нем. Манштейн писал:

«…У меня создалось впечатление, что он глубоко переживает эту трагедию, и не только потому, что она означала явный провал его собственного руководства, но и потому, что он глубоко опечален, чисто в личном смысле, судьбой солдат, которые, веря ему, сражались до последнего с такой храбростью и преданностью долгу» [92] .

Затем они оба долго обсуждали целесообразность отхода из восточной части Донецкого бассейна. Конечно, Гитлер был против этого. В течение всей беседы Гитлер был учтив и отзывчив. Он не обиделся на сделанную Манштейном оценку способностей корпуса СС, согласился, что применение полевых дивизий люфтваффе привело к «фиаско», и, наконец, дал разрешение на отход к Миусу.

92

Это впечатление выглядит контрастом со стенографической записью реакции Гитлера на только что услышанную новость, хотя, конечно, это не исключает того, что он испытывал муки совести позднее.

Ободренный подобной атмосферой, Манштейн поднял самую деликатную из всех тем – Верховное командование. Не было бы сейчас крайне своевременным, спросил он Гитлера, обеспечить «единство командования»: назначить начальника штаба, которому он должен полностью доверять, – такого человека, который будет облечен «соответствующей властью и ответственностью»? Новое настроение Гитлера позволило ему спокойно выслушать и эти предложения. У него были «разочарования», объяснил Гитлер. Бломберг, а потом Браухич – оба в моменты кризиса не были на высоте. Есть ответственность, которую нельзя перекладывать на других. Далее, он уже назначил Геринга своим преемником; конечно, Манштейн не думает, что рейхсмаршал был бы подходящей фигурой на посту начальника штаба. Тем не менее было бы неуместным, если бы рейхсмаршалу пришлось теперь подчиняться человеку, происходящему из рядов профессиональных беспартийных военных.

Манштейн не мог не согласиться, и, по-видимому, оба расстались с чувством взаимного доверия. Если «интуиция» фюрера в военных делах иной раз заводила его в некоторые трудности, нельзя отрицать, что он продолжал проявлять мастерское умение манипулировать своими подчиненными.

Удовлетворив все требования и пожелания Манштейна, Гитлер приступил к следующей стадии реформ для германской армии. Он решил радикально преобразовать танковые войска – в том, что касалось их состава и вооружения. В начале февраля личный адъютант Гитлера Шмундт пустился в предварительные переговоры с Гудерианом, начав с вопроса: возьмется ли он за такую задачу?

Мерилом политической прозорливости Гудериана (далее мы увидим и другие примеры этого) явилось то, что он поставил ряд условий, оговаривавших его особые полномочия, а то, что Гитлер принял их, показывает, насколько он был обеспокоен. Но прежде, чем обсуждать начало этих особых отношений между ними, которым было суждено пережить немало кризисов, прежде чем они разорвались в последние часы гибели Германии, рассмотрим состояние и недавнюю историю германских танковых войск.

К началу 1943 года танковые войска были в очень плохом состоянии. Этот упадок объясняется неразберихой и нерешительностью со стороны квартирмейстерской службы и военной промышленности и неправильным оперативным использованием танков – с другой стороны. С точки зрения оснащения немцы все еще целиком полагались на танки моделей III и IV, первый из которых во всех отношениях, а второй во многих, были хуже русского Т-34 [93] . Еще в ноябре 1941 года группа конструкторов ездила на фронт собирать данные об опыте борьбы с Т-34 и создать противовес техническому превосходству русских. Однако прошел весь 1942 год, а было сделано очень мало для воплощения их решений из-за бесконечного потока изменений, вносимых в спецификации и директивы по разработке новых конструкций и вариантов.

93

Для кампании 1942 года танк III был перевооружен 50-мм пушкой L60, которая пробивала броню Т-34 на близких и средних расстояниях. Танк IV был оснащен 75-мм пушкой L46, которая была аналогична 76-мм пушке, которой был оснащен советский танк, но уступала ей в плане подвижности. Эти модификации вводились на новых танках и на присылаемых для ремонта в Германию машинах, но в конце 1942 года в войсках оставалось много устаревших машин.

Одновременно с изучением этого вопроса было решено оснастить по одному батальону в каждой танковой дивизии сверхтяжелыми танками весом 60 тонн, и спецификации этой модели («тигр») уже были выставлены для тендера Хеншелю и Круппу (у последнего работал Порше). Но не было сделано никаких предложений по «многоцелевому» танку, кроме улучшения качеств пушек на обоих стандартных типах. Большинство офицеров, опрошенных комиссией, высказались за то, чтобы был скопирован Т-34 с небольшими модификациями – возможностью установки радиосвязи и мотора поворота башни. Ничего неожиданного не оказалось в том, что взыграло естественное тщеславие немецких конструкторов, заставившее их отвергнуть эту идею. Было потеряно несколько драгоценных месяцев, пока готовились новые планы, предложенные для тендера на этот раз фирмам «M.A.N.» и «Даймлер-Бенц». Группа специалистов из артиллерийско-технического управления фактически разработала две отдельные модели: одну для 45-тонного многоцелевого танка («пантера») и вторую для легкого разведывательного танка («леопард»). «Леопард» так и не вышел из стадии проекта, но его сооружение и испытания поглотили много времени в течение 1942 года.

Прослеживая разработку второго поколения «пантер», сразу замечаем ту же картину личных конфликтов, двойственной подчиненности и непродуманной координации, которая так характерна для всех сторон нацистской военной машины.

Первым среди гражданских лиц, занятых технической стороной дела, является Порше, который имел доступ к Гитлеру. Нельзя отрицать, что Порше был чем-то вроде гения. Он спроектировал спортивные гоночные автомобили серии S и SS «мерседес» в 1920-х годах, единственные (буквально) престижные германские машины той эры. Когда Гитлер дал ему полную свободу, лишь бы тот создал лучшую машину для получения гран-при в 1933 году, Порше представил 6-литровый «аутоунион» – самую мощную одноместную машину, когда-либо созданную до него или после. Ею могли управлять только три человека (и двое из них впоследствии погибли за ее рулем). Порше был оригинатором, создателем, но не аналитиком. Он мыслил концепциями, но не вникал в детали [94] . Именно это сделало его «инженером» по сердцу Гитлеру, когда фюрер предавался своим экспансивным, оторванным от реальности «застольным разговорам».

94

Лучшим примером этого и, как ни странно, самым долговечным мемориалом Порше является модель «фольксваген», которая, будучи блестяще оригинальной по своему замыслу, потребовала десяти лет детальной доработки, прежде чем смогла выйти на рынок.

Что касается конструирования вооружения, то тут совсем другая история. В самом деле, уж лучше бы Гитлер проектировал его сам. Планы Порше относительно «тигра» были совершенно непрактичны, и артиллерийско-техническое управление отбросило их, даже несмотря на то, что они поступили из самого святилища Круппа. Но Порше был на приеме у Гитлера и убедил фюрера дать ему средства на создание сверхтяжелого танка втрое больше «тигра», весящего 180 тонн. Также было решено разрешить двум инженерам, Гроте и Хакеру, начать проектирование «сухопутного монитора» весом в одну тысячу тонн!

В это же время Гитлер испытывал давление артиллеристов, желавших ускорить создание самоходных «истребителей танков» (Jagdpanzer) и самоходных орудий поддержки пехоты (Stuermgeschuetze). Причины этого заключались в устарелости прицепных противотанковых пушек (и 37-мм, и 50-мм были бессильны против Т-34), а также в связи с вполне объяснимым опасением артиллеристов, что снятие их с вооружения урежет сферу их собственной власти.

Производство самоходных установок было легче и быстрее, чем танков, и Гитлер увидел в этом способ быстро повысить численность всех бронемашин. В этом его поощряли и артиллеристы, убедившие его в том, что разработка кумулятивных снарядов с их повышенной пробивной силой приведет к уменьшению ведущей роли танков. То, что Гитлер внял уговорам артиллеристов, дало двойной результат, и каждый оказал очень серьезное влияние на сражения 1943 года. Во-первых, Порше, быстро почуявший, куда ветер дует, пересмотрел свою конструкцию «тигра» и «продал» его Гитлеру. Новая модель (впоследствии ставшая известной как «фердинанд», а на фронте названная «элефант») имела вид гигантского противотанкового орудия с неподвижно установленной 100-мм пушкой L70. В сущности, она имела все недостатки «истребителя танков» – узкое поле обстрела, отсутствие другого вооружения, теснота размещения расчета – и всю сложность и высокую стоимость конструкции танка, включая 100-мм броню на днище. Но во всяком случае, Крупп получил контракт на них и произвел около 90 «фердинандов». Все они были введены в боевые действия в один и тот же день, и оказалось, что в современной войне было мало типов оружия, которым было бы суждено иметь такое неблагоприятное начало или оказать такое катастрофическое действие на главную операцию.

Тем временем «тигр» Хеншеля прошел стадию разработки. Их опытный батальон был применен в бою на Ленинградском фронте осенью 1942 года и оправдал ожидания, несмотря на неподходящую болотистую местность. В результате этой операции 88-мм пушка L71 была стандартизована в обеих версиях – Хеншеля и Круппа, так что конструкция Порше потеряла даже бумажное превосходство.

Вторым результатом влияния на Гитлера артиллерийской школы стало постепенное, но все усиливавшееся снижение количества танков в танковых дивизиях. С максимальных четырех танковых батальонов на дивизию во время битвы за Францию это количество снизилось до трех в начале «Барбароссы», а затем дошло только до двух, с третьим батальоном, составленным из двусмысленных «охотников за танками». Далее, количество танков в каждой танковой роте (в танковых войсках) снизилось с номинальных 22 до 17, а в некоторых случаях до 14. Отчасти это было связано со снятием с вооружения танков типа II, «железных гробов», отчасти с тем, что почти было невозможно добиться направления новых танков в старые соединения (их использовали для образования «свежих» дивизий), а частично и с нежеланием командиров на местах отправлять свои поврежденные танки в главные ремонтные мастерские в Германии: они предпочитали сами ремонтировать их кустарным способом в дивизионных гаражах, а это, в свою очередь, вело к слишком большому проценту танков, быстро выходивших из строя.

Конечным результатом было то, что танковые дивизии редко имели численность, превышавшую 100 танков, а чаще всего эта цифра составляла 70–80 машин. С точки зрения оценки огневой мощи эти уровни могли быть совсем не так уж плохи, если противотанковые батальоны действительно имели полную численность. Но разделение власти между танковыми войсками и артиллерией дало результат, какого и следовало было ожидать, и большинство самоходных противотанковых орудий редко попадало в собственно танковые дивизии, а больше использовалось для усиления моторизованной пехоты и боевых частей СС.