План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

К л ю г е. Какой хлам?

Г и т л е р. Вы сами сказали: «Это просто хлам».

К л ю г е. Я не говорил этого!

Г и т л е р. Да, это само выскочило. Вот почему мы собираемся взять их у вас.

К л ю г е. Нет, мой фюрер, я не хотел говорить это. У меня их так мало осталось, совсем чуть-чуть. Я хотел сказать, что ситуацию еле можно удерживать.

Г и т л е р. Да, у вас нет танков. Вот почему я говорю, что их можно взять и отремонтировать на Западе. Мы всегда можем вернуть их снова. Тем временем они могут быть заменены. И наконец, люди заслужили этого. Было бы совершенно неправильно делать по-другому. Я могу реорганизовать эти дивизии на Западе, а западные части могут быть доставлены сюда. Самое важное, чтобы 9-я и 10-я дивизии СС были быстро готовы [108] . Сегодня я знаю, как «Дивизия Геринга» ведет себя в бою. Англичане пишут, что самые молодые, шестнадцатилетние, только что из гитлерюгенда, сражались фанатически, до последнего человека. Англичане не смогли никого взять в плен. Поэтому я убежден, что эти несколько дивизий, составленных из мальчиков, которые уже подготовлены, будут сражаться фантастически хорошо, потому что у них прекрасный идеалистический дух. Я полностью убежден, что они будут сражаться фантастически хорошо.

108

Дивизии СС, 9-я и 10-я, были организованы во Франции зимой 1942/43 года.

Ц е й ц л е р. Что же, фельдмаршал и я сядем за это позднее.

К л ю г е. Мне придется обдумать это еще раз, мой фюрер. Теперь, когда я знаю, какова общая цель, я буду действовать соответственно.

Г и т л е р. Как я сказал, самая главная цель – это чтобы мне был выведен корпус СС. Манштейну нужно что-то там в виде пополнения. Я еще не знаю, что я собираюсь дать ему. Может быть, 7-ю танковую дивизию, которую можно было бы вывести сюда, если бы он мог закрыть это здесь. Но ему обязательно нужно пополнение, иначе он не сможет удержать это дело. И ему нужна парочка пехотных дивизий. Он не может удерживать этот хаос здесь. Конечно, если дело будет совсем плохо, мы ничего не сможем, кроме как сократить линии и там. Но нам придется понять, что отчаянная ситуация будет и здесь тоже. Это, конечно, неприятно. Это очень трудные решения, решения, которые приводят нас к критической точке. Но я рассматриваю все альтернативы. Трудно сделать что-нибудь здесь, у Ленинграда, из-за финнов. Я также обдумываю, можем ли мы отдать вот это здесь…

Ц е й ц л е р. Если мы решим сделать что-то там, то нам придется делать что-то и здесь тоже.

Г и т л е р. В этом будет мало толку.

Ц е й ц л е р. Нет, что-то мы бы выиграли. Противник сейчас ничего крупного не предпринимает.

Г и т л е р. Если дело будет совсем плохо, может быть, нам придется отдать даже это.

Ц е й ц л е р. Это легче сделать, чем…

Г и т л е р. Сколько, как вы думаете, мы можем взять отсюда? Нам нужно быть здесь сильными, иначе они снова начнут свои операции по высадке в Новороссийске. Вначале все говорят, отдать это, но потом я слышу, как Клейст [109] , или кто там, на юге, вопит: «Это невозможно». С такими ограниченными силами на этой позиции невозможно противодействовать, и противник только начнет атаковать на этом участке. Если это произойдет, мы не сможем принимать суда. У нас они все еще ходят, но тогда это будет кончено. Что там уже есть, это хорошо, но я не могу дать туда больше.

109

Генерал-фельдмаршал фон Клейст командовал группой армий «А», которая после отхода с Кавказа удерживала самую южную часть германского Восточного фронта. Новороссийск, порт на восточной стороне Керченского пролива, все еще был в это время в руках немцев.

Ц е й ц л е р. Мы могли бы попытаться образовать небольшой плацдарм. Тогда мы могли бы продержаться там некоторое время.

Г и т л е р. Боюсь, мы не сможем удержать его, но мы можем попытаться. Нам придется подумать об этом.

К л ю г е. На нашем крайнем северном крыле мы можем отойти на наши подготовленные позиции у Великих Лук, как я предлагал. И мы можем там укрепить линию.

Ц е й ц л е р. Это было запланировано, господин фельдмаршал, но это не высвободит ничего из ваших войск.

К л ю г е. Да, войск это не высвободит. Здесь мы не можем уступить ничего, кроме этого выступа. Тогда нам придется проглотить Киров и оставить все остальное, как оно есть, хотя мне бы очень хотелось немного улучшить здесь положение, но, к сожалению, это невозможно.

Г и т л е р. Мы можем отступить и здесь.

К л ю г е. Возможно, мы могли бы высвободить здесь дивизию, но это сложная история, потому что позиция там уже…

Ц е й ц л е р. Позиции там особенно хороши.

К л ю г е. Позиции хороши. Они строились с огромными усилиями.

Г и т л е р. Но вы бы предпочли Киров?

К л ю г е. Да, я бы хотел снова его взять. Это база для противника.

Ц е й ц л е р. Это обойдется гораздо дороже.

К л ю г е. В имеющихся обстоятельствах это совершенно невозможно…

Ц е й ц л е р. Вы сможете высвободить что-нибудь там только после того, как вы отойдете здесь.

Г и т л е р. Я вас еще увижу?

К л ю г е. Нет, я намереваюсь немедленно вернуться к себе. Хайль, мой фюрер.

Г и т л е р. Если бы только корпус СС уже выехал оттуда.

Ц е й ц л е р. «Лейбштандарте» отправляется завтра, по 12 составов в день.

Г и т л е р. Корпус СС равен 20 итальянским дивизиям.

Ц е й ц л е р. Он [Манштейн] должен передислоцировать «Великую Германию» и 7-ю танковую сюда. Если Клюге останется на этой линии в течение недели и переместит половину своих освободившихся дивизий вот туда, это должно получиться. Если дивизия сможет окопаться в секторе за 6 дней, это уже много. Он все еще психологически настроен на медленные действия и не может расстаться с этой идеей. Может быть, это придет к нему. По-моему, все тогда будет хорошо».

8 августа Цейцлер вылетел на встречу с Манштейном в штаб группы армий «Юг». Фельдмаршал «сказал ему совершенно прямо, что отныне мы больше не можем ограничиваться такими изолированными проблемами, как: можно ли выделить такую-то дивизию или следует ли эвакуировать или нет Кубанский плацдарм». Есть только две возможности, продолжал Манштейн. Или вся Донецкая область будет немедленно эвакуирована, или он получит еще 10 дивизий с других секторов Восточного фронта. (Это довело бы группу армий Манштейна до численности, равной суммарной численности всех других германских сил в России.)

Разумеется, Цейцлер не захотел брать на себя никаких обязательств, и после того, как он уехал, неоднократные обращения Манштейна в ОКХ не дали ничего, кроме чисто формальных подтверждений их получения. В течение следующей недели давление русских против Харькова усилилось до такой степени, что перед Манштейном встал выбор – или «запереть» группу армий Кемпфа в городе, чтобы он сыграл роль второго Паулюса, или оставить город. Гитлер направил ему специальное послание, в котором приказывалось удержать город любой ценой и указывалось, что его падение произведет «неблагоприятное впечатление» на отношения Турции и Болгарии. «Как ни справедливо это может быть, – был ядовитый комментарий Манштейна, – группа армий не собирается жертвовать своей армией ради Харькова». Город был эвакуирован 22 августа. Пожертвовали генералом Кемпфом. Его группировка получила наименование «8-я армия», и Кемпфа заменил генерал Вёлер. Собственная роль Манштейна в этом деле двусмысленна, чтобы не сказать больше. «Хотя я хорошо ладил с генералом Кемпфом, я не протестовал против его замены». Но тот, кого назначили на место Кемпфа, был его начальником штаба в 11-й армии. Вероятно, и Манштейн, и Гитлер пусть молча, но на этот раз согласились в выборе козла отпущения.

К этому времени Гиммлер стал уже не единственным ведущим нацистом, встревоженным тем, как развиваются события. Генриетта фон Ширах (которая всегда утверждала, что Гитлер пытался поцеловать ее, когда ей было 12 лет) оставила свидетельство о встрече, устроенной ее мужем и Герингом. Свидание началось в уединенном, задрапированном бархатом кабинете известного венского ресторана. (Бальдур фон Ширах, основатель гитлерюгенда, был в то время гауляйтером Вены).

«Знаменитый композитор играл на пианино, затем Геринг сыграл импровизации из «Вольного стрелка». Чета Герингов была в прекрасном настроении. Герман только что купил новую кожаную папку в синих цветах люфтваффе, которую он с гордостью показал нам, а также флакон духов Жана Депре, которые он мог найти только в Вене».

Однако Ширах организовал обстановку со специальной целью расположить маршала к откровенной беседе, и, посчитав, что это достигнуто при завершении фортепьянного соло, он начал разговор. Аргументы Шираха диктовались личными интересами, как всегда завуалированными ссылками на долг перед рейхом, игрой на тщеславии собеседника и лицемерной заботой о фюрере, несущем такое бремя ответственности. Он убеждал Геринга «поговорить с фюрером наедине», но так как это сопровождалось более вескими фразами вроде: «Я и мой гитлерюгенд – с вами, люфтваффе – это могущество, и масса людей готова к действию… Мы должны сделать это нашим общим делом… От вас ждут этого как от рейхсмаршала!» – смысл всего сказанного должен был быть совершенно понятным слушающим.