План битвы

— Наташ, привет…

Она резко поворачивает голову и бросив взгляд, затравленного зверька, резко набрасывает себе на голову одеяло.

— Не заходи… — глухо доносится её голос.

— Ну, ты чего, я просто тебя проведать зашёл.

— Нет, Егор, пожалуйста, не надо. Иди, очень тебя прошу, я сейчас не могу разговаривать.

— Ну, ты из домика-то выгляни, я ж не слышу, чего ты там бурчишь. Наташ… Слушай, я хотел тебе сказать…

— Нет! — она отбрасывает одеяло и я успеваю заметить её испуганное и одновременно сердитое лицо. — Уходи, Егор! И дверь прикрой, пожалуйста… Не… не смотри на меня…

— Ну, ладно, — говорю я и отворачиваюсь. — Ты как вообще?

— Я не могу с тобой говорить. Уходи, пожалуйста. Я серьёзно. Не нужно, понял? Не нужно разговоров.

— Ну, ладно, — вздыхаю я. — Ты тогда выздоравливай, а поговорим после, да? Меня наверное не будет всю следующую неделю, нужно в командировку ехать. Так что ты смотри, не вздумай смыться за это время, лады?

— Иди уже, — стонет она.

Блин, ну что мне остаётся? Отступаю.

— Дядь Ген, ты, если что, завтра врача вызови, ладно?

Он кивает.

— А если температура сбиваться не будет, скорую вызывай.

Дома я сажусь в кресло у тумбочки и погружаюсь в раздумья.

— Егор, ты чего, грустный такой? — беспокоится мама. — Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, мам, задумался просто, а так не грустный, всё в порядке. Может, подустал немного, сегодня же на работу ходил.

— Ну, как так можно! Тебе же сказали в постели месяц лежать.

— Нет, это не совсем так, — качаю я головой. — Лежать нельзя, двигаться надо.

— То-то я вижу, выглядишь, как тень отца Гамлета. Давай, мой руки, ужин заждался тебя уже.

Я плетусь на кухню и получаю тарелку окрошки. Маме вроде её нельзя, но она иногда позволяет себе некоторые вольности.

— О, какой квас у тебя нынче шикарный!

И действительно, янтарный, с резким, ядрёным хлебным вкусом. Я лью из запотевшего кувшина шипящую жидкость цвета мёда на мелко порубленную горку овощей и зелени. Вместо колбасы отварная говядина, отлично.

Соль, ложка сметаны и немного горчицы, настоящей, от которой дыхание сводит. Вот он апофеоз вечера, сметающий тревогу, негатив… Надеюсь, Цвет примет верное решение. И Наташка, очень хочется верить, придёт в себя и выйдет из ступора, в который её батя загнал или она сама себя туда загнала…

— Егор, слушай, — говорит мама. — Представляешь, этот друг, оказывается никакой не друг и не товарищ.

— Ты про кого, мам? — не врубаюсь я.

— Про Гену твоего Рыбкина.

— И что с ним?

— Так этот мальчик, оказывается, его дальней родственник, и он его хотел от суда как-то прикрыть.

— С чего ты взяла, мам? — как бы удивляюсь я.

— Мне тётя Клава сказала. Она всегда в курсе всего, будто не знаешь. А ей вроде сам Рыбкин признался, только очень просил никому не говорить.

— Ну, я смотрю, она именно так и поступила, да?

— Да ладно тебе, — машет рукой мама. — Мне-то она доверяет, знает, что я никому…

Ну-ну, совершенно никому…

— Так вот, мальчик этот, вернее, парень уже… он участвовал в групповом ограблении с бандой, в общем. Или в краже какой-то. В общем, какое-то серьёзное преступление. И теперь состоится суд, где будут решать, что с ним делать — сажать или условно. Они всей ватагой ещё кому-то там бока намяли. Вот Рыбкин и придумал друга для Наташки и её заставил врать. Поэтому она и нервничала так. Бестолковый, да?

— Почему? — спрашиваю я, будто с удивлением.

— Ну, как почему? Потому что этот друг подозрительный на Наташу тень наводит, ставит её чистоту под сомнение, понимаешь? Репутацию портит. Ей же даже ещё восемнадцати нет, а она уже с парнем… тесно общается.

— Подумаешь, какие-то дворовые сплетни, — машу я рукой. — От них ни горячо, ни холодно. Ну, посудачат кумушки у подъезда и успокоятся, тем более, причина их тревоги оказалась выдуманной.

На это мама ничего не отвечает, а продолжает плыть по волнам своих мыслей:

— А я ещё удивилась, думаю, как так, бегала-бегала за тобой, а тут вдруг раз и жениха привезла!

— Да куда бегала-то? — качаю я головой, удивляясь скорости работы легендарной тёти Клавы.

— Бестолковый ты, Егор. Совсем ребёнок ещё. Бегала за тобой хвостиком, куда ты, туда и она. А ты даже и не заметил…

После ужина звонит телефон. Это Большак.

— Привет, дядя Юра.

— Привет, Егор, как дела?

— Норм… Более-менее. Расскажу при встрече.

— Хорошо, — соглашается он. — Я вот по какому делу, ты в торговый поступать не передумал? А то мне звонил сегодня председатель приёмной комиссии, тобой интересовался.

— Нет, конечно, не передумал. Как же я буду необразованным? Надо учиться. Что надо сделать?

— Да, ученье — свет. Сходи сам завтра к одиннадцати часам и отнеси документы. Сфотографироваться не забудь, понял?

— Так точно, понял.

На следующий день я иду в филиал торгового, а, вернувшись, набираю ноль-семь, чтобы позвонить по междугороду.

— Здравствуйте, в кредит можно звонок заказать?

— Куда звонить будем?

— В Ташкент.

— Говорите номер.

Я диктую.

— Кто ответит?

— Да, кто ответит.

— Ожидайте в течение часа.

Ждать приходится минут сорок, и отвечает Айгюль.

— Салом, Айгюль — приветствую её я.

— Привет, Егор! — обрадованно отвечает она. — Ну, ты как там, идёшь на поправку?

— Да я уже здоров, — похваляюсь я. — Могу вагоны разгружать.

— О, правда? Приезжай тогда, нам грузчики всегда нужны.

— Так вот, я как раз и собираюсь. Что скажешь? Помнишь, ты мне интересное такое предложение делала?

— Я? — хмыкает она. — Тебе?

— Ага…

— Помню, конечно. Да, с нашей стороны всё в силе. Ещё что-нибудь нужно будет?

— Обязательно. Во-первых, на тебя взглянуть.

— Хм, — шуточно надувает она губки, я не вижу, но хорошо представляю. — Взглянуть только?

— Нет, дорогая моя, не только, ещё я хочу…

— Ладно-ладно, я поняла, не говори, — смеётся она. — Дядя с тобой захочет поговорить, я думаю.

— Отлично, я буду очень рад повидаться.

— Хорошо. Знаешь уже, когда прилетишь? Надо же гостиницу заказать.