Планета матери моей. Трилогия

Тот инстинктивно вскинул руку к горлу, чтобы поправить несуществующий галстук, и смущенно потеребил ворот неряшливо распахнутой сорочки.

— Душевно рад. Будьте моими гостями… Соорудим закусочку?

— Нет уж, голубчик, — в сердцах отрезал Мирза, — иди, куда шел. Если собирался везти на базар виноград, не стесняйся. Возвратишься при деньгах, с бутылками во всех карманах. Будет с кого брать пример твоим школярам! — И, обернувшись к Мензер, сурово добавил: — Пьяный учитель — это тоже, по-вашему, пережиток прошлого, уважаемая?

— Зачем мне себя обманывать, Мирза-муэллим? В гимназиях такое было бы невозможно. Нельзя черное называть белым. Разболтанность в нашей среде недавняя болезнь.

— Слишком много вы чикаетесь с подобными типами. Скажете, язык у старого Мирзы хуже, чем у змеи? Но как назвать того чинушу, который направил пьянчугу в школу? Разве можно доверить падшему человеку детей? Да что там… Сами все увидите, товарищ секретарь. Если хоть одна паршивая овца попадает в коллектив педагогов, подростки обезьянничают именно с нее!

Благодаря неприятной встрече хмурость, будто весенняя туча, больше не покидала Мензер.

— Помнишь наш класс? — шепнул я ей. — Чтобы одному подойти к доске, четверо вставали с места — такая была теснота!

Мензер потупилась, ничего не ответив. Моя попытка отвлечь ее не удалась.

Мы присутствовали на уроках, потом говорили с учителями.

— Не рискую давать педагогические советы, — сказал я, — вы в этом более компетентны, но на одном буду настаивать: на необходимости связать школьное дело с общепартийным. Сегодняшнее воспитание скажется на двух-трех поколениях вперед. В демографических показателях наша республика занимает по рождаемости одно из первых мест в Союзе. Это, конечно, прекрасно. Чем нас больше, тем мы сильнее, жизнеспособнее. Но представьте, что из школьных стен выйдут недоучки с сомнительным грузом знаний, зато с преувеличенными претензиями к жизни. Распространяясь на следующее поколение, этот наш брак удвоится и утроится! Разве можно такое допускать? Особое внимание следует уделять приобщению школьников к труду. Давно ли вы отправили старшеклассников на виноградники? Какие отведены сроки в учебной программе для помощи колхозам?

Мензер досадливо сказала:

— Каждый год руководители хозяйств клянутся, что разработают четкую систему. Но они не умеют организовать правильный цикл работ, поэтому школьниками просто затыкают дыры. А иногда ребята болтаются в колхозе без дела.

Заведующий учебной частью подхватил с горечью:

— Доходит до того, что сельхозработы превращаются в пугало. Родители, сами колхозники, грозят детям: будешь плохо учиться, останешься в колхозе. Бытует представление, будто настоящая жизнь начинается только за порогом родного дома. Должно быть, и мы, учителя, виноваты в этом. Мой сын, прошу простить за этот пример, с большой охотой ездит со студенческим отрядом в дальние края, работал в Казахстане. Одевается полностью на собственные деньги да еще привозит матери подарки. Он не лежебока, не лентяй. Но захочет ли он вернуться после института в родное селение? Сомневаюсь.

Разговор становится все жарче. Один из классных руководителей пожаловался на недостатки школьной программы:

— Нынешние дети усваивают все очень быстро. Надо использовать эту особенность, смелее вводить сложные предметы с первых классов. Пусть не отстают от своего века!

Другой сетовал на чрезмерную тягу ребят к пассивным развлечениям: увлекаются кинофильмами, но не хотят участвовать в самодеятельных драмкружках. Слушают зарубежную музыку и редко поют хором.

Мензер подвела итог:

— Мы подготовили предложения по всем школам района и вручим их вам, товарищ Вагабзаде, не возражаете?

— Всем добрым начинаниям райком вам помощник! Можете на это рассчитывать.

Когда мы уже шли к машинам, Мирза замедлил шаг.

— Товарищ секретарь, — виновато сказал он, — может быть, дальше поедете без меня? Целый день быть на колесах старому человеку не по силам. Завтра у меня рабочий день. Хочу добраться до этого бездельника Фазиля. — Глаза его вспыхнули. — Пока не вымету из школы таких, как он, ни в гроб не лягу, ни на пенсию не уйду!

— Возвращайтесь на машине Мензер, если она согласна, — сказал я.

Мензер молча кивнула, и мы сердечно распростились с Мирзой-муэллимом.

Когда снова двинулись в путь, подул свежий ветер со стороны гор, и сверток, брошенный к окну багажника, зашелестел газетной бумагой. Сидя рядом с шофером, я обернулся, думая, что Мензер хочет мне что-то сказать. Мы очутились лицом к лицу. Тот же ветер, косо ворвавшись через спущенное стекло, сильным порывом растрепал пучок ее волос, собранных на затылке, опутал лицо длинными прядями. Она пыталась отбросить их, проводя ладонью по щекам и подбородку, подобно тому, как путник в лесу хочет избавиться от налипшей паутины. Мой взгляд в упор смутил ее.

— Сверток вам не мешает? — спросил я.

Она прижала непокорные пряди обеими руками, и лицо, зажатое ладонями, поразило меня сходством с лицом юной Халлы. Вот такой она и была, когда я вез ее к дяде Селиму, отрекаясь от собственного счастья! Только в тот раз она сидела рядом со мною, на жестком сиденье грузовика, а нынче позади, на кожаной подушке. И машину не трясет по ухабам; она идет мягко, бесшумно…

…Когда я вышел из больницы, меня поджидало прощальное письмо. Мензер писала, что, если бы я остался беспомощным калекой, она без колебаний стала бы моим костылем, моей постоянной опорой. В этом решении ее не смогли бы остановить ни отец, ни все законы приличий. Но я жив, здоров, могу передвигаться без посторонней помощи — и это счастливейший день в ее жизни. Однако он и разлучает нас. Она должна ждать Селима. Не из страха перед злословием, но повинуясь внутреннему долгу. В истории воспеты прекрасные женщины Азербайджана; есть чьему примеру следовать! Пусть никто не скажет, что в наше время иссякла гордость Нушабы, сломилось мужество Томрис, запятнана честь Гаджар [15] . Но имеется и еще одно препятствие. Она застала у моей постели другую девушку. И разве под силу ей, знающей цену терпеливому чувству, поднять руку на существо, так преданное мне?! «Нет, Замин, — писала Халлы, — я оставляю тебя не одиноким. Ты живешь в большом красивом городе, возле тебя стойкие друзья. Сердце Халимы бьется любовью к тебе… Разве я могу ревновать или злобствовать на нее? Отказываясь от тебя, я буду знать, что твое счастье в надежных руках. Увы, наша любовь не дала нам ничего, кроме прекрасных обещаний. Выполнить их оказалось уже не под силу…

15

Легендарные героини. Их имена стали нарицательными.

Прости, что не дождалась твоего полного выздоровления. Но я учительница, мое место в школе. Да и стоило ли затевать прежние разговоры, раз решение принято? Прошлое всегда буду помнить как светлую искорку. Что бы ни случилось со мною дальше, я смогу всегда почерпнуть в нем силу жить и надеяться. Трудно сказать, по каким дорогам в будущем пойдем мы оба. И скрестятся ли еще раз наши пути? Но одно мне ясно. Нельзя чтобы ты долго оставался перед выбором: юная девушка, яркая, как цветок, или удрученная бедами вдова? Поверь, я умею смотреть на истинное положение вещей не только глазами страсти, но и глазами разума.

Не отягощай совесть мыслью, что обрекаешь меня на одиночество. В душе я никогда не расставалась с тобой. В этом и заключено мое торжество. Мужественным людям не страшен приговор судьбы. Я проживу свою жизнь счастливо, обещаю тебе. Пусть кто-то с сомнением пожмет плечами, назовет меня пустой фантазеркой. Я-то знаю, что золотые самородки опыта добываются лишь ценой ошибок и самоотречения… На этом кончается наша история. Следующие страницы твоей жизни будут написаны уже другой женщиной».

Мне вручили это письмо, когда я впервые переступил порог своей новой квартиры. Помню, пол зашатался под ногами, как при землетрясении…

Наши глаза снова встретились. Что же скажет мне Халлы теперь? Повторит горькие слова отречения? Или из глубины ее души вырвется возглас, полный неистовой нежности: «Мне нужен только один мужчина в мире — это ты!»

Но за весь день Мензер не разомкнула уст и не произнесла ни слова.

7

Сидя за рулем, я подъезжал к дому Мензер, и вдруг взгляд наткнулся на чью-то знакомую фигуру. Пришлось притормозить. Городок маленький, и если заметят, что секретарь райкома два дня подряд останавливает машину у дверей учительницы Мензер, это непременно вызовет толки.