Планета матери моей. Трилогия

— Зайдите, товарищ Шамсиев.

Должно быть, приглашение вполне соответствовало его планам. Заглушая шум ветра, он бодро гаркнул шоферу:

— Если кто спросит, я у товарища Вагабзаде.

В кабинете, вешая пальто, я обратил внимание, что Шамсиев не только не разделся, но даже не стряхнул с шинели снега. Он стоял вытянувшись, словно был готов к немедленному действию.

— Объясните толком, что стряслось?

— В колхозе полное брожение. Не считал возможным говорить при шофере. Не примите в обиду прямое слово, товарищ секретарь. Наши сельчане не привыкли управляться сами: демократия, за которую вы ратуете, им в новинку. Ослабили поводья, ну и вот…

— Поводья? Про что вы толкуете?

— Про то, что лошади нужна узда.

— Опять не понял, при чем тут лошадь?

— Но мы же не в столице живем! Наш народ привык к указаниям старших. Иначе как слепой мерин потянет к оврагу. Ошибка была в том, что на перевыборное собрание не послали никакого ответственного лица. Да хотите, я сам туда поеду?

Разговор был мне крайне неприятен. Внутренне я убеждал себя, что дело пустяковое, раздутое Шамсиевым. Не присаживаясь, позвонил Сейранову:

— Как районное совещание по животноводству? Состоится?

Тот отозвался, что делегатов собралось меньше трети и хорошо бы изменить дату. Из дальних селений по бездорожью не добраться.

Шамсиев прислушивался с явной тревогой. Он тоже считал, что совещание надо отложить; боялся, что посланцы из Камышлы подымут бучу уже в районе.

— Чего же они все-таки добиваются?

— Чтобы вы лично приехали на собрание. Подсказали, как им быть.

— Разве они не наметили кандидатов в председатели?

— Непривычное это дело. Хотят услышать все из ваших собственных уст…

Только теперь до меня дошла серьезность происшедшего. Не мешкая, на той же милицейской машине мы двинулись в путь.

Когда въезжали в селение, начало смеркаться. Весь день был темным и снежным; с пути не давали сбиться лишь редкие огоньки на холмах. Казалось, что возле стволов старых шелковиц кто-то усердно разжигает костры. Но это светились окна в засыпанных снегом селениях.

Навстречу машине двигалась небольшая толпа. От тяжелой одежды люди казались медлительными, скованными в движениях, а их обросшие инеем лица неузнаваемы.

Приземистый мужчина в солдатском ватнике не только не посторонился, но даже намеренно бросился к машине. Шамсиев, выпрыгнув на ходу, вытащил его почти из-под колес.

— Собачий сын! — заорал, не сдержавшись, водитель. — Да станешь ты в другой раз жертвой собственной глупости, Сирота! — Остывая, обратился ко мне: — У этого чудака прозвище Сирота Иси. Напрасно вы сюда приехали, товарищ секретарь. Чистые дикари!

Организовать сход вторично оказалось не так-то просто. Члены правления ходили от дома к дому, утопая в свежих сугробах, колотили в двери.

Мы дожидались у председателя колхоза. Это был человек, казавшийся явно старше своих лет из-за серебряных волос. Он невесело шутил, что набрался седины именно на колхозной работе.

Я спросил о зимовке скота. Он отозвался странно:

— Сначала помогите выбраться из пропасти человеку. О хлебах и овчарнях поговорим потом.

— Значит, сами хотите отказаться от председательства?

— То и дело пишу заявления! Когда работал на ферме — горя не знал. Разве мне должность дороже родных детей, чтобы оставить их сиротами?

Давая ему время остыть и успокоиться, я снова перевел речь на хозяйство.

Колхоз объединял три селения, которые были когда-то тремя отдельными маломощными хозяйствами. Правление помещалось в самом населенном — Камышлы. Это стало предметом нескончаемых раздоров. Мельница, артезианские скважины, строительство водопровода — о чем раньше здесь не слыхивали! — все вызывало ссоры и столкновения. Приходилось строго следить: из какого селения назначался бригадир, кого ставили кладовщиком и откуда брали председателя ревизионной комиссии.

Два других селения постоянно обвиняли жителей Камышлы в том, что те захапали себе большинство теплых местечек. Однако — вот странность! — против председателя колхоза, урожденного Гёйджы, не поднимался ни один голос. Когда его утверждали, мало кто верил в Велишева. Об авторитете говорить не приходилось!

Это был скромный рядовой колхозник, сызмала привыкший проводить все свое время на пастбищах и пашне. Из скотников он стал учетчиком, затем учился заочно и получил квалификацию зоотехника, постепенно выдвинувшись в заведующие фермой. Однако на центральной усадьбе Велишев бывал столь редко, что, когда его избрали председателем колхоза, простодушно признался перед всеми, что мало знает людей, и даже собственных племянников, сыновей родной сестры, не сразу угадал в лицо.

Несмотря на странную вступительную речь, колхозники поверили ему сразу. Табунщики, которые пасут скот на отдаленных горных плато верст за сто от родных домов, издавна слыли людьми надежными и дельными, хотя и не краснобаями. Из года в год они кочевали мимо чужих селений, оставляя по себе добрую славу: не позарятся на подвернувшуюся курицу, не сорвут походя алычу в чужом саду. Держались спокойно и вежливо, всегда готовые подсобить товарищу, прийти на помощь.

Велиш Велишев был именно из таких людей: гордости и тщеславия перед другими не выказывал, но достоинством своим не поступался ни перед кем.

Едва возникла кандидатура Велишева, колхозники ухватились за нее с облегчением. На прежних председателях они, как говорится, крепко обожглись. О тех заранее ходили неблаговидные слухи. На отчетно-выборных собраниях колхозники брались не раз за палки! Почему, мол, в председателях ходит ваш родич и сосед? Чем наш хуже?!

Велишев остался на своем посту и после укрупнения. Его председательство протекало на удивление мирно: языками на его счет не прохаживались. Сначала — потому, что мало о нем знали, а когда присмотрелись хорошенько, то он уже был всеми уважаем и любим. И вправду, такого отзывчивого, справедливого, но твердого в поступках человека надо было еще поискать! Самые дотошные критиканы не находили в его действиях ни малейшего пристрастия к «своим».

На глазах поднималось и колхозное хозяйство. Вместо прежних хибар в селениях появились один за другим кирпичные дома с просторными верандами, добротные скотные дворы. У колхозников завелись велосипеды, а то и мотоциклы.

Дожидаясь начала схода, я не заводил речи о вчерашнем скандальном собрании, словно не слышал о нем вовсе. Не обронил даже намека, останется ли председателем Велишев, или райком намерен настаивать на его смене.

Едва за столом появился президиум, как все собрание дружно заплескало в ладоши. И чем настойчивее председательствующий призывал жестами к тишине, тем эти аплодисменты становились безудержнее. Видя по выражению моего лица, что мне вовсе не по душе такое театральное приветствие, председательствующий возвысил голос: