Планета матери моей. Трилогия

— Некоторые, вероятно, уже взрослые?

— А как же. Работают, учатся. Не бездельники.

— Два ваших сына студенты в Баку, но одновременно расписываются в ведомостях за зарплату. Это верно?

— Верно. Они… совмещают. Хотелось, чтобы трудовой стаж не пропадал.

— У вас большое личное хозяйство? И скот пасете на колхозном лугу?

— Так, баловство… Люблю животных.

Когда встал вопрос о его исключении из партии, Джалил снова попросил слова. Он достал из портфеля скатанный в трубочку лист и стал бережно его разворачивать. Это оказался плакат с изображением румяного младенца.

— Ради них, только ради них…

Решение бюро осталось неизменным, но многие были смущены.

Когда я рассказал Кебирли эпизод с плакатом, тот с отвращением проговорил:

— Гнусные черви! Для них не существует ничего святого. Готовы спекулировать даже собственными детьми. Куда уж им жалеть чужих! Пока Латифзаде, не отрывая глаз от бумажки, бубнит о высоких моральных принципах, такие, как «золотой» Джалил, обделывают преступные делишки, — Кебирли безнадежно махнул рукой.

Пришла пора разбирать личное дело и Шамсиева. Ходили слухи, будто находящийся в предварительном заключении Джалил распоряжением начальника милиции ежевечерне отпускался домой. Когда мы захотели это проверить, Джалила из дома спешно отправили в машине «скорой помощи» в больницу. Но почечная болезнь оказалась ложью. Звенья круговой поруки лопались одна за другим…

Однако и среди членов бюро райкома не было единодушия. Наши резкие расхождения с Латифзаде не оставались ни для кого секретом. У Латифзаде сохранилось много защитников. Признавая в нем пустозвонство и недостаток деловитости, они тем не менее напирали на его опыт и личную безупречность. «Безупречность» продолжала оставаться основным мерилом! Хотя именно под ее близоруким прикрытием процветал порок.

Мы должны были наконец столкнуться с Латифзаде открыто. Случай вскоре представился.

На одном из пленумов райкома многих заставило задуматься серьезное выступление председателя колхоза из села Гаялты Малейки-ханум. Она впервые признала, что объединение колхозов не дало положительных результатов. Крестьяне недовольны, а их клеймят за пережиток прошлого — чрезмерную привязанность к родному гнезду. Но ведь укрупненный поселок удалил земледельцев от их земли! Клочки возделываемых горных участков стали малодоступны и, находясь в забросе, дичали. Обрабатывать их можно было только вручную: пахать лошадью, запряженной в плуг, косить косой.

Услыхав слово «вручную», Латифзаде наподобие охотника, долго томившегося в засаде, решил, что настал наконец момент открыто выступить против меня, поскольку я поддержал Малейку-ханум.

— Призывать обратно к сохе, — значит, тянуть нас вместо социализма в средневековье! — воскликнул он голосом, дрожащим от святого возмущения.

Отвечая, я рассказал о недавней беседе в Гаялты с колхозным ветераном.

«Эх, сынок, хорош у тебя пиджачок», — сказал тогда старик.

Я тотчас снял его:

«Он твой, дедушка. Не обидь».

С хитрой усмешкой тот принял дар, накинул на плечи, так что ему, коротышке, полы доходили до колен.

«Ну как? Нравлюсь?»

И решительно скинул чужую одежку.

«Смекаешь, к чему я это сказал? Не все надобно мерить по собственной мерке, секретарь. На тебе пиджачок сидит в самый раз, а я в нем хуже старухи. Не указывайте крестьянину, где ему пахать и сеять! Судите наш труд по урожаю».

Латифзаде скривил тонкие губы в ядовитой улыбочке.

— Призываете к бесплановому хозяйству? Интересно. Даже очень!

— Планы должны составляться разумно. Исходя из реальных возможностей каждого хозяйства. В прошлом году мы провели такой эксперимент в нескольких хозяйствах: разработали план в каждой бригаде, обобщили на правлении. А когда получили предписание из Баку, увидели, что ни одна цифра не совпадает.

Помнится, я сразу помчался тогда в республиканский Госплан. Меня как мячик перебрасывали из кабинета в кабинет. Эксперт только развел руками. Заместитель начальника отдела признался, что и рад бы помочь, да не его компетенции дело. К начальнику отдела я ворвался уже достаточно взвинченный.

— Объясните, как можно спускать дополнительный план по картофелю, если он уже выкопан? Заново сажать, что ли? Или путем волшебства превратить пожухлую ботву в молоденькие клубни?

Начальник величественным жестом пригласил сесть. Разглядывал меня как диковинку.

— Так вы и есть первый секретарь Эргюнеша? Наслышан, наслышан. — Взгляд на циферблат новомодных часов со светящимся табло. — Обеденное время. Подкрепимся, потом потолкуем. Не возражаете?

Он прошествовал к круглому столику, приподнял белоснежную салфетку.

— Догадливая буфетчица сервировала на двоих, словно предчувствуя, что меня посетит приятный гость. Прошу.

Я поблагодарил, но от угощения решительно отказался. Он с удивлением вскинул брови и стал лениво общипывать зеленую веточку тархуна.

— Тогда я вас слушаю. К сожалению, другого времени уделить не могу. Тороплюсь на совещание. Итак, какие неувязки с планом?

Я коротко объяснил. Он вздохнул и улыбнулся.

— Знаете, планы ведь не я утверждаю. Надо как-то сбалансировать… прийти к соглашению…

Голос его звучал ласково, бесстрастно. Я поднялся с кожаного кресла:

— Прощайте.

— Не спешите. — Внезапно он нахмурился, стал серьезным. — У вас неважные помощники. В одиночку ведомственные стены не штурмуют. Будь ваши председатели колхозов деловыми людьми, они не ставили бы вас в ложное положение бесплодными жалобами. Советую позаботиться о замене кадров!

Я нетерпеливо вскинул руку.

— При чем здесь председатели колхозов? Нам нужен твердый план к началу года. А не вечная чехарда.

— Не замахивайтесь на планы. Они — государственный закон. Обсуждению не подлежат. Требуют от вас? Требуйте и вы.

Я снова поднялся, намереваясь окончательно распрощаться.

— Как там поживает Заки? — неожиданно спросил он.

— Заки? Простите, кто?

— Бывший председатель колхоза «Весна». Мой дальний родич. Он, кстати, всей душой за вас. Кто-то неправильно вас информировал тогда… Крепкий хозяйственник! Уж он бы не допустил, чтобы первый секретарь райкома ломал голову над всякими пустяками!..

25

Прошло еще какое-то время. Однажды я снова был в Баку и едва отомкнул входную дверь своей заброшенной квартиры, как услышал настойчивый телефонный звонок. Но кто мог разыскивать меня в доме, который годами на замке? Ночую я здесь от случая к случаю, не чаще раза в месяц. Столичные знакомые и номер-то, верно, давным-давно позабыли? Я тоже не балую их вниманием. Иногда снимешь трубку, подержишь и вновь опустишь на рычаг. Районные заботы так далеки от столичных интересов! Поговорить разве с Дадашзаде о его последней статье? Но в ней слишком много разовой краски. Газетчикам следовало почаще спускаться на грешную землю и удостаивать вниманием не одних должностных лиц, которых и без того расхваливали слишком много…