Плащаница колдуна

– Странное имя.

– Арабское. Мой отец пришел на вашу землю из аравийской пустыни.

– И что значит имя сие по-арабски?

– Хранитель, – просто ответил Гильфан. – А проще, то страж.

– И что же ты сторожишь, Гильфан-Хранитель?

Волхв усмехнулся.

– То одному Создателю ведомо.

– А нам, значит, не скажешь?

– Только с Его позволения.

Глеб рассмеялся.

– А ты знаешь, что тебя люди за алчность твою не любят? – весело спросил он.

– Делай доброе дело, ища награды от Создателя, а в людском уважении мало проку, – смиренно ответствовал Гильфан и в подтверждение своих слов тяжело вздохнул.

– Наше счастье, что мы при деньгах. – Глеб повернулся к телеге и весело окликнул: – Эй, на барже! Мы приехали!

Вскоре все они сидели у костра. Восточный волхв со странным именем Гильфан ворошил палкой угли. Время от времени он бросал на Диону любопытные взгляды. На Глеба он смотрел иронически, а на ученого мужа Лагина не смотрел вовсе, будто того не существовало в природе.

У костра Глеб снова стал задавать вопросы:

– Слышал я, Гильфан, что ты помогаешь всем без разбору, – сказал он. – И добрым людям, и злым. Верно ли это?

Гильфан лукаво усмехнулся.

– Познавший Создателя – это тот, кто не смотрит на творения Его взглядом приязни или неприязни. Добрый человек, злой человек – не все ли равно?

– А разве ваш арабский Бог не призывает к добру? Я читал ваше священное учение. Мне кажется, оно кое в чем похоже на христианское.

– Ты получил поверхностное знание, Первоход. А поверхностное знание, как легкий дождик. И земля от него не увлажнится, и жаждущий не напьется. – Гильфан вновь поворошил палкой угли и спокойно поинтересовался: – Зачем ты ко мне пришел, Глеб-Первоход?

Улыбка покинула губы Глеба.

– Ты что-нибудь слышал о нетленных? – сухо спросил он.

Гильфан кивнул:

– Слышал.

– И что ты о них думаешь?

– Думаю, что везти сюда покойника под рогожей – дело глупое, опасное и бессмысленное.

– Откуда ты знаешь, что мы его привезли? – удивленно спросила Диона.

По темным губам Гильфана скользнула усмешка.

– Я много чего знаю, красавица. Знаю, что дом твой в Кишени. И что сама ты – аншор бин ля хамаши. Чужая среди своих и чужая среди чужих.

Губы Дионы дрогнули.

– Как ты догадался, что я не человек? – сдавленно спросила она.

Волхв хмыкнул.

– Отличить огонь от облака много ума не надо, – ответил он. – А у тебя все на лице написано.

– А у меня что написано? – поинтересовался, поблескивая очками, Лагин. – Мое лицо прочесть сможешь?

Волхв на него не взглянул. Лишь задумчиво поворошил угли и пробормотал почти равнодушно:

– Иные лица – что белый снег в пустынном месте. Ни отпечатка, ни следа. А что снег скрывает, то одному только Создателю ведомо. Может, цветок. А может, острый сук.

Лагин снял очки и, протирая их краем рубахи, проговорил:

– Что мне нравится в шаманах, так это их любовь к иносказаниям. Прямого ответа от них никогда не услышишь.

Глеб посмотрел на Лагина насмешливо. Тот явно был уязвлен невниманием волхва к своей персоне.

Водрузив очки на нос, Лагин посмотрел на небо и вздохнул.

– Вот уже и сумерки.

Гильфан поднялся с бревна, взглянул на заходящее солнце и сказал:

– Пора волховать, ходок. Деньги я беру вперед.

Глеб достал из кармана несколько монет и положил их в протянутую ладонь восточного волхва.

– В бубен свой стучать будешь? – осведомился Лагин.

– Нет у меня бубна, – сухо ответил Гильфан. – И не шаман я. Я с духами лесными разговоров не веду, мои беседы – только с Создателем.

– Нешто он с тобой говорит? – подал голос Хомыч, который до сих пор сидел тише воды ниже травы и лишь пугливо поглядывал на волхва.

Гильфан посмотрел на старика пристальным взглядом, от которого тот поежился, и ответил:

– Создатель говорит с людьми громко и четко, но не всякий Его слышит.

– А как же его услышать? – поинтересовался Хомыч.

Гильфан улыбнулся:

– Нужно очень сильно захотеть.

3

– Что это он пьет? – спросил Лагин, с любопытством глядя на волхва, поднесшего к губам глиняную чашу с каким-то напитком.

– Паргу-сому, – ответил Глеб. – Настой из гриба мухомора.

– Вот оно что. – Лагин кивнул. – Это я знаю. Шаманское питье. Зелье для видений.

Напившись зелья, Гильфан закрыл глаза и долго стоял так, освещаемый лишь закатным солнцем и отблесками огня от охваченных пламенем головней.

Вдруг он забормотал что-то и медленно завертелся на месте. Глеб прислушался, но сумел разобрать лишь отдельные фразы, некоторые из них были непонятны:

Аерат, вахадат, черный мир в бездне алой…Ваерат, айхадат, алый мир в бездне черной…С малой травинки по пылинке…С муравья по капле яда…Соткись, ковер, каких не было…Заверни мысли мои в туман-поземку…Обрати взор мой к Создателю всего сущего…А ты, Создатель, всемогущий и единый,Вырежи рот свой на лице моем…И заговори ртом тем…Все, что раздельно, то едино…Все, что едино, то раздельно…И господство твое безраздельно над миром этим…Аерат, вахадат, черный мир в бездне алой…

Волхв вертелся все быстрее и быстрее. Речитатив его тоже убыстрялся, делался все более нервным, судорожным, а затем слился в один монотонный, беспрерывный звук.

Слов в нем уже было не разобрать. Да и голоса человеческого узнать бы не удалось. Казалось, никто из живущих не может издавать такой звук, и то звучит само вращающееся тело шамана.

Диона сидела, съежившись в комок и испуганно глядя на волхва. Лагин смотрел на него с пугливым любопытством.

Глеб взирал на Хранителя сосредоточенно и хмуро. Он слышал, что искусство Гильфана вовсе не так безобидно, как кажется. И неизвестно еще, кто придет на зов Хранителя – его восточный Бог или сам огнедышащий Шайтан.

Вдруг Гильфан остановился и уставился на Глеба.

– Ты оставил незавершенное дело, – мрачно изрек он. – Отдал скрижаль знания темной твари.

Брови Глеба дрогнули.

– Откуда ты…

– Великая беда надвигается на твой мир, Первоход. Исток этой беды – на Пепельном острове, у Погребального шатра.

Глеб смотрел на волхва, открыв рот.

– Неужели ты не узнал глас того, кто глаголет устами нетленных? – жестко проговорил Гильфан. – Неужели ты не узнал того, кто поднимет их и обратит против вас?