Пластиглаз
Шрифт:
– Пап, ну я уже большая, ведь правда? Вон, Танька Федотова одна домой ходит, и ничего. А живёт дальше, чем мы. Там, за домами!
Дочка махнула рукой в сторону новостроек.
– И через гаражи одна ходит?
– удивился маньяк.
Дочка недоумённо посмотрела на него:
– А чего, там ведь нет никого!
Маньяк снова улыбнулся:
– А нам с тобой трамвайные пути переходить надо, и шоссе без подземного перехода. Так что уж потерпи, пока не подросла.
Болтая, шагали вместе.
В тёплом воздухе кружился на лёгком ветру тополиный пух. Опускался на асфальт, пробегал
Дочь крепко сжимала отцовскую ладонь. Иногда отец оглядывался на залитые
солнцем новостройки и улыбался.
Бывшие
Коренастый дворник в ватнике и разбитых кирзачах нехотя долбил наледь на ступеньках загса. С глухим стуком расплющенный конец толстого и кривого лома кромсал лёд и фальшивый мрамор ступенек заодно. Время от времени дворник прекращал своё занятие и, опираясь на инструмент, принимался угрюмо разглядывать меня. Мудацкую шапочку-петушок с непременным «sport» по бокам он натянул на брови, придав щетинистой морде своей выражение злобной дебильности.
Я уже минут сорок торчал возле серой двухэтажной коробки из стекла и бетона, беспрестанно куря и тихо закипая. Наташка, сука, дрянь, в своём репертуаре. Женаты девять лет. Год встречались до этого. Но ещё тогда ясно стало, что проще зайца курить научить, чем Наташку - пунктуальности. Встречи надо было ей назначать за час до нужного времени. Но и в этом случае она умудрялась опоздать. И Лёшку в сад таскать, а потом и в школу приходилось именно мне - когда этим пробовала заниматься она, ребёнка выгнать обещали.
Хорошо ещё, не холодно сегодня. Сыро, конечно, и ветрено, но для начала марта ничего, терпимо.
Народу у загса не было вовсе. Желающих жениться в такое время не нашлось. За время моего ожидания прошло лишь три пары на развод - одна бездетная, те освободились быстро. Те, что с детьми - чуть позже, но тоже не задержались.
Жрать захотелось.
Сходить в кафешку напротив, что ли: Сто грамм накатить для тепла, под бутерброд. Хуй его знает, сколько ждать ещё эту:
Дворник спустился на пару ступенек и снова застучал своим инструментом. Серое крошево льда брызнуло в стороны.
– Суки!
– прекратив долбить, неожиданно произнёс дворник и снова посмотрел на меня.
«Вот этот ещё: Дятел, блядь. Ему-то хуйли от меня надо?» - я щелчком отправил окурок в грязный сугроб сбоку от крыльца и смутился. Сугроб был просто усеян бычками, и из них не меньше десяти - моих.
«Сам виноват. Урны нет, а куда бросать?..»
Стало смешно за мысленные оправдания. Пошёл этот дворник на хер
Отойдя на несколько шагов от крыльца, хотел было закурить по новой, но лёгкие уже ныли и во рту скопилась горькая срань. Сунул пачку обратно в карман. Запахнул пальто и от скуки принялся разглядывать сотни раз уже читаный лозунг.
Жёлтые металлические буквы на фасаде загса складывались в знакомые с детства слова:
«СЕМЬЯ ЕСТЬ САМОЕ МАЛОЕ, НО И САМОЕ ЦЕННОЕ ЕДИНСТВО В КОНСТРУКЦИИ ЗДАНИЯ ВСЕГО ГОСУДАРСТВА. А. ГИТЛЕР»
– Развлекаешься?
– раздался сзади
– Извиняться, как и приходить вовремя, ты так и не научилась, - бросил я через плечо и направился к крыльцу.
Дворник, держа лом на манер патриаршего посоха, и не подумал посторониться.
«Ну, гад!» - пальцы сами собой сжались.
– Максим, постой!
– окликнула меня Наташка.
– Что ещё?
Пауза.
– Помоги Алёше, - совсем тихо сказала она.
Я обернулся.
За три месяца, что Наташка провела у своей матери, она не изменилась ни сколько. Да и чего ей меняться? Три месяца - не тот срок. Одета разве только получше - шуба новая (шиншилла или как там этих крыс-хорьков называют), сапоги на каблуке высоком. На шее, в распахнутом вороте - массивная ювелирка. Тоже новая. Ту, что подарил когда-то я, она сняла.
«Сука: Блядь!»
– Ну, смотрю, кадра ты нашла себе и впрямь ничего. Сразу видно - попала в хорошие руки!
– улыбка вышла у меня кривая.
«Сука! Сука! Сука!»
А ведь нет - изменилась. За всей косметикой, сколько её не лепи на рожу, эту серость мертвенную не скрыть. Как и мешки под глазами. Киряешь потихоньку, милая?.. Нацепила тёмные очки - это в марте-то!
И чего только этот хер в ней нашёл:
А сам-то?..
А сам-то я с ней сегодня развожусь.
– Помоги мне с Алёшей, - вновь попросила Наташка.
Я перевёл взгляд на сына.
Алёша стоял сбоку от неё и чуть позади, опустив голову. С правой руки он снял варежку, теперь она болталась у рукава на резинке. Медленно и словно механически Алёша поглаживал красноватыми пальцами ворс Наташкиной шубы.
– Здравствуй, Алексей!
– сказал я.
Рука сына замерла. Пальцы согнулись и ухватились за мех.
Сын поднял голову.
– Здравствуй!
– из-за расширенных зрачков глаза Алёши казались тёмными кляксами.
– «Релаксидин»?
– не отводя взгляда от сына, спросил я Наташку.
– Семь дней, как и положено, - мне показалось, Наташка всхлипнула.
– Ему трудно из-за него ходить. Помоги нам со ступеньками.
Я заметил припаркованный на другой стороне улицы белый, правда, забрызганный грязью «лексус». Пару минут назад его там не было.
– Твой?
Наташка помотала головой:
– Его: Он не захотел выходить.
– Наташка вдруг взорвалась: - Ты поможешь мне или так и будешь торчать как придурок у входа?! У меня куча дел, между прочим, сегодня ещё! Пошли давай! Опаздываем ведь:
– Уж не по моей ли вине?
– у меня заходили желваки.
– Час почти тебя жду здесь! У меня таких вот тачек нету!
– кивнул я в сторону «лексуса».
– Что ж не купишь?
– сузила глаза Наташка.
«Сука»
– А ну-ка проходите или туда, или сюда. Мне убирать надо!
– вдруг подал голос дворник.
– Орать при ребёнке то... Совсем охуели!
Дворник зло стукнул ломом. Вместе со льдом, мне показалось, откололся немалый кусок ступеньки.
Слова сердитого люмпена, как ни странно, успокоили нас. Подхватив Алёшу, я втащил его на крыльцо. Наташка, забежав вперёд, открыла дверь.