Плато

– В Швеции, душечка, воздух такой же гнилой, как в Дании во времена известного принца. Правда, водка хорошая.

– "Абсолют", - определила Ивонна.
– У нас тоже недавно появился. Я еще не пробовала.

– Видишь, как все славно. У меня как раз есть бутылочка. Начатая, правда. Сейчас купим мороженого, крекеров, к каким ты еще привыкла деликатесам? Или в ресторан хочешь? У нас на Плато есть улица Сквозная. Направо посмотришь - Фонтанный парк. Благолепие, доложу тебе, неописуемое, и музыка электрическая, до небес, можно сказать, доносится. Налево - Королевская гора с крестом, ну и с кладбищем, как водится. А по самой улочке сплошь рестораны, рестораны, терраски, шашлык, ювелиры поддельным серебром торгуют. Валяй. Угощаю. Чем тебя еще можно развлечь?

– Меня не надо развлекать, - сказала Ивонна.
– Я к тебе, как к человеку, а ты дерганый, сил нет. И в какой ресторан я пойду в таком наряде?

От полицейского участка до воздушного замка в осыпающихся синих небесах нет и четверти часа неспешным шагом. Они свернули на Сквозную. Был мусорный день, нетерпеливые жильцы с утра успели выставить на тротуары черные пластиковые мешки с отбросами. Ивонну, конечно, пустили бы в любой ресторан, Аркадия свободная страна, но Боже ты мой, как стала бы скромная, но чистая публика шушукаться, сначала на черные чулки и кожаную мини-юбку бедняжки, а потом и на него, дурака, в приличном полосатом костюмчике, из тех, что носят молодые служащие банков, в душном галстуке и смирительной белой рубашке. Лучше и впрямь отправиться в пансион, откушать шведской водки, закусив ее чем Бог послал, зайти к Когану, охочему до новых знакомств, позвать Жильца, которому все равно нечего делать - пускай будит в Ивонне протест против бесчеловечного общества, обрекающего ее на торговлю собственным телом. А я (размышлял Гость) с удовольствием посмотрю на этот бесплатный балаган. Я еще не дорос до таких подарков от барышень с улицы Святого Себастьяна.

Глава восьмая

Было: двухэтажный особняк серого камня с тесаной плитой по фасаду. Окна высоки. Потолок изукрашен умелой гипсовой лепкой - букетами, виноградными гроздьями, иногда же и цельной розеткой, рассеченной надвое там, где несоразмерную гостиную разделили фанерной перегородкой. Издали взглянешь - доныне мерещатся ложные колоннады, анфилады, помещения для прислуги, и на заднем дворе - несказанной красы фонтан с амуром и красавицей, обронившей кувшин. Крыша с коньками, балконы с балясинами, флюгера по ветру и гостеприимный дым из каминной трубы.

Но распахнется дубовая дверь - и обнажится темное чрево с превеликим множеством других дверей по обе стороны давно некрашеного коридора. На вой сирены - пожарной ли машины, скорой ли помощи - одновременно растворятся все двери, осторожно выпуская на свет Божий замшелые, отечные морды обитателей меблированных комнат - у кого испитая, у кого одутловатая, у кого с безумной косинкой в выпученном глазу.

Смолкнет сирена. Скрипнув не в лад, снова закроются двери. Коридор потемнеет, только в дальнем конце останутся блики от окна приотворенной ванной комнаты, да в самом начале - затеснятся на полу разноцветные пятна от старых витражей над входом - темно-зеленых, с нежно-розовыми лилиями.

Обветшали особняки на Плато, перемерли хозяева, а наследники, продав отчее гнездо за бесценок, переехали - кто в свои дома, поскромней, зато посовременней, кто в шестнадцатиэтажные башни с бассейнами и внимательным швейцаром у входа. Обветшали особняки, и при ремонте обнажают мерзость запустения: крошащуюся кирпичную кладку под тесаным камнем, потемневшее, а кое-где и прогнившее дерево - первосортную некогда кленовую балку. И рядом, наблюдая за ремонтом, руки в боки расхаживает спекулянт, выселивший из меблированных комнат опустившуюся шантрапу, чтобы вернуть дом в первозданное состояние, украсить федеративной сантехникой и с порядочной прибылью поквартирно распродать внукам тех, кто так неосмотрительно его оставил. Все возвратится на круги своя.

Возвратится.

Но пока еще - не вернулось.

И вместо дамочки с разбитым кувшином возится на заднем дворе немолодой и одышливый новый дворник меблированных комнат. С трех сторон двор окружен окошками постояльцев и заколоченными в незапамятные времена дверными проемами, с четвертой же - отгорожен от улицы проволочной сеткой, так что выйти в него можно только из подвальной комнаты, где дворник и обитает. В наследство от прежнего смотрителя ему достался неплохой садовый инструмент - совковая лопата, грабли, мотыга, ржавый, но основательный заступ. Задыхаясь, дворник дробит им засыпавшие весь двор куски кирпича. Обломки покрупнее, правда, уже отсортированы и отнесены в угол, где образовали кучу с дворницкое примерно колено высотой. Кто, когда и зачем покрывал эту тощую землю кирпичной щебенкой - неизвестно. Дворник же хочет самого простого - раздробить кирпич, убрать его либо затолкать в землю, вытащить наружу плодородный слой и засеять его травой.

Из одного окна следит за его трудами обладатель гибкого длинного тела и небольшой черепашьей головы.

Из другого - тщательно выбритый старик в голубой нижней рубахе.

Из третьего - не следит никто, потому что неблагодарная нищенка, помещенная в эту комнату усилиями собеса, в который раз собрала свой скарб в мешок для мусора и ушла жить на вентиляционную решетку у торгового центра "Сады Гесперид".

Над дворником полощется детское и женское белье осиротевшего семейства Бородатого. Перекурив, он берется за мотыгу, памятуя о том, что землю, очищенную от кирпича, следует сначала разрыхлить, и лишь потом засевать. Солнца во дворе почти не заглядывает, но и семена травы особые, для затененных мест, и рядом с четырьмя большими пакетами лежат два маленьких - с семенами ромашек и маргариток.

Земля заднего двора была не вполне мертва. Уже к середине мая она самостоятельно покрывалась бурьяном с желтыми пятнами одуванчиков, которые вскоре превращались в пуховые белые шары. Но хозяин замыслил благоустроить двор - первый шаг если не к капитальному ремонту и поквартирной распродаже, то к замене неисправных плательщиков пансиона жильцами пускай одинокими, но более надежными. Дворник увлекся. Он испросил у хозяина рулон проволочной сетки, отыскал в подвале кусачки. Калеча пальцы и срывая ногти, нарастил снизу проволочный забор, чтобы тот с походом достигал до самой земли. Вышло толково: раньше в щель под забором дважды в неделю, в дни уборки мусора, наметало ветром с окрестных дворов газеты, рекламные брошюрки, куриные кости и иную дребедень, за несколько лет покрывшую задний двор чуть ли археологическим слоем. Дворник первым делом ликвидировал эти залежи. Новый мусор оседал теперь по ту сторону забора, где о нем приходилось заботиться двум обитателям соседней квартиры и собственного заднего двора - не двора, скорее аппендикса улицы, но зато асфальтированного, с белой скамеечкой и круглым столом, с шашлычницей на газовых баллонах, а с приближением лета - и полосатого тикового навеса. Мягкими субботними вечерами вокруг стола, щебеча, порывистые девицы и серьезные молодые люди изволили кушать шашлык и слушать ненавязчивую музыку из небольшой, но мощной магнитолы. Взгляды из окон пансиона никого не смущали - как, впрочем, не смущали они и нашего дворника.

"Земля, - размышлял он, дробя кирпичный щебень, - из которой все мы вышли, и в которую в конце концов вернемся. Какая нелепость, какая неправда. Минералы, фекалии и мерзкие насекомые - вот и все. Нет, скорее попрошу себя кремировать, чем вернусь в нее - тем более в эту, здешнюю."

Под крупными обломками кирпича - попадался, впрочем, и бутовый камень - гнездились сороконожки, жужелицы, земляные черви. Мягкосердечный дворник орудовал ломом не спеша, давая юркой нечисти возможность расползаться, а червям - вгрызаться обратно в неподатливую почву. Иногда он даже откидывал склизкие извивающиеся тела в угол двора. Бог знает, сколько недель ушло у иного червя на то, чтобы высвободить участок пространства под каменным обломком, в благодатной тени и сырости, и на тебе - неужели все начинать сначала?

Земля в Аркадии непохожа на европейскую. Не поручусь за деревенскую - она-то, вероятно, одинакова везде, - но в каком городе Старого Света после двух-трех сантиметров мусора уже начинается нетронутая коричневатая глина? Следовало бы разжиться у хозяина еще и черноземом - двадцатифунтовые мешки продавались весной по всему городу - но дело не обошлось бы ни дюжиной, ни сотней мешков. Два мешка, правда, купил на свои деньги Гость, попросив дворника на пятачке в углу, куда солнце заходило чаще, обустроить для него огород. Шесть помидорных кустов - еще не пересаженные, в пенопластовых горшочках, -несколько кустиков огурцовой рассады, несколько - красного перца.

И еще оставался бурьян. Дворник рубил его мотыгой, сгребал - когда граблями, а когда и просто руками - кидал обмякшие стебли в черный пластиковый мешок. Может быть, при этом погибло и несколько сороконожек. Но нет, эти были проворны - скорее уж дождевых червей. "Жаль, - думал дворник, - говорят, полезны для почвы." И снова устраивал себе перекур, без улыбки созерцая обнаженную глину, черные мешки для мусора, рыжую пыль дробленого кирпича. Крупная беспородная собака у самого забора, завизжав, посмотрела в глаза дворнику с невыразимым укором. Еще на прошлой неделе задний двор был ее отъезжим полем, игровой площадкой и туалетом - а теперь проволочная сетка донизу, и мочиться приходится на скучные фонарные столбы Сквозной улицы. Но дворник, руками в резиновых перчатках битых полдня собиравший по двору кучки собачьего кала, смотрит на пса почти с ненавистью. А тот все пытается подлезть под забор, пока на него не замахиваются мотыгой.