Платон и Дарья

В восемнадцатом веке во время башкирского бунта монастырь разрушили, и святая икона бесследно пропала. В следующий раз Табынскую икону Божьей Матери на том же месте и на том же камне обнаружили двое башкир. Из ненависти к другой вере один из них начал ее рубить, однако она осталась неповрежденной. Но это не осталось без последствий для обоих башкир. За совершенное кощунство над иконой они тут же ослепли. Однако один из них тут же раскаялся в своем поступке и прозрел. Обрадовавшись, башкиры с радостью принесли икону Божьей Матери в село Табынское и рассказали обо всем случившемся жителям. Узнав, про дивное знамение табынцы принесли икону в отстроенный заново монастырь и поместили на самое видное место.

Неожиданно Дарье привиделось, что по щекам Божьей Матери сбежали слезы.

– Что случилось? – опасливо вскликнула девушка.

Дарья подскочила к иконе, посмотрела на нее перепуганными глазами, потом провела по темному лику Божьей Матери рукой, но не почувствовала никакой влаги. Сердце девушки мучительно забилось, к горлу подступили рыданья. Она попыталась всеми силами удержать слезы, но они хлынули из глаз неудержимо.

– Зачем я плачу? Ничего же не случилось. Может это игра света.

Каждый день у Дарьи проходил в тоске и думах, и они все время росли. В воспоминаниях девушки светлым образом вставал тот, кому девушка отдала свое горячее сердце и молодую душу. Дарьино сердце истомилась от безотрадной неизвестности. Неизбывная тоска туманила ее сердце. День ото дня она становилась сумрачной.

Дарья с утра до вечера стирала, стряпала и ухаживала за животными. Она подолгу сидела у окна, глядя на улицу, ходила из угла в угол в своей светлице, чтобы отвлечься от тяжелых дум. В свободное время девушка стояла на молитвах, но чуть ли не каждую ночь ей снились тяжелые сны. Дарье даже подумала, что они не спроста к ней приходили. Они как будто на что-то ей указывали. Хотя ее сердце всегда чувствовало и беду, и радость, но что предвещало это сейчас, она никак понять не могла.

И все же, несмотря ни на что, она продолжала жить светлыми надеждами на скорую встречу и на счастливую жизнь с любимым человеком. Каждый божий день она вставала на колени перед иконой и зажженными перед ней лампадами и усердно просила Бога, чтобы гражданская война не разрушила ее счастье.

В это время в хуторе царил беззвучный покой.

***

Платон понемногу начал выздоравливать, но о полном выздоровлении не могло быть и речи. Платон ослабел, глаза сделались вдумчивыми и строгими.

Утром Перелыгин вставал и делал то, что он делал каждый день: одевался, мылся, брился. Скоро его здоровье улучшилось настолько, что он запросто мог заниматься разными, личными делами. Только по утрам с кровати подниматься было трудно, потому что боль сразу же отдавалась во всем теле. Хотя рана хорошо затянулась. Оставалась только краснота на том месте.

Этим утром, приведя себя в порядок, Платон отправился на последнюю перевязку. В перевязочном кабинете была все та же сестра милосердия, которая очень походила на его Дарью. Она приятно улыбнулась, и добрая улыбка сделала ее лицо красивым и милым. В ее взоре промелькнули живые искорки, на щеках появились маленькие ямочки. Загоревшийся взор казака поддался обаянию сестры милосердия. Перелыгин невольно залюбовался ею, и не осознанно продемонстрировал ей свое безграничное восхищение. Его охватило странное беспокойство, он некоторое время стал рассматривать ее. Платон не мог от нее глаз отвести. В ней было что-то таинственное. В ее образе и ее глазах было то, чего не было в других девушках. Своим ясным взором она как будто пронзила его душу. Казак испытал приятное волнующее чувство, которого давно не испытывал. Он почувствовал молодую радость. Это чудесное ощущение казаку было давно знакомо. Такое не раз случалось при встречах с Дарьей, но все же к своей казачке у него было совсем иное чувство. Оно было настоящим, любящим и полностью владевшим его душой и сердцем.

Перелыгин безотрывно глядел на темноволосую красавицу как на икону, облив нежным взором красивое лицо молодой женщины. Печаль придавала прелести ее красивому лицу. Молодая женщина смутилась восхищенного взгляда Платона. Ее брови на нежном лице с правильными чертами невольно дрогнули, и на миловидном личике появился румянец. Но через минуту на красиво очерченное лицо молодой женщины вернулось строгое выражение. Она, зябко поведя плечами, поправила тонкими пальцами белый воротник на обнаженной шее.

– Не мешайте мне работать.

Сердце Платона неровно и сильно забилось. Он стоял не в силах сдвинуться с места. Хотя это произошло в одно мгновение, но Платону показалось, что оно длилось очень долго. Красавица пленила казака. В его душе стало свежо и чисто. Не один раз в его сознании возникал миловидный образ сестры милосердия. Он всю дорогу неотступно преследовал казака. Это чувство его не покинуло до самой встречи с Дарьей.

– Спасибо, до свидания, – попрощался Платон, когда сестра милосердия закончила перевязку.

– Ваши слова подразумевают следующие свидания, но будет лучше, если вы больше не вернетесь к нам. Может быть, я говорю грубо, но пусть это будет так. Прощайте!

– Прощайте!

– Идите к доктору он вас ждет.

Перед тем как войти в кабинет доктора, казак посмотрел на свое отражение в зеркало и не узнал себя. Платон изменился настолько, что перед ним стоял как будто чужой человек.

Казак, удивленно качнул головой и, отворив дверь в кабинет доктора, спросил:

– Разрешите войти?

– Входите, как вы себя чувствуете?

– Мне кажется, что хорошо, – уверенно ответил Платон.

– Это вам только кажется. Надоело лежать? Ну что ж я вас больше не могу держать.

– И я смогу продолжить службу? – с радостью спросил Перелыгин.

– Об этом не может быть и речи, – доктор внимательно поглядел на казака. – Сейчас вы к ней не годитесь. Слишком тяжелое у вас ранение. Вы нуждаетесь в длительном отдыхе. Не раньше, чем через год-два здоровье ваше восстановится. Поезжайте домой и быстрее выздоравливайте. Идите к главному врачу, он вас выпишет.

– Спасибо, доктор! Прощайте!

– Прощай, казак! Я думаю, что тебе незачем будет возвращаться на службу. Скоро все закончится.

Платон удивленно приподнял брови и приоткрыл дверь.

– Подождите! – вдруг окликнул доктор. – Возьмите нательную иконку, последняя осталась. Это великие княжны во время европейской войны прислали в госпиталь. Души у них ангельские придет беда – она тебе обязательно поможет. Казаки говорят, что помогает.

Перелыгин взял иконку и, зажав ее в руке, вышел из кабинета. Вскоре Платон выписался, получил документы и, покинув госпиталь, сразу же отправился в казарму. Стоял тихий и теплый день. На деревьях нахохлившиеся вороны кричали друг на друга. Путь до казармы оказался недолгим. У ворот казака остановил незнакомый часовой в небрежной позе.

– Куда идешь?

– В сотню возвращаюсь, я в госпитале лечился.

– Здесь никого нет, всех казаков отправили на фронт.

– Но там находится мой конь и личные вещи.

– Иди к дежурному офицеру.

Перелыгин прошел в дежурную комнату и предъявил офицеру командировочное удостоверение на отдых. Дежурный поставил печать в удостоверении, выдал жалованье, личные вещи и отвел в конюшню.

– Дождись возвращения своей сотни, вместе с ними уйдешь. Фронта больше нет.

Ночью луна, прорываясь сквозь тучи, удивленно разглядывала уснувшего казака в опустевшей казарме. Та ночь пронеслась мгновенно. Задолго до утра звезды побледнели и одна за другой погасли. Возникли утренние сумерки и сонная тишина. Затем на востоке в широкую полосу рассвета устремился белый свет, на горизонте взгромоздилось горячее солнце, и вся земля осветилась. Слабый ветерок загулял по улицам, заворошил зеленые верхушки деревьев. День наступил тихий и светлый.