Плечо генсека

– Федя, - в свою очередь произнёс Геннадий Федорович и заулыбался.
– Вообще то, меня зовут Геннадием...
– начал объяснять имя Зуев, но вспомнив, что такие тонкости гостю знать ни к чему, замолчал.

Все прошли в мастерскую. Сильно пахло красками, ацетоном, теми запахами, которые греют души художников, которые являются для них родными, создающими для них уют и своего рода магию. Но они неприятно действуют на посторонних людей.

Гость оказался крепким человеком и на запахи не обратил никакого внимания. Он был выше среднего роста, плотный, лицо одутловатое и очень серьёзное. Впереди у него виднелось большое брюшко, от этого малиновый пиджак, обтягивающий его со всех сторон, казался маловат, и еле еле застёгивался.

– Вот, здесь мы живём, - говорил Захар, вводя гостя в первую комнату.

Веня озирался, осматривая непривычную обстановку, многочисленные склянки, большие и малые бутылки с химикалиями.

Затем прошли и в комнату Геннадия Федоровича.

– А, вот, и наше достояние, - произнёс с уважением к произведениям своих друзей Абдулов и провёл рукой по кругу, показывая на стены, и этим жестом приглашая гостя к осмотру.

Тот не стал мешкать, и тут же начал внимательно разглядывать полотна.

Здесь были и лошади в странных линиях, портреты, выполненные в тёмных тонах, непонятно, где рот нарисован, где глаз, фигуры людей в одеждах и без них, о пейзажах я уж не говорю, что там нарисовано, можно только догадываться. Впрочем, я тоже не профессионал, поэтому мировые шедевры не могу оценить достойно, поэтому замолкаю.

Гость неспешно прошёлся по всему периметру комнаты. У одних картин он останавливался надолго, внимательно разглядывая их, на другие бросал только беглый взгляд и переходил к следующей. Вопросов не задавал. И Захар, и Федя тоже его не тревожили своими вопросами, давая возможность Вениамину самому насладиться высоким искусством. Стояла тишина.

– Ну, как?
– спросил Абдулов, когда тот вернулся в исходную точку, откуда начинал осмотр.

Захар Антонович на правах одноклассника взял на себя функции руководителя галереи. Федя стоял в дверях и украдкой, через свои круглые очки, рассматривал гостя, молча думая, купит Вениамин картины или нет, и если купит, то сколько, и по какой цене.

– Да!...
– протяжно произнёс гость.

Это называется: сначала ошарашить, потом озадачить.

Абдулов знал, какие впечатления производят произведения, поэтому он украдкой улыбался. В его внешности было что то от хитрого мужичка восемнадцатого века, который себе на уме. Был он, как и его одноклассник, выше среднего роста, волосы и небольшая, курчавая борода чёрного цвета. Крепкий, он ходил быстро и размашисто, ноги ставил "раскорячкой". И никогда нельзя было понять, что он думает.

После небольшой паузы Вениамин добавил:

– Всё это так неожиданно! Никто так не пишет. Правильно я сказал: настоящие художники говорят, что они не рисуют картины, а пишут?
– решил он блеснуть знанием тонкостей жизни художников.

– Правильно, - утвердительно произнёс Геннадий Федорович, и, поправляя свои круглые очки, спросил далее: - Вам что нибудь понравилось?

Вениамин произнёс:

– Есть несколько картин, только я их не очень понял.

– Какие?
– Федя вышел на середину комнаты и взял инициативу в свои руки. Теперь в своей светлой полосатой рубахе с длинными рукавами и бордовой, вязаной жилетке он был очень похож на учителя.

– Вот, эта, например!
– гость показал рукой на большую картину, где стояла, подняв руки к небу, обнажённая, с выпуклой грудью, с торчащими, неестественно красными сосками женщина.
– Меня братва засмеёт, когда я им её покажу!... Разве нельзя рисовать лучше: чтоб бёдра у женщины были шире, талия тоньше, лицо красивее?... А это что?... Не женщина, а уродина какая то!
– добавил он.

– Понимаете, - начал оправдываться Федя, но потом вспомнил, что нужно иметь представительный вид, оправился, и тоном, не допускающим возражений, произнёс: - Существует много различных стилей, не только реалистичный, который вам понятен, существуют и другие, не менее ценные стили в живописи, которые показывают мир с другой, иной стороны...

Лицо гостя сморщилось. Мозг Геннадия Фёдоровича, не в пример обычному времени, работал не на холостом ходу, а на пределе, он быстро сообразил: "Сегодняшний покупатель - своеобразный, и нужно с ним помягче, легче, и не допекать его своими поучениями (возможно, он их не выносит!), а то можно сорвать сделку!" - Федя замолчал.

Потом:

– А какие, вам ещё понравились?
– спросил он Вениамина.

– Вот, эта, - "малиновый пиджак" показал на другую стену, где висели картины Александра Александровича, и где находились пейзажи.

– Художника этого сейчас нет, он подойдёт попозже. Хочу сказать за него: есть различные стили, пейзаж этот выполнен в стиле импрессионизма...

– Вот, что мужики, - неожиданно прервал "учителя" Вениамин, - я понимаю, что вам нужны деньги, но то, что вы предлагаете, полное "фувло", и меня не устраивает, - категорично заявил он.

В воздухе повисла напряжённая тишина.

Первый опомнился Захар:

– Ну, зачем ты так, Веня!
– заступился он за друзей.

– А что он всё... различные стили, различные стили... поучает меня как ребёнка...

– Федя ничего плохого тебе сказать не хотел... он хотел...
– Захар сам запутался в своих мыслях, пытаясь найти нужные слова, нужные формулировки, понимая, от того, что он сейчас скажет, во многом будут зависеть дальнейшие события, и как можно мягче произнёс, - они так понимают мир... так пишут картины ...

– И ты туда же!
– произнёс суровый клиент и махнул рукой, но после непродолжительной паузы сказал: - Ладно!... Только ради тебя, Захар, за нашу многолетнюю дружбу остаюсь здесь...
– его одутловатое лицо, тяжёлое и серьёзное, распустилось, в глазах появился блеск.
– Я тут захватил с собой бутылку коньяку, давайте выпьем, а там видно будет что делать.... Стаканы у вас есть?
– добавил он.

– Найдутся, - засуетился Абдулов, пытаясь, как можно быстрее отдалить неприятный момент, быстро пошёл к небольшому шкафу, в котором стояла посуда, достал три стеклянных гранённых стакана (гордость Захара, уже тогда эти советские раритеты не выпускались), поставил на стол.

Все расселись. Федя и суровый клиент расположились на продавленном диване, актёр уместился рядом сбоку на стуле. Разлили.

– За искусство, - ещё более миролюбивее произнёс покупатель и заулыбался.

– За искусство, - ответили те.

Чокнулись. Молча выпили.

И тут взгляд сурового гостя упал на картины, которые стояли напротив на полу, прислонённые к стене.

– Что там?
– спросил он, показывая на них.

– Где?
– не понял Федя.

– Вон там, стоят у стены....

– А... чистые холсты.

– Как чистые, ведь, уже нарисовано!

– Что?

– Та, что со звёздами.

Действительно, среди белых холстов, заставленная другими полотнами, виднелась часть картины, на которой были изображены звёзды. Это Федя успел распустить на куски свою половину портрета генерального секретаря, который они с Александром Александровичем стащили с чердака, и один из кусков он уже успел натянуть на подрамник для последующей грунтовки, а потом и рисования.