Племенной скот

Проснувшись поздно ночью, она услышала скрип и шепот и увидела, как свет мечется по стенам, освещая то один, то другой угол. Средняя Чмыхало держала свечу в руке. Старшая стояла у стола, зажигая другие свечи. Двое крепких мужиков тащили третьего: один держал за ноги, другой – за подмышки. Мужик был растрепан, голова его запрокидывалась назад, безвольно болтаясь, и недлинная, углом остриженная борода указывала в потолок. Товарищи положили его на лавку и ушли, не сказав Чмыхало ни слова. Человек лежал неподвижно и не дышал – он был мертв.

Алене стало страшно. Она притворилась спящей, и вовремя – знахарка подошла к печи и задернула тонкую занавеску. Вслед за тем звякнуло тонкое железо, запахло в воздухе чем-то резким. Алена нашла щелочку меж печкой и занавеской и прильнула к ней глазом. Чмыхало стояла у стола и держала в руках что-то небольшое, похожее на гладко обтесанную рукоятку для ножа, но прозрачное, как стекло. Из рукоятки торчала длинная игла. Чмыхало подошла к мертвяку и, завернув рукав рубахи, воткнула иголку прямо в его руку. Алена вздрогнула. Она видела, как убывает в стеклянной баночке вода. Потом мужчина вздрогнул и открыл глаза. Кадык на его шее судорожно задергался. Средняя Чмыхало подошла, неся в руках чашку. Мужику подняли голову и принялись вливать в рот воду, которая тонкими струйками стекала по густой бороде.

– Ы-мыы… ы-мыыы… – промычал он, и глаза его, ожив, принялись осматривать все кругом.

«То была вода живящая, а эта – говорящая», – подумала Алена и испуганно зажмурилась. В деревнях давно болтали, что Чмыхало – ведьмы, а теперь она убедилась в этом сама.

– Как он? – шепнула средняя Чмыхало, и Алена снова открыла глаза.

– Нормально, – ответила старшая. – Думаю, выкарабкается. Мужик крепкий, молодой.

Она встала, подошла к печи и вдруг резко отдернула занавеску.

– Не спишь? – резко спросила Чмыхало, и Алена вжалась от страха в лежанку. – Давно не спишь?

Алена кивнула.

– А чего испуганная такая?

Алена пожала одним плечом.

– Надо же! И снотворное тебя не берет! Крепкая ты, девка. Правда, что ли, помочь тебе? Тем более что и видела ты много. Шприц видела?

Алена помотала головой и пожала плечами: не поняла, о чем идет речь.

– Иголку? – уточнила Чмыхало.

– Видела… – шепнула Алена.

– Чего думаешь?

– Ничего не думаю. Испугалась.

– Не бойся. Это лекарство. От ведьмы одной или от Бабы-яги – можно и так назвать. Сердце у мужика прихватило. Так бы помер, а с лекарством жив будет. Ты только не говори никому. А то мне Баба-яга больше ни капельки не даст.

– Хорошо! – Алена, еще больше испугавшись, затрясла головой.

– Понимаешь, Алена, – Чмыхало придвинула свое лицо совсем близко. – Где Ирий-сад, у меня не спрашивай. Не знаю. Но что место такое есть, откуда все эти навьи берутся, – это уж точно. А у кого же спрашивать, как не у них? Пойдешь к Бабе-Яге?

– Пойду, – замирая, шепнула Алена.

– Не испугаешься?

– Не испугаюсь.

– А она попугать-то любит. Но зато и узнаешь: сильно тебе твой Финист нужен или так, не очень.

– А чем же пугает?

– Да я толком и не знаю. Мы с ней в лесу познакомились, далеко от ее дома. Я травки собирала, она тоже чего-то там… Она мне не докладывает, что у нее в нашем лесу за интерес. Мальчишка маленький тогда у Захарьиных помирал, вот мы разговорились, да она мне лекарство и дала. Чудесное! Утром помирал, к вечеру уж чуть не прыгал: пригрозила, что веревками к лавке привяжу! Так вот мы на той полянке раз в неделю и встречаемся. Мне Маргарита Петровна лекарства носит: то сердечные, то от лихорадки, то от поноса. А я ей новости рассказываю. Скучно ей одной в лесу. Так что я тебе ту полянку покажу, а найдешь – не найдешь…

– Ой, тетенька! А может быть, вы проводите, поможете? – Алена молитвенно сложила руки.

– Нет уж. Ноги болят ходить, а больных не убавляется. Так что ты уж сама. А боишься – домой иди. Тебя там папка заждался.

Алена обиделась. Она и правда испугалась, но не хотела, чтобы Чмыхало считала ее маленькой трусихой.

– А вот и пойду! – проворчала Алена в подушку и отвернулась к стене, спать.

Утром, едва дав Алене умыться и прожевать кусок хлеба, Чмыхало повела ее в лес, на полянку. Полянка была обычная, густо заросшая травами, с холмиком, покрытым листьями земляники. За ней начинался хвойный лес, темный и мокрый.

– Туда тебе, – махнула рукой Чмыхало.

Алена потопталась на месте, вцепившись руками в узелок, в который завернуты была кофта с шапкой, краюха хлеба да немного вяленого мяса.

– Так а как же мне ее искать? – спросила она, обернувшись к Чмыхало.

– А как хочешь, так и ищи, – буркнула та недовольно. – Если надо тебе, найдешь. Я бы шла туда, где лес почернее, да где мерещиться будет страшное что-нибудь. Ну, иди, героиня, – и Чмыхало легонько подтолкнула Алену в спину. – Да не беспокойся, она пугать любит, но тетка хорошая, незлобивая. Пожалеет тебя, сиротку. Ну, пойдешь? Или показать тебе тропу, что прямо к дому твоему ведет? Смотри! Есть тут совсем недалеко такая тропка… А то, гляжу, так и простоишь до темноты. Решаться пора.

Алена вздохнула и шагнула вперед.

– Маргарита Петровна ее зовут! – крикнула вслед Чмыхало. – Ты ее Ягой-то не особо называй. Вдруг да не понравится ей.

Мох под ногами влажно пружинил, хлестали по лицу тонкие ветки, какая-то мошка, похожая на лосиную вошь, кружилась у лица и пыталась забраться в волосы. Алена повязала на голову косынку.

Идти поначалу было даже весело: погода стояла хорошая, и лес был расцвечен солнечными бликами, которые лежали на кочках и еловых лапах, будто яркие платочки. Потом лес потемнел, и, даже поднимая глаза, Алена никак не могла понять, набежали ли на солнце облака, или это просто отсюда, из глубины, небо кажется серым и тусклым.

Она шла на восток, в самую чащу: Чмыхало сказала, что надо идти туда, где и пройти-то невозможно, по краю болота, через бурелом, и Алена все шла и шла. Временами она откусывала немного хлеба и запивала молоком из оплетенной лозой бутыли – на молоко расщедрились знахарки. Тогда идти становилось веселее.

Все чаще попадались Алене поваленные стволы. Она то перешагивала их, то пролезала под ними, и брюки на коленях стали уже совсем грязными, а на рукаве повисли черные, влажные чешуйки прогнившей коры. Она очень боялась, что заблудится и сгинет в глухом лесу, станет добычей дикого зверя или умрет от голода, не найдя дороги к людям. Ведь и Чмыхало не знала точно, куда надо идти. Сказала: где пострашнее… А если везде страшно?

Потом случилось что-то странное. Необычное. Белое, большое пятно медленно проплыло мимо: вдалеке, за серыми стволами деревьев. Алена видела плохо, но ей показалось, что это призрачный всадник на коне, косматый, с бородой и в развевающемся плаще. Ей хотелось бежать прочь, но снова вспомнились слова Чмыхало: «Иди туда, где страшней». И она пошла, закусив уголок косынки, прижав руку к бешено стучащему сердцу.

Призрака не было. Он промчался мимо, чтобы больше не вернуться.

Алена брела дальше и думала дорогой: что это был за всадник, и всадник ли это был? Потом вспомнила, что все навьи, как говорила Чмыхало, живут где-то рядом, поблизости друг от друга, и утвердилась в мысли, что подходит к дому Бабы-яги.