Плененная королева

– Надеюсь, путешествие прошло нормально? – спросила она во второй раз, выдавая волнение. – Хочешь вина?

Генрих сел, стянул с ног сапоги и с благодарностью взял кубок.

– Надеюсь, Алиенора, с тобой все в порядке, – произнес он. – Извини, не мог приехать раньше. Я оставался в Кларендоне. Нужно было убедиться, что мои новые законы проводятся в жизнь.

В Кларендоне он был в январе. Сейчас пришла Пасха. Что он делал все это время? Его корабли несколько недель стояли в ожидании в Саутгемптоне.

– Мне жаль, что мои бароны в Мене доставили тебе столько беспокойства, – сказал Генрих.

– Я еще не видела такого презрительного отношения к себе! – вскипела Алиенора. Гнев обуял ее при этих воспоминаниях, отбросив на некоторое время все опасения. – Твои нормандские капитаны отказывались исполнять мои приказы. Они сказали, что не будут подчиняться женщине.

– Знаю, знаю, – согласился Генрих. – Они не имели права это делать и будут наказаны, можешь не сомневаться. Но смута подавлена. По пути сюда я преподал им урок, который они не скоро забудут.

– Рада это слышать, – язвительно сказала Алиенора. Она понимала, что этот разговор – лишь прощупывание, где каждый из них оценивает другого, пытается понять ситуацию. Воздух чуть ли не потрескивал от слов, остававшихся несказанными.

– Ты хочешь увидеть нашу новую дочь? – спросила она.

– Конечно, – улыбнулся Генрих. – И других наших детей. – Он избегал встречаться с женой взглядом.

– Ты удивишься, как они подросли, – продолжала она. – Ведь ты их столько времени не видел. – Это был укол, попавший в цель. Генрих поморщился.

Нянька принесла девочку и положила ее в руки короля. Генрих смотрел на медноволосого ребенка, лежащего у него на коленях – пухленькие щечки, слюнявая улыбка. Как же она похожа на Алиенору, подумал он. Король, довольный, погукал дочке, благословил, возложив свою мозолистую руку на ее мягкую головку.

– Хорошенькая, – оценил он. – Настоящая королева. А она, без сомнений, когда-нибудь и станет королевой. Я слышал, у Людовика наконец-то появился сын. Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Должна ли я понять это так, что ты отказался от своих планов выдать Матильду и Алиенору за германских мужей? – удивленно спросила Алиенора. – Мне казалось, что ты хочешь навредить Людовику за его поддержку Бекета.

– Я никогда не упускаю возможности навредить Людовику, и ты, Алиенора, это прекрасно знаешь! – Генрих ухмыльнулся, несколько смягчив атмосферу. – Но я и в самом деле питал надежду в один прекрасный день присоединить к моим владениям и Францию. Теперь, с рождением наследника – если он, конечно, выживет – это становится невозможно. Так что будем досаждать Людовику и одновременно строить планы. Настанет день – и его сыну понадобится жена, а иметь английскую королеву на французском троне будет выгодно для меня или моих наследников.

– Мудрый план, – не могла не согласиться Алиенора.

– Я тоже так думаю, – кивнул Генрих. – А поскольку планов относительно Матильды и Алиеноры я не менял, то буду прочить эту малютку на трон Франции. Тебя ждет великая судьба, крошка, – пробормотал он, улыбаясь девочке.

– Ну, я могу только надеяться, что французский двор немного оживет к тому времени, когда Иоанна туда попадет, – сказала Алиенора, не убирая нотки язвительности из своего голоса.

– Она сама его оживит, я в этом не сомневаюсь. У нее обаяние ее матери – это сразу видно.

Алиенора знала, что муж пытается польстить ей.

– Обаяние мало что принесло мне при дворе Людовика, – фыркнула она, не желая сдаваться. – Но такой брак станет всем на пользу. Он может привести к более мирным отношениям между Англией и Францией.

– Нет сомнения, что правители Европы радостно потирают руки в надежде получить для своих дочерей такого выгодного жениха, как французский наследник, – плутовато заметил Генрих. – Но я думаю, у нас есть большое преимущество. Я всегда могу заманивать короля Франции Вексеном, как зайца морковкой!

– Говорят, Людовик вне себя от счастья теперь, когда у него появился наследник, – сказала Алиенора, вспомнив странное ощущение радости за бывшего мужа, когда она получила известие из Франции. Людовик ждал рождения сына невероятно долго, и она сама не оправдала его надежд в том единственном, что имело для него значение. Наконец Господь ответил на его молитвы, и Алиенора была рада этому. – Во Франции, насколько мне известно, были пышные торжества по этому поводу. На маленького принца возлагают большие надежды. Его уже назвали Филип Август – на манер древнеримских императоров.

– А я слышал, его назвали по месяцу, в который он родился. И еще, что ему дали прозвище Богоданный, – добавил Генрих. – Надеюсь, что при таких именах принц не пойдет в отца. Придется ему соответствовать полученным именам! – Он отдал девочку няньке, поднял кубок, осушил его и потянулся к кувшину. – Выпью еще вина, потом переоденусь, стряхну дорожную пыль и пойду приветствовать моих славных анжуйских баронов.

Алиенора смотрела на него, думая, будут ли они когда-нибудь снова близки настолько, чтобы не прикрывать отчуждение бессмысленными любезностями и общими фразами.

– Есть какие-нибудь новости о нашем друге архиепископе? – спросил Генрих. За его легкомысленным тоном слышался навязчивый интерес.

– Есть, но обрадовать тебя нечем, – ответила Алиенора. – Он по-прежнему живет в монастыре в Сансе и по-прежнему грозит тебе отлучением. Говорят, что Кларендонские конституции привели его в бешенство.

Генрих мрачно посмотрел на жену:

– Ему следует смириться с этим и признать необходимость перемен. Мое терпение на исходе.

Давно пора, подумала Алиенора, но от комментариев воздержалась, боясь нарушить установившийся между ними хрупкий мир. Поэтому она просто улыбнулась и снова позвала няньку, чтобы та привела других детей поздороваться с отцом.

Генрих пришел к ней тем вечером исполнить супружеские обязанности. По крайней мере, так это выглядело – он отбывал долг. Никогда прежде, занимаясь с ней любовью, не был он таким бесстрастным. Алиенора потом лежала без сна, мысли ее метались. Похоже, то, чего она давно опасалась, случилось, и Генри больше не любит ее, между ними теперь только брак по расчету – то, ради чего его заключили, достигнуто. Считалось, что ее чувства не имеют значения. Но они имели значение, и еще какое!