Пленница Белого Змея

Хочется.

Впрочем, в последнее время он понял, что ему нужно нечто большее, чем просто красивый аксессуар.

— Ты надолго в столицу? — поинтересовалась Лютеция. Эрик неопределенно пожал плечами. По тропинке, которую от их столика отделяла высокая зеленая стена живой изгороди, прошли гуляющие, прозвенел женский смех. Хорошо было сидеть здесь, неторопливо поедать кусочки свинины в пряном соусе, заботливо поджаренные поваром Лютеции, и не думать о том, что министр Тобби втянул всех в какое-то очень пакостное дело.

— Пока не знаю, — ответил Эрик. — У меня есть определенная работа с министерством инквизиции. Говорят, ты близко приятельствуешь с господином Тобби?

Подняв голову от тарелки, Эрик посмотрел на Лютецию в упор — жестким, пронизывающим взглядом. Впрочем, бывалую кокетку этим не смутить: Лютеция улыбнулась и ответила:

— Так же, как и с остальными влиятельными господами в свете. Одинокой вдове лучше иметь как можно больше друзей, жизнь настолько непредсказуема… — она сделала крохотную паузу и поинтересовалась: — Так что же все-таки ты? Помолвлен, женат?

Эрик с трудом сдержал усмешку. Скользнул взглядом по цепочке с жемчужиной, тонувшей в сумрачной глубине декольте его спутницы, представил, как тяжелая грудь освобождается из оков корсета и мягко опускается в ладони.

— Почему это тебя интересует? — ответил он вопросом на вопрос. — В рамках светского кокетства, разумеется?

Лютеция рассмеялась. Из живой изгороди выпорхнула испуганная птичка, взлетела на ветку, разразилась звонкой бранью.

— Я могу позволить себе роскошь интересоваться тем, чем хочу, — отодвинув опустевшую тарелку, Лютеция отправила в рот клубнику, а потом промолвила: — Эта Брюн весьма мила. Вот только почему она выбирает такие некрасивые платья? Сельская привычка?

Да, Лютеция чувствовала конкурентку и всячески стремилась ее уничтожить. Ее комплименты были словно сладости, в которых спрятаны иглы.

— Обойдемся без условностей, — Эрик вложил в свою улыбку как можно больше того цинизма светского волокиты, который не раз и не два наблюдал у Альберта. — В женщине важно не платье, а то, что под ним.

Глаза Лютеции томно сверкнули. Когда-то Эрик все бы отдал за то, чтоб она посмотрела на него именно так.

— Тогда обойдемся без условностей, — повторила Лютеция и поднялась со скамеечки. — Не строй из себя недотрогу, Эрик, мы ведь оба знаем, чего ты хочешь на самом деле.

Лютеция опустилась на его колени и оказалась неожиданно легкой, а ее губы — мягкими и сладкими. На какой-то миг Эрику захотелось раствориться в этом поцелуе и обещании большего, всего, что женщина может дать мужчине — и что теперь он имел полное право взять, воспользоваться, присвоить окончательно и дальше поступать только так, как сочтет нужным. Не зная ни сопротивления, ни отказа.

Вспомнилась Брюн — тем вечером, когда он привез ее из родительского дома. Полностью обнаженная, хрупкая, девочка-веточка в его руках — подчиненная до конца, не имеющая возможности даже помыслить о сопротивлении.

Поцелуй стал горчить, и усилием воли Эрик отогнал от себя воспоминание. На то, чтоб оторваться от Лютеции, тоже потребовалось приложить старания.

— У меня дом на Большой Приморской, — сообщила Лютеция, глядя ему в глаза отуманенным теплым взглядом. — Я бы хотела продолжить там.

* * *

Вопреки опасениям Брюн, Альберт вел себя так, как и полагается джентльмену. В какой-то момент она даже расслабилась — жизнь складывалась так, что проще было довериться Альберту, чем министру и всем, кто был с ним связан. По крайней мере, до тех пор, пока они не найдут Эрика.

— Так как же ты замешан во всей этой истории? — поинтересовалась Брюн, когда они наконец-то устроились в экипаже и неторопливо двинулись в сторону садов Вестерлинга. День выдался отличный: солнечный, в меру жаркий. «Должно быть, Эрик прекрасно проводит время с Лютецией, — подумала Брюн и добавила пожелание, которое однажды услышала от прислуги в родительском доме: — Чтоб ее сто бесов в аду драли».

Впрочем, для такой бойкой особы, как Лютеция, это скорее будет удовольствием, чем пыткой.

— Как защитник своего брата, разумеется, — ответил Альберт. Сейчас, на людях, он держался спокойно, даже привычный блеск в глазах куда-то исчез. На скамье рядом с Брюн сидел настоящий джентльмен: подтянутый, одетый с иголочки, прекрасно воспитанный. — Как только я узнал, что заказ ему дал лично министр Тобби, то очень встревожился. Это не к добру, понятное дело.

Экипаж свернул с одного проспекта на другой. Брюн подумала, что в другое время любовалась бы этими роскошными дворцами, пышными садами, статуями и храмами — но сейчас ей нет никакого дела до всей этой столичной красоты. Чудесный город казался небрежно намалеванными декорациями.

— Я, конечно, не настолько сведущ в артефакторике, — продолжал Альберт, — но у меня есть опыт и связи в других делах. Но пока, птичка, тебе лучше не знать, в каких именно.

— Служба охраны короны, — проговорила Брюн. — Откуда ты знаешь, что они уже расследуют безумие принца?

Альберт усмехнулся. Помолчал. Брюн вдруг подумала, что у него просто идеальная маска. Повеса и бабник, который никогда не ночует дома, которым руководит плоть, а не разум, которому сошло с рук убийство обеих жен. Тобби очень равнодушно отнесся к тому, что сказала Брюн: ну да, женился, убил. Ну и что? Дело житейское.

Кто воспримет его всерьез? Да никто.

— То есть ты… — начала было Брюн и осеклась. Губы Альберта едва заметно дрогнули в улыбке. Брюн машинально опустила руку на дверцу экипажа, понимая, что готова выпрыгнуть из него на ходу. Куда ее везут на самом деле?

Когда Альберт мягко приобнял ее за плечи, Брюн вздрогнула и рванулась в сторону. Но чужие руки держали ее очень крепко.

— Ее величество не дура, — прошептал Альберт. — Далеко не дура. Она понимает, что дело нечисто, и будь уверена, Аврения докопается до правды. Судьба династии на кону. Но взять в оборот Дерека Тобби она пока не может — а вот подвергнуть юную девушку допросу третьей степени вполне в ее духе. Тобби тебя выгораживать не станет, у него есть другие заботы помимо защиты своих пешек. Так что я сейчас забываю о присяге хаомийскому королевскому дому.

Экипаж свернул в какую-то неприметную улочку, затем еще в одну и остановился у дверей таверны. На вывеске красовалась огромная кастрюля, из которой выглядывала растрепанная сова. На вывеске значилось «Сипуха и похлебка. Навынос и распивочно». Альберт спрыгнул на мостовую, помог Брюн спуститься и махнул рукой кучеру, как старому знакомому. Тот махнул в ответ, и экипаж неторопливо покатил прочь. Брюн растерянно смотрела ему вслед. Подойдя вплотную, Альберт обнял ее и негромко заговорил:

— Вся беда в том, птичка, что если тебя возьмут в оборот, то ты расскажешь про Эрика. Про эксперимент и про возможность влияния на человека так, что он полностью и безоговорочно подчиняется приказам…