Пленница судьбы (Испытание чувств)

Через неделю молодая женщина вернулась на фабрику и приступила к работе. За ребенком согласилась присмотреть Франсуаза, но Мари все равно приходилось отлучаться с фабрики, чтобы покормить девочку. Из жаркого влажного помещения она выбегала под прохладный ветер и вскоре начала кашлять, как кашляли многие работницы. Теперь Мари заметила, что в бараке было очень мало младенцев: родившиеся здесь дети редко доживали до года.

Однажды, проснувшись ночью, Мари обнаружила Талассу в жару. Личико девочки пожелтело и осунулось, волосики слиплись от пота. Едва дождавшись утра, Мари собралась бежать за врачом, но Франсуаза велела ей идти на фабрику. Она сказала, что сама отыщет доктора и обо всем позаботится.

Весь день Мари была сама не своя: она с трудом превозмогала сердечную боль; ее терзало страшное предчувствие: вернувшись вечером, она увидела, что дочери стало хуже: девочка уже не плакала, а просто лежала, страдальчески прикрыв глазки. Франсуаза сказала, что доктор был, и вручила Мари бумажку со списком лекарств. Внизу стояла сумма — пять франков. Рассеянно пробежав глазами листок, Марк спросила Франсуазу:

— У вас есть пять франков?

— Нет, — ответила та, глядя на девушку честными и в то же время сумрачными глазами.

— А у тебя, Луиза?

Луиза помотала головой, не отрывая взгляда от лежавшего на коленях шитья.

— Ладно, — отрывисто произнесла Мари, накидывая шаль, — я приведу другого врача.

— Тогда тебе придется заплатить еще больше, — заметила Франсуаза.

— Я что-нибудь придумаю.

— Смотри, — промолвила Луиза, по-прежнему не поднимая головы, — осторожнее: женщину, которая бродит по ночам одна, могут принять за гулящую.

Мари быстро шла по темным улицам; ночной воздух веял в лицо сыростью и прохладой. Она бежала вслепую, подгоняемая паникой, меж темных домов с яркими пятнами окон, за которыми жили люди, коим не было до нее никакого дела. Потом остановилась. Моросил дождь; Мари замерла возле фонарного столба, свет которого превращал капли влаги в кусочки золота, и бессильно прислонилась к холодному металлу.

Она не знала, сколько простояла так, когда рядом, разбрызгивая грязь, остановился экипаж и высунувшийся в окошко мужчина бесцеремонно крикнул ей:

— Эй! Иди сюда!

Мари инстинктивно сделала шаг вперед, к краю тротуара, мокрая юбка нещадно хлестнула по ногам.

— Сколько ты… — начал мужчина и осекся, когда луч света от прикрепленного к крыше экипажа фонарика озарил ее бледное, осунувшееся лицо и полные слез, затуманенные горем глаза. — О, мадемуазель, что случилось?

Он открыл дверцу и подал ей руку. Жест был вежливый, уверенный и спокойный; Мари ухватилась за ладонь в черной перчатке и через секунду очутилась внутри экипажа, на мягком бархатном сиденье, напротив незнакомого человека, который смотрел участливо и вместе с тем достаточно строго.

— Куда вас отвезти?

— О, я не знаю! Я… я… — пробормотала Мари, ломая пальцы. Казалось, слова замерли у нее на губах.

Мужчина нахмурился.

— Но вы же куда-то шли? А идти вы не можете. Простите, но я же вижу, что вы едва держитесь на ногах!

Еще раз заглянув в ее глаза, тускло блестевшие в полумраке, будто старинное серебро, стукнул кучеру:

— Трогай!

Прошло несколько минут. Мари бессознательно разглядывала своего спутника. Ему было лет сорок, лицо привлекательное, но холодное, тяжелый взгляд темных глаз устремлен куда-то мимо нее, а веки набрякли и покраснели, точно от недосыпания и усталости. Одет хорошо: дорогое пальто с широким отложным воротником, элегантная шляпа.

— Куда вы меня везете? — наконец спросила она.

— К себе домой.

Она вздрогнула.

— Зачем?

— Налью вам чего-нибудь выпить, иначе вы упадете прямо на улице. — Он говорил сухо и, как ни странно, чуть насмешливо. — И вообще, я не советовал бы вам бродить по городу в такую пору. Чего ради вы вышли? У вас есть дом?

— Я живу в доме для рабочих при фабрике. Я вышла поискать врача — мой ребенок опасно болен. И еще… у меня нет денег.

— А муж у вас есть?

— Был. Он меня оставил.

Мужчина кивнул, то ли равнодушно, то ли согласно, и ничего не сказал.

Вскоре сырой узкий коридор улицы сделал поворот, и экипаж остановился возле большого дома с темными окнами и величавым входом. Незнакомец сказал Мари:

— Выходите! Идите в дом.

— Но я, мой ребенок… — слабо сопротивлялась Мари, чувствуя, как ее охватывает смертельное отчаяние. Что будет, если она потеряет Талассу, живой комочек надежды и радости?!

Мужчина повел ее к дому, слегка придерживая за локоть. Они вошли внутрь. Там было тепло и уютно.

— Вашему ребенку не станет лучше, если вы вообще не вернетесь домой, — сказал мужчина. Он скинул пальто и теперь наливал в рюмку какую-то жидкость. — Вот, выпейте это и посидите здесь немного, а потом вас отвезут туда, где вы живете. Пейте, вам поможет, я говорю как врач.

Мари замерла с рюмкой в руке.

— О! Так вы… вы можете мне помочь?!

— Сколько вашему ребенку?

— Два месяца.

— Нет, — резко отвечал он, — я ничего не понимаю ни в детях, ни в детских болезнях. И крайне редко останавливаю экипаж, когда вижу отчаявшегося бедняка, даже если он умирает посреди улицы. Просто я принял вас… словом, не за ту, кем вы являетесь, и мне стало неловко. И я не подаю милостыни. Я помогаю людям другим способом. Меня зовут Пьер Шатле, хотя вы вряд ли слышали мое имя. Я хирург, если вам известно, что это такое. А как зовут вас?

— Мари.

Затеплившийся в ней лучик надежды исчез, и она сидела безучастная, поникшая. Она послушно выпила коньяк, потом встала и молча побрела к дверям. Она не могла говорить. Горло сжимало смертельное, как удавка, ожидание страшного несчастья.

— Подождите, Мари, я найму для вас экипаж. И вы могли бы хоть поблагодарить меня. — Он улыбнулся одними губами. — Признаться, я не собирался сегодня возвращаться домой. У меня был крайне тяжелый день, и я хотел немного выпить и провести время с женщиной определенного сорта — просто, чтобы обо всем забыть.

Мари остановилась и неподвижно стояла несколько секунд, словно приросшая к полу.

— Вы бы заплатили этой женщине?

— Разумеется.

— Сколько?

— Больше пяти франков я еще никому не давал.

— Хотите, я сделаю то, что сделала бы та женщина, и вы дадите эти деньги мне?

Он смотрел на нее с живым интересом.

— А вы когда-нибудь зарабатывали деньги таким способом?

— Нет, и не собиралась, но выбирать не приходится.

Он медленно выпил, наблюдая за ней поверх рюмки, потом опустился в кресло. Молодая женщина продолжала стоять. Ее приподнятые брови были резко надломлены, взор сверкал.

— Нет, Мари, — сказал Пьер Шатле, — вы мне не нужны. Вы стоите, пронизанная отчаянием, и предлагаете себя как кусок мяса. Вы не похожи на женщину для удовольствий. Так и быть, я отступлю от своих правил и дам вам деньги просто так. — И, порывшись в кармане, вытащил две монеты по пять франков: — Вот, возьмите. Это не милостыня, а просто помощь.

— Спасибо. — Мари повернулась, чтобы уйти, но потом снова остановилась. — Простите… — Она замялась. — Если я правильно поняла, вы тот доктор, который может… — И она коротко изложила историю Кристиана.